Рисунок с признанием

Влюбиться Я просто чувствую Пожалуйста, останься со мной Идя в ногу с тобой, Я спою эту песню «Snow Flower» by V of BTS (feat. Peakboy)

За что можно любить предновогоднюю пору? За чудеса, которые она дарит, как минимум. Не просто же так дети любят этот праздник, верно? Что ценного они в нем находят? Зачем ждут каждый год? Все просто: они ждут не столько сам праздник, сколько то, что он может им подарить. Дети любят его за атмосферу настоящего волшебства, создающуюся за счет красивых украшений на улицах и горящих огней на елках в домах. Дети любят его за ощущение счастья и благоговейного трепета перед тем, как на утро, после окончания праздника, заглянуть под елку и найти там подарок, оставленный добродушным седым стариком. Они любят Новый год за чудеса, что он может им подарить, и за те яркие цвета, которыми он окрашивает серые здания заполненных людьми городов. Новый год – волшебная пора, заставляющая улыбаться и ждать чуда не только детей, совсем еще незнакомых с ужасной реальностью, в которой ничего с неба не падает, но и взрослых, уставших от этой самой реальности. Чимин всегда верил в чудо, со своего самого первого новогоднего праздника, в который его так и не дождался, и до своих двадцати пяти. Ощущение праздника объединяет – становится не важным то, сколько тебе лет, чего ты добился и как ты живешь, – все люди в эти дни одинаково равны в своем желании получить что-то, что может изменить жизнь в лучшую сторону. Весь мир объединяет одно единственное ожидание чуда, что все равно присутствует даже у самых заядлых реалистов, которые всех вокруг убеждают в своем дурацком: «чудес не бывает». А как же красиво падающий на фоне горящих разноцветными огнями витрин магазинов снег? Как же те чувства, что люди испытывают, посещая парами торговые центры и закупаясь украшениями для дома и елки? Как же то ощущение праздника с запахом мандаринов и вкусом имбирного печенья с какао? Разве это не волшебство? Разве это не чудо? Разве это не достойно внимания? Чимин никогда не понимал всех тех умников, упрямо настаивающих на том, что ничего волшебного перед Новым годом не происходит. Это все ложь и глупые убеждения, в которых слишком мало смысла для человека, с детства верящего в чудеса и желающего хотя бы раз в жизни почувствовать их всем своим естеством. Это малоубедительно для того, кто уже возвел себе в голове установку о том, что волшебство существует и его нужно только суметь разглядеть. Это волшебство, оно же в самых наипростейших вещах. В моментах, проведенных с любимым человеком перед самым чудесным в году праздником. В кружащихся над головами снежниках, в переливающимся снегу под ногами. Чтобы его увидеть и почувствовать, ходить далеко вовсе не нужно – достаточно лишь оглянуться вокруг, потому что даже в собственном доме, украшенном к празднику, можно его уловить. Разве у людей не поднимается настроение, когда они смотрят на что-то красивое? Разве людям не хочется улыбнуться в такой атмосфере? Что это, если не волшебство? Оно в мелочах. Как жаль, что люди совсем этого не понимают. Снег крупными белыми хлопьями опускался на замерзшую за ночь землю и перекрывал темные следы, безжалостно оставленные на чистом белом полотне спешащими с раннего утра на работу людьми – их нельзя было винить в порче такой красоты, все-таки, им же нужно как-то добираться на работу. В начале шестого утра на улицах еще не ходил общественный транспорт, заметить можно было только небольшое количество редко пролетающих мимо автомобилей, с трудом проезжающих по заваленным снегом дорогам. Улицы, казалось, еще даже не начинали чистить и это не было чем-то удивительным даже для почти самого центра Сеула – снега за ночь выпало достаточно много, так что людям придется хорошо постараться чтобы разобраться с ним хотя бы до семи. Начало шестого… Какой нормальный человек, которому на работу к семи, выйдет на улицу в такой час? Еще и в мороз. Просто немыслимо. Куда проще и, что главное, безопаснее было бы пролежать лишний час в теплой постели в своей теплой квартире, чем пойти куда-то, закутавшись в плохо греющую куртку. Куда проще было бы дать себе возможность поспать еще хотя бы полчаса, чем заставлять себя передвигать замерзшие в холодной джинсе ноги, двигаясь в сторону центрального парка. Зачем? Хороший вопрос. Затем, чтобы просто посидеть на заваленной снегом скамейке несчастных двадцать минут и, шмыгая замерзшим носом, заняться своим любимым последние годы занятием – наблюдать за мигающими огнями гирлянд на украшенных к новому году деревьях, создающих некую атмосферу долгожданного праздника, и за только просыпающимися небоскребами необъятно большого Сеула. Чимин каждый год с замиранием сердца ждал наступления этой предновогодней поры – как ребенок, ожидающий подарок на праздник. Вот только его отличием от ребенка был не только возраст и отсутствие подарка, а тот факт, что он ждал немного другого. Он ожидал чуда, которое точно сможет изменить его жизнь в лучшую сторону. Когда чего-то сильно ждешь – оно само идет в руки, так ведь? Омега ждал этого чуда с самого детства, но именно в этом году, в свои двадцать пять, он впервые чувствовал, что наконец-то дождется. Гороскоп сказал, что следующий год для него будет достаточно многообещающим, значит ли это, что чудо наконец-то свершится в ближайшее время? Чимин не знал верить всему этому или нет, но был уверен, что, каким бы это подкинутое судьбой долгожданное чудо не оказалось, он все равно его примет. У него и выбора-то особо никакого нет. Разве можно не принять то, чего ждал больше двадцати лет? Чимин очень надеется, что это станет его первым новогодним подарком и окажется удачным, потому что он заслужил. Столько лет ожидания не должны пройти даром. Он никогда не был любителем декабрьских морозов – кому вообще может нравиться холод? – но это не мешало ему каждое утро, если он, конечно же, не проспал, выходить из дома на полчаса раньше, чтобы, закутавшись в теплые вещи по максимуму, сидеть это время на холоде, наблюдать за предвещающими скорый праздник огнями и думать-думать-думать. Думать обо всем, и ни о чем одновременно. О том, как красиво сверкают огни или переливается под их светом только выпавший снег. Думать о людях, проходящих мимо и потирающих замерзшие на морозе носы. Думать о том, что они все идут разными путями и в абсолютно разные места, но с одной общей целью: получить что-то в итоге. О том, что через несколько часов, когда снова стемнеет, они пойдут назад, в тепло своих домов и объятья любимых, а он никуда не пойдет. Только, разве что, домой. Назад в свои четыре стены, в окружении которых его никто не будет ждать, никто не распутает шарф, не обнимет, не похвалит за то, что он пережил очередной сложный день и не скажет о том, что он хорошо со всем справился. Чимин часто думает о том, что ему не к кому идти домой после работы, поэтому и идти туда не особо хочется вечерами. Он чувствует себя одиноким в этом большом для него одного мире. Он чувствует себя одиноким среди толпы людей и это самое ужасное чувство. Особенно хорошо оно, это одиночество, ощущается как раз-таки дома, где даже мыши, кажется, ходят бесшумно. Единственные звуки, разбавляющие тишину его небольшой, но уютной квартирки: звук льющейся воды в ванной, закипающего на плите чайника и тиканье часов на стене. Так обыденно и так угнетающе. Чимин не любит сидеть дома как раз из-за этого. Благодаря этим простым звукам, никак и ничем больше не разбавленным, он чувствует себя еще более одиноким и, смотря на людей за окном или в экране телевизора, ощущает себя будто бы на другой планете. В другом мире, где кроме него никого больше нет. Поэтому он бежит из дома каждое утро, ведь только на улице, пусть и один, он не чувствует себя оторванным от всего остального мира, а на работе контактирует с большим количеством людей, благодаря этому не ощущая себя никому ненужным и совсем одиноким. Плевать на то, что все эти люди приходят и уходят, помня его лишь максимум десять минут. Плевать на то, что это все всего лишь иллюзия и на то, что, когда рабочий день заканчивается, это дурацкое чувство приходит назад. Плевать… главное, что хоть на какое-то время оно исчезает. Ему всего двадцать пять лет, пять из которых он совсем один. Ну, может и не совсем, но процентов на девяносто точно. У Чимина есть всего три человека, которых он может назвать близкими, но не друзьями, а всего лишь знакомыми. Жизнь научила его не привязываться к людям и мало кому доверять, потому что люди умеют предавать, тайны оглашаться, а доверие вдребезги разбиваться – и все одинаково больно. Поэтому, чтобы снова не испытывать боль, он старался не подпускать к себе кого-то ближе самим собой установленных границ, правда, это не очень хорошо получалось. Хотя, даже несмотря на то, что омега подпустил этих недодрузей-перезнакомых достаточно близко, у него все равно нет никого, кто мог бы о нем хоть сколько-нибудь позаботиться или хотя бы скрасить одинаково унылые одинокие вечера. После последних отношений, в которых у Чимина было буквально все и в тройном размере, это дурацкое одиночество заставляло его чувствовать себя одиноко не только в толпе людей, но и наедине с самим собой. Сколько-то спасала наступающая всего лишь на один месяц в год предновогодняя пора, с ее украшенными к праздникам улицами, цветными гирляндами и такой любимой им суетой абсолютно незнакомых людей, которые, в отличие от него самого последние пять лет, имели того, кого хотелось бы порадовать в этот, наверное, самый яркий праздник. У Чимина же не было никого – был только он сам, наблюдение со стороны за счастливыми парами на улицах города или в кафе, и за мерцающими гирляндами в парке. Вот и все. Все, что у него теперь есть. У каждого одинокого человека есть несколько вещей, которые хотя бы на несколько процентов делают его счастливее. У Чимина это как раз-таки наблюдение за людьми, часто не осознающими своего счастья в отношениях с кем-то, и предновогодняя пора с мерцающими огнями. Люди, имеющие все и даже больше, никогда не поймут его и посмотрят косо – что они, собственно, и делают примерно всегда, – а такие же одинокие всего лишь улыбнутся в ответ на ту легкую улыбку, которая каждый раз украшает его пухлые губы в холодном парке, и пойдут дальше, обязательно отметив в своей голове, что не только они одни одиноки в этом большом и полном счастливых людей мире. Чимин не может однозначно сказать нравится ему быть одному или нет. Наверное, на этот вопрос просто не может быть четкого ответа, иначе он уже давным-давно бы его нашел. В какой-то степени ему, двадцатипятилетнему омеге, вроде и нравится тот факт, что у него никого нет, но в тоже время не нравится. Из плюсов: ему не нужно постоянно о ком-то думать, выкраивать время на встречи и не нужно винить себя во всех смертных грехах, когда что-то идет не так. Но что с минусами? Человеку нужен человек, от улыбки которого весь мир начинает играть новыми красками. Человек, с которым не страшны никакие сложности и препятствия. Человек, который всегда будет на твоей стороне, что бы с вами двумя, или конкретно с тобой не случилось. У Чимина такого человека нет. Его никто не держит вечерами за замерзшую на морозе ладонь, не сует ее в свой теплый карман и не ворчит из-за того, что он снова забыл дома варежки. Никто не закутывает его плотнее в вязаный шарф перед работой и, самое главное, никто не обнимает со всей доступной человеку нежностью. Для омеги эти объятия очень важны – без них ему особенно холодно, – но уже прошло ровно пять лет как обнимать его может только он сам и они, эти объятия, к огромнейшему сожалению, совсем не греют. Грели бы – он бы не переживал и ни в ком не нуждался. С одной стороны, Чимину хотелось бы так и оставаться одному дальше, потому что в отношениях тоже есть свои минусы и иногда, в определенные моменты, рядом с кем-то значительно тяжелее находиться, чем наедине с самим собой. Но, в то же время, ему бы хотелось еще хотя бы раз попробовать. Чтобы было как в фильмах. Хотелось бы найти кого-то, для кого бы возникало по утрам желание вставать у плиты и готовить блинчики по особенному бабушкиному рецепту и подавать их вместе с какао, приготовленным уже по его собственному. Ему бы хотелось найти кого-то, с кем можно было бы, как в детстве, выйти на улицу в мягких пижамах и накинутой только наполовину куртке, и рухнуть в сугроб только для того чтобы сделать двух абсолютно кривых, но при этом особенных в своей кривизне, снежных ангелов. Кого-то, с кем после вот этих валяний в снегу, хотелось бы вместе забегать в теплый дом, судорожно потирая замерзшие ладони, и вместе отправляться доделывать рождественское печенье. Чимину очень хотелось бы найти человека, держась за руки с которым, они вместе бы ходили в украшенные к празднику магазины, долго выбирали бы украшения для их уютной квартирки, а потом пытались бы тайно собирать друг для друга подарки. Ему хотелось романтики, тепла и того ощущения праздника, которое не появляется в сердце после разрыва с последним альфой. Чимину хотелось чуда в лице человека, о котором бы возникало желание позаботиться после их долгих прогулок по украшенному гирляндами парку и кому бы возникало желание подать то самое какао с маршмеллоу, а после тащить за собой на кухню чтобы, обязательно измазавшись в муке, крутить синнабоны. Ему хотелось найти человека, ради которого захотелось бы встать на коньки и опозориться на весь каток, заполненный умеющими кататься людьми. Найти того, кого он будет любить и кому подарит всю свою накопившуюся за годы заботу. Хотелось стать тем, кто в ответ на свои действия будет получать нежные поцелуи в щеки и кончик замерзшего носа. Тем, кого в новогоднюю ночь заключат в крепкие объятия и поклянутся никогда-никогда больше не отпускать. Хотелось стать лучшим и единственным любимым омегой для кого-то, кого он сам бы безумно любил. Жаль, что этого мистического «кого-то», живущего в его мечтах, в серой реальности вовсе не существует. Таких альф не бывает, ведь они живут только в сказках, а тут реальная жизнь с ее реальными и несовершенными людьми. Таких людей не бывает – они просто чья-то глупая выдумка, заставляющая вот таких одиноких омег хотеть найти себе пару и надеяться создать с ней подобные отношения. Чимин знает все о реальности – пять лет назад она хлестко ударила его по лицу и спустила на землю. Его прошлые отношения не оправдали ожиданий и резко сорвали розовые очки, когда в прихожей обнаружилось сначала чужое пальто, а потом, перед дверью в некогда общую с бывшим бойфрендом спальню, чужое белье. Чудес не бывает, понял тогда Чимин, а если и бывают, то долго не длятся, все ведь когда-то заканчивается. Вот только когда заканчивается «все», это не так больно, как когда заканчиваются чудеса и разбиваются все ожидания. Когда заканчивается чудо – ты платишь за него высокую цену. Чимин заплатил одиночеством и недоверием к людям. Он ушел без скандалов тогда, даже никак не обозначил свое присутствие ни бойфренду, ни другу, делящим кровать в когда-то и его спальне. Чимин просто приехал в некогда их общую с Джеджином квартиру через пару часов, когда альфа уже должен был уйти на работу, и тихо собрал свои вещи, съехав на время к тогда еще не бывшему лучшему другу. Пришлось переосмысливать жизнь и заново расставлять приоритеты в тот декабрь, когда, казалось, самыми близкими людьми, с глаз были безжалостно сорваны розовые очки. Что еще ему оставалось? Он не сильно страдал, потому что, на тот момент, уже не так сильно любил Джеджина, как год назад, когда они только решили съехаться. Те отношения уже изживали свое, так что они все равно бы расстались, то был лишь вопрос времени. Чимин не страдал, но ему все равно было больно. А кому бы не было на его месте? Чимин не выставлял напоказ свою боль и активно вел себя так, будто ничего не произошло. Друзья называли его бессердечным и толсто намекали на то, что эту историю с чужим бельем под дверью спальни, он сам придумал дабы был повод расстаться с Джеджином. Омега только проглотил обвинения и попросил не лезть в его уже прекратившиеся отношения, и не пытаться оправдать бывшего. Должны ли вообще друзья поступать подобным образом с человеком, которого предали? Постепенно они начали отворачиваться от него, замечая, что он закрывается в себе, все глубже и глубже зарываясь в возникающие проблемы и постоянные думы, не приносящие никому ничего хорошего. С лучшим с самого детства другом, от которого он съехал уже в середине того января, отношения тоже начали портиться, пока общение сначала не сократилось до пары сообщений в неделю, а после и вообще не сошло на нет. Чимин не пытался вернуть ни друзей, ни некогда лучшего друга – ему было не так уж и плохо одному на тот момент. Да и к тому же, кому нужны друзья, оправдывающие измену бывшего и игнорирующие все, что происходит с человеком, который им куда ближе чем какой-то Джеджин? Кому нужен лучший друг детства, который раньше всегда считал ваши отношения с бывшим самыми крепкими, а потом сказал о том, что именно ты виноват в разрыве, предварительно признавшись по пьяни в том, что это именно его белье валялось тогда под дверью? Омеге они все были не нужны, и он считал, что сделал правильный выбор, прекратив общение с такими друзьями, которых ими назвать-то, после всего, можно было только с натяжкой. Вот только в результате он остался совсем один и, боясь повторения прошлого опыта, больше старался не заводить новых знакомств. Друзей у него не было, потому что он боялся подпускать кого-то к себе настолько близко, зато теперь у него были хорошие знакомые. Например, Ким Ёнсон, чиминова одногодка, ее жених – Ли Тэмин, с которыми они вместе работают в одном кафе, принадлежащем старшему брату Тэмина – Ли Хонхи. Старый Чимин, который жил еще до того единственного в жизни расставания, определенно добавил бы всех троих в свой круг привилегированных лиц и сделал бы своими чуть ли не самыми лучшими друзьями – они этого определенно заслуживают. Но новый Чимин, преданный близкими и теперь боящийся кому-либо доверять, этого сделать не мог. Пусть Ёнсон, Тэмин и Хонхи называют его своим другом, омега же считает их всего лишь хорошими знакомыми – понятие «друг» имеет для него слишком большое значение, – и они знают об этом, но не обижаются, потому что для них главным остается факт того, что Чимин для них именно друг и не меньше. Главное ведь то, кем ты считаешь для себя человека, а не то, кем он считает тебя, правда? Ровно в семь часов утра кафе встречает его теплым воздухом, вырвавшимся наружу паром, стоило лишь открыть дверь. Внутри уже вовсю царила новогодняя атмосфера – близится конец декабря, как никак, – и уже сейчас пахло готовящейся на кухне выпечкой. Среагировавшая на хлопнувшую дверь Ёнсон отвлеклась от своей невероятно важной работы по подготовке кофемашины к рабочему дню, и помахала, растянув губы в широкой улыбке. На ней сегодня был один из ее любимых красных свитеров с оленями и красная короткая юбка в шотландскую клетку – она любила этот цвет, и он ей, что не удивительно, очень хорошо подходил. Тэмин нашелся в другом конце зала протирающим столы в точно таком же, как и у Ёнсон, красном свитере. Хонхи поблизости не было, он, как хозяин заведения, обычно появлялся не с самого утра, а уже ближе к обеду, причем не всегда, и никто не мог его в этом винить. Чимин прошел через главный вход как посетитель, но вместо того чтобы опуститься за столик еще не открытого кафе, направился в комнату персонала, где они оставляют личные вещи. В кафе Хонхи не было одинаковой для всех формы – сотрудники могли носить все, что угодно, но только если оно не выбивалось из общего стиля, правда, этого правила никто никогда не придерживался. Омега медленно стянул с шеи шарф и аккуратно положил на полку в своем шкафчике, следом, на крючок в нем же, повесилась куртка, за ней теплая кофта – Чимин остался в одном только бежевом свитере крупной вязки и, шмыгнув все еще не согревшимся носом, принялся переодевать обувь. Ёнсон зашла в тот момент, когда он, уже почти собранный, завязывал на поясе свой форменный фартук – единственную одинаковую для всех сотрудников вещь, которую далекие три года назад ему выдал Хонхи. Она громко хлопнула в тишине комнаты железной дверью своего шкафчика, достав оттуда, по-видимому, крем для сухих из-за зимнего холода рук. Запах персикового крема наполнил маленькое помещение и Чимину, резко вдохнувшему большую его порцию, пришлось тяжело выдохнуть и, хлопнув шкафчиком, двинуться в сторону зала. Девушка догнала его у самой двери и, схватив за руку, попросила не дышать то время, пока она наносит на его кожу крем. Все вокруг знали о том, как Чимин не выносит этот чертов запах, но, иногда казалось, специально таскали сюда что-то сильно пахнущее чтобы подействовать на его нервы. Ёнсон, что бы она не делала, такой в его глазах не была. Она всегда замечала все мелкие и незначительные детали в его поведении, так что, омега сделал вывод, персиковый крем сегодня у нее оказался по чистой случайности – она, зная о его забывчивости, всегда делилась с ним своим тюбиком и иногда даже сама растирала крем по небольшим омежьим ладошкам. – Ты опять сидел на морозе… – вздохнула Ёнсон, покачав головой. Чимин хмыкнул. Ничего нового – все, как всегда. – Не боишься заболеть? – Что со мной будет? – такой же уже привычный для всех ответ. На самом деле, Чимин часто задумывался о том, что может заболеть из-за всех этих своих утренних посиделок на холодных скамейках центрального парка. Но эти мысли быстро покидали голову, потому что он точно не заболеет. Что от холода снаружи будет тому, кому холодно внутри? Что этот мороз ему сделает, если внутри он точно такой же холодный? Пять лет одиночества хорошо его поменяли и много чего заставили испытать. Как минимум, заставили почувствовать себя чужим в этом мире. Заставили чувствовать себя изгоем, чем-то отличающимся от обычных людей и за это гнобимым. Особенно хорошо это чувство проявлялось перед зимними праздниками. Чимин любит гулять в центре города перед новогодними праздниками – ему нравится ходить по красиво украшенным улицам и магазинам, выбирая для себя что-то праздничное, что-то, что точно поднимет ему настроение. Правда, новые елочные игрушки, рождественские венки и листья омелы настроение вовсе не поднимали, а, скорее, опускали еще ниже, безжалостно напоминая о том, что это, все его приготовления к празднику, никто не оценит. Никто не будет рассматривать его тщательно украшаемую каждый год елку, никто не будет ходить по его крохотной квартирке и ставить оценки украшенным комнатам, никто не пройдет под омелой в его спальню и по традиции не поцелует, потому что просто некому. Омега уже давно смирился этими мыслями – они не так сильно теперь доставляют боль, как, например, те моменты, когда он, находясь в толпе людей, чувствует себя одиноко. Это чувство, когда настигает, всегда заставляет ежиться будто от холода и спешить поскорее уйти. Чимин, поднимаясь на эскалаторе в торговом центре или выбирая украшения в новогодних отделах, особенно сильно ощущает это дурацкое чувство, стоит только бросить быстрый взгляд на суетящиеся рядом семейные пары, спорящие о том, какой шарик на их елке будет смотреться лучше. Ему хочется того же. Ему тоже хочется ходить по магазинам с любимым человеком и выбирать дурацкие шарики, которые его елку в любом случае никак не испортят. В такие моменты омега чувствует себя каким-то бракованным, потому что все вокруг с кем-то, а он, как какой-то отброс, совершенно один. Он часто наблюдает за влюбленными людьми на улицах и замечает в отношениях случайных пар разные мелочи: вот рука какого-то альфы нежно прижала своего дрожащего омегу к собственному боку, вот ладонь уже другого альфы из другой пары упала на скрытую теплой курткой тонкую талию какой-нибудь девушки и далее-далее-далее. Еще чаще чем за молодыми парами, ему удавалось наблюдать за пожилыми. Далеко ходить было не нужно – достаточно просто занять свою любимую скамейку в центральном парке каким-нибудь вечером и посмотреть по сторонам. Однажды Чимин, как всегда, зайдя после работы в тот парк, где по утрам рассматривает горящие на деревьях огни, задержался там на подольше. Всему виной была пожилая пара, занявшая скамейку прямо напротив него и все никак не хотящая уходить, из-за чего не уходил и он. Альфа и омега, сидящие на той скамейке, приковывали взгляд и заставляли на себя смотреть, так что Чимин не мог оторваться. Конечно же, он делал это не открыто и периодически читал что-то в своем телефоне, чтобы их не смущать, но, как показалось тогда, им и вовсе было на него все равно. Они просто сидели рядом друг с другом, прижимаясь так близко, что, кажется, и воздуху между ними негде было просочиться, и тихо разговаривали, видимо, вспоминая свою молодость. Чимин тогда подумал, что такие отношения и есть идеал. Эти альфа и омега, судя по разговору, состоят в отношениях с выпускного класса старшей школы и до сих пор неразлучны. Это же как нужно было полюбить другого человека, чтобы больше пятидесяти лет находиться рядом друг с другом, думалось ему, и, конечно же, хотелось чего-то такого. А кому бы не хотелось любви буквально до гроба? Кому бы не хотелось сидеть в двадцатиградусный мороз на скамейке в парке и обнимать любимого человека, пытаясь согреться? Это подобно роскоши – в любую минуту иметь возможность обнять любимого человека и признаться ему в своих чувствах. Ему же, даже просто обнять некого, чего уж там говорить о какой-то любви… Первый посетитель зашел в кафе неожиданно, заставив его резко оторваться от воспоминаний того вечера, когда омеге на одно лишь мгновение показалось, что у него тоже есть какой-то крохотный шанс стать наконец-то счастливым. Это же никогда не поздно, верно? Никогда не поздно перебороть себя и сделать первый шаг к объекту своей безответной любви, пусть и безответная она лишь потому, что ее объект об этом не знает. Хотя, это все равно не имело никакого значения, потому что Чимин, взрослый двадцатипятилетний омега, как подросток испугался отказа и, когда представилась возможность хотя бы познакомиться, не смог связать даже двух слов, хорошо опозорившись перед объектом влюбленности. Этим объектом был один из посетителей кафе: выглядящий достаточно взрослым альфа, всегда занимающий дальний столик у окна, постоянно что-то рисующий в своих бесконечных блокнотах и объемных скетчбуках, и заказывающий почти всегда один и тот же напиток – пряничный латте, либо кофе эгг-ног. Впервые Чимин обратил на него внимание еще в сентябре, когда только альфа начал появляться в их кафе чаще трех раз в неделю. Омега не мог назвать его необычным, но и обычным назвать тоже не поворачивался язык – этот альфа был каким-то особенным. К нему тянуло, его запах приятно оседал где-то в легких и Чимин порой просто не мог оторвать от него взгляд. Загадочный посетитель ничего такого не делал, он просто писал или рисовал что-то в своих блокнотах и все. Что в этом необычного? Чем он отличается от других? По сути, ничем, но омега все равно видел отличия. Например, то, как он держит карандаш. Что в этом такого? Да ничего, если не считать, что он держит его так, будто эта несчастная деревяшка является продолжением руки – это было необычно. Еще Чимин отметил его необычно низкий голос – он сам никогда с ним не разговаривал, а докладчиками выступали Ёнсон и Тэмин, которые преследовали цель скинуть этого постоянного посетителя на своего друга, – его красивую форму пухловатых губ, образующих форму квадрата, когда он широко улыбается на комплименты своим рисункам, его необычно, для корейца, большие глаза и длинные красивые пальцы. Этот альфа красивый. Чимин более чем уверен, что его внешность – природная красота, потому что искусственным методом вряд ли можно было бы такого добиться. Темные волосы, небольшой лоб, широкие брови, большие глаза и губы той формы, которая, вероятно, отлично бы подошла чиминовым неприлично пухлым губам. Это все такие сущие мелочи, недостойные большого внимания, но омега, наблюдая за ним из зала или со стойки бариста и замечая их все, просто не мог не влюбиться. Этот альфа, пусть и издалека, пусть они с ним вообще не знакомы, но все равно создавал о себе впечатление надежного человека, которому не страшно было бы довериться спустя пять лет одиночества. Чимин пытался избавиться от этой ненужной влюбленности в абсолютно незнакомого человека, искренне веря, что рассудок всегда будет преобладать над какими-то чувствами. Он же даже не знает его имени! Ни имени, ни фамилии, ни рода деятельности, ни даже, черт возьми, возраста. Он не знает о нем ни-че-го, кроме того, что альфа увлекается рисованием и в первую половину дня не работает, ведь иначе почему он тогда все это время проводит в кафе? Как вообще можно было позволить себе влюбиться в того, кого ты совсем не знаешь? Поскольку чувства еще не такие уж сильные, омега был убежден что здравый смысл победит их и все встанет на свои места, но каково было его удивление, когда после всех этих несчастных попыток забыть образ альфы за дальним столиком у окна, чувства стали лишь еще сильнее? Всему виной была Ёнсон, еще в сентябре впервые обратившая на него внимание Чимина и посоветовавшая присмотреться получше. Что она в нем нашла Чимин тогда так и не понял, но по взгляду Тэмина догадался о том, что не будь его рядом, Ёнсон бы познакомилась с этим альфой сама и, вполне вероятно, пригласила бы к себе на чай. У нее, между прочим, есть вкус на парней, и она будто бы чувствует кто хороший человек, а кто не очень, так что у омеги были основания ей довериться и попробовать, пусть и не очень удачно, раз познакомиться им так и не удалось. Сейчас же этот альфа – объект его влюбленности и, с недавнего времени, влажных омежьих снов, – стоял перед стойкой и задумчиво рассматривал предложенный ассортимент кофе и выпечки. Чимин впервые был с ним так близко и мог рассмотреть его и правда чертовски красивое лицо. Чистая кожа, облюбованная солнцем, вероятно, острова Чеджу, правда необычно большие для корейца глаза, небольшая родинка под правым и на кончике носа. На альфе сегодня было лишь коричневое пальто, совсем не греющее в это холодное утро, и серая толстовка под ним. Еще Чимин отметил его рост: он явно был выше него, но не настолько сильно чтобы пришлось буквально подпрыгивать, скорее, достаточно было бы просто встать на носочки – его рост был идеален для поцелуев с омегой. Эта мысль заставила щеки зардеться, а самого омегу, смотрящего на посетителя, выглядящего как какая-то модель с рекламного билборда, резким движением пригладить наверняка выбившиеся из укладки серебристые прядки. На его фоне Чимин почему-то самому себе начал казаться каким-то неряхой. Посетитель отреагировал на это его резкое действие и медленно отвел глаза от меню, обратив внимание на нервничающего омегу. Его взгляд был мимолетным, но Чимин все равно успел уловить в нем заинтересованность. Стоит ли говорить о том, что внутри из-за этого все неожиданно сильно затрепетало? Альфа вернул взгляд меню, а Чимин тихо выдохнул, одернув свой слегка задравшийся свитер. Любимому незнакомцу не нужно было долго смотреть и выбирать напиток из предложенных на меловой черной доске – омега и так знал, что он выберет. Альфа только открыл рот чтобы сделать заказ, как Чимин, уже начавший вбивать в чек напиток, вставил свое: – Пряничный латте? – с дружелюбной улыбкой, за которой скрывались уже зародившиеся светлые чувства. – Да, – кивнул посетитель, выгнув бровь. Чимину пришлось прикрыть на мгновенье глаза и закусить губу, искренне надеясь, что в этот момент на него не смотрели. Зачем? Затем, что этот низкий, с хрипотцой после холодной улицы, голос пустил сильный разряд тока по его телу. О, ему нравится, когда у альф настолько низкие голоса. – Вы запомнили, что я обычно заказываю? – улыбнулся альфа. Чимин кусал свои губы и не смел поднять на него взгляд, принявшись готовить стакан для напитка. – Вы постоянный клиент, – просто пожал он в ответ плечами и искренне понадеялся на то, что они не дрогнули, потому что, если да, то альфа точно все-все поймет, а Чимин пока не может позволить ему эту роскошь. – Я не мог не запомнить. Смешок Ёнсон откуда-то слева заставил напрячься и стрельнуть в нее злющим взглядом. Что она творит вообще? Хочет выставить его на посмешище перед объектом светлых чувств? Это ей сейчас на себя все равно – у нее есть Тэмин, который любит ее любой, а у Чимина никого нет. У него есть только этот альфа, с которым он впервые смог более-менее нормально заговорить, пусть и в рамках работы. – Кофе на вынос? Или займете столик внутри? – поинтересовался омега по одинаковой для всех сотрудников этого кафе инструкции обслуживания клиентов. – А Вы не запомнили где я обычно пью кофе? – дернув уголками губ, сказал альфа. Чимин наконец-то поднял взгляд на него и почти сразу же пожалел. Большие карие глаза клиента смотрели, казалось, в самую душу и будто пытались найти в ней ответы на одному только альфе известные вопросы. – Дальний столик у окна, – ответил Чимин будто бы под гипнозом, даже не заметив, что только что буквально признался в том, что следит за ним. Как, если не слежкой, он бы запомнил, что именно альфа все время заказывает и где постоянно сидит? – Вы часто рисуете что-то в блокнотах. Это хобби? Или профессиональная деятельность? Он понимает, что хочет узнать ответы на вопросы, которые его, как обычного сотрудника простого кафе, совсем не касаются. Он знает, что лезет не в свое дело, интересуясь у посетителя о чем-то, что никак не связано с меню, висящим над их головами. Чимин это все знает, но, черт, попросту не может сдержаться – слова сами вырываются изо рта мало контролируемым потоком. Что он может с этим сделать? Что он может сделать со своим внезапно проснувшимся желанием слушать и слушать этот голос, заставляющий волоски на руках вставать дыбом? – Вам так интересно, Чимин-ши? – сощурив глаза, видимо, пытаясь прочитать имя на бейдже, продолжил альфа. Его ладонь, с теми самыми эстетичными пальцами, потянулась к выкрашенным в черный волосам и убрала упавшую на глаза челку. Омега неотрывно следил за каждым движением, чуть приоткрыв губы – альфа, чьего имени он все еще не знал, завораживал и притягивал взгляд. Чимин изо всех сил старался скрывать в нем свою, никому здесь ненужную влюбленность, но, судя по хорошо слышимым смешкам из комнаты для персонала и самодовольной улыбке альфы напротив, у него мало что получалось. – Я художник. Ким Тэхен, может быть Вы что-то обо мне слышали. И тут Чимина будто бы что-то ударяет по голове. Ким Тэхен… это имя знакомо едва ли не всем людям, увлекающимся живописью. Ким Тэхен достаточно известен в творческой среде благодаря своим картинам, написанным маслом, что довольно необычно в нашем веке для человека его возраста. Пару месяцев назад у него была выставка в галерее Сеула, куда съехалось множество критиков, и Чимин, когда-то в детстве болеющий любовью к масляной живописи, не мог не выкроить в своем графике время и не сходить. Пришел, правда, в самый последний день за три часа до закрытия галереи, но все равно успел оценить выставленные полотна. Вообще, с его двадцати, после того как работы Ким Тэхена начали привлекать внимание публики, чиминовой маленькой мечтой стала встреча с этим художником лично, но, когда спустя пять лет наконец-таки подвернулся этот шанс, он его упустил. В павильоне с картинами их создателя на последний день выставки не было. Он, скорее всего, даже в галерее то в тот день ни разу не появился, не то что в своем павильоне, и это, если честно, было очень обидно. У Чимина же был такой шанс! Шанс, который он упустил только из-за того, что не смог отпроситься с работы на несколько дней раньше, ведь ему пришлось работать те дни за троих – Ёнсон и Тэмину просто необходимо было именно в тот месяц уехать на Чеджу и бросить его одного с двумя неопытными студентами-стажерами. Чимин парочку не винил – он сам согласился и стажерам помочь, и друзей заменить, – но все равно... неужели они не могли слетать в отпуск хотя бы на месяц пораньше? Успокаивал только тот факт, что он вообще попал на первую в Корее выставку этого художника. – Боже… – выдохнул пораженно омега и тут же склонился в поклоне на все девяносто. – Это правда Вы написали «Snow flower»? Не могу поверить, что столько времени обслуживал автора этого шедевра! Голос затрясся как ветви дерева на ветру, Чимин, все еще сгибающийся на девяносто градусов, сильно кусал губы. Какой позор… Как в объекте своей дурацкой влюбленности можно было не узнать любимого художника? Как можно было настолько хорошо сейчас опозориться? Еще и голос этот, предатель, подвел. Главное, чтобы теперь еще и руки не затряслись, не то альфа подумает еще о чем-нибудь не самом приятном. Нужно собраться. Да… нужно взять себя в руки, натянуть на губы рабочую дружелюбную улыбку, разогнуться и принять заказ как положено. Ничего страшного же не произошло, правда? У постоянного клиента всего лишь появилось имя. Известное в определенных кругах имя. – Прошу прощения за свою невежественность, – голосом провинившегося ребенка сказал Чимин, когда разогнулся. В глаза смотреть не решался – боялся снова пропасть, но на этот раз больше не прийти в себя. – Только латте? Или, может быть, хотите что-то еще? – М-м, – сделав вид, будто действительно задумался над вопросом, промычал Ким Тэхен. Его эстетичные пальцы показательно обхватили гладко выбритый подбородок, а глаза посмотрели куда-то наверх, но совсем не в меню. Сам же альфа оперся локтем о свободную с его стороны часть стойки и не спешил отвечать. Омега внутри Чимина громко выл, чувствуя дурацких бабочек из-за действий альфы и, конечно же, от простого осознания, что у него наконец-таки появилось имя. Больше не: «постоянный посетитель», «объект влюбленности», «красивый альфа за дальним столиком». Теперь его зовут Ким Тэхен, и он любимый чиминов художник, с которым чуть больше месяца назад не удалось встретиться, а на деле оказалось, что они встречались каждый день с конца августа. – Что насчет синнабонов? – приподняв бровь и оторвав ладонь от лица, поинтересовался Ким. – Мы открылись двадцать минут назад… – растерянно шепчет Чимин, наконец-то поднимая глаза. Во взгляде напротив удается распознать некую заинтересованность. – Боюсь, они еще не готовы. – В любом случае, я не собираюсь никуда уходить, – улыбается альфа. – Буду за дальним столиком у окна. Думаю, Вы точно про меня не забудете. Как он себе это представляет? Чимин в принципе никогда не забывал про него, а сейчас тем более не забудет. Особенно, когда доделывает кофе. Перед тем как принести альфе его напиток, омега заходит на кухню чтобы поинтересоваться насчет уже приготовленной выпечки. Как он и предполагал, синнабоны еще даже не стоят в духовых печах – их только начали делать. Это не расстраивает – тут расстраиваться нужно не ему, а клиенту, – это поселяет внутри сожаление. Чимин не хочет подходить к Ким Тэхену с одним только латте на подносе и говорить о том, что выпечку ждать придется еще очень долго. Хотя, вряд ли альфа расстроится. Скорее всего, ему вообще безразлично, когда они будут готовы – он ведь по пол дня сидит в этом кафе, так что да, скорее всего, ему будет все равно. Когда Чимин со своей дежурной на работе улыбкой подходит к дальнему столику у окна, Ким Тэхен резко захлопывает свой скетчбук, будто бы рисовал там что-то неприличное или, может быть, то, что нужно держать в секрете. Омега никогда не был тем человеком, который подглядывает за чужими делами – ему всегда было все равно, но конкретно в этом случае у него почему-то возникло желание залезть в тэхенову жизнь, заключенную в толстом скетчбуке, и полистать. Захотелось увидеть, как он пишет картины, делает небрежные наброски карандашом или рисует что-то не для продажи и выставок, а для себя. Смотря на него второй раз в жизни так близко – раньше заказы этого альфы принимали Ёнсон и Тэмин, – Чимину почему-то захотелось своими глазами ежедневно наблюдать за тем, как эти эстетичные пальцы сжимают кисти и карандаш. Захотелось увидеть не просто как альфа пишет картины, а то, как он выглядит со стороны в эти моменты. Как выглядит его сосредоточенное на очередном шедевре лицо, как горят глаза при написании новой картины, как улыбаются пухлые губы, визуально увеличивая наверняка измазанные в краске щеки. Омега почему-то уверен, что он напевает что-нибудь во время работы и ему, конечно же, хочется послушать как Ким своим низким голосом тянет высокие ноты. Но это – работа Тэхена, – слишком для альфы личное, раз он никого к этому не подпускает. Чимину, стоящему сейчас рядом с ним и сверху вниз смотрящему в его завораживающе темные глаза, хочется стать для него кем-то близким. Кем-то, кому Ким сможет довериться и подпустить ближе настолько, чтобы впустить в мастерскую. Это не желание узнать то, что другим недоступно, нет. Это желание стать кем-то важным для объекта собственной влюбленности, а допуск к мастерской – показатель доверия. Чимину почему-то кажется, что он сможет исполнить это желание – осталось только признаться. Но не сегодня. Сегодня не самый подходящий для этого день. – Ваш пряничный латте, – говорит он, опуская стакан на стол перед альфой. – Синнабоны будут готовы минут через двадцать. Если решите отменить заказ в течение этого времени, дайте мне знать. Ким Тэхен уходит в двенадцать, изрисовав за несколько часов, кажется, весь свой скетчбук – Чимин часто бросал на него взгляды из-за стойки сегодня и не мог не отметить его особенно сильную заинтересованность выходящими из-под карандаша линиями. Омега наблюдал за ним по мере возможности и почти все время, что альфа был здесь. Наверное, со стороны это выглядело достаточно странно, так что он очень сильно надеялся, что не напрягал Тэхена своими взглядами. С десяти, за полтора часа до его ухода, как раз повалил народ и Чимин, Ёнсон и Тэмин разрывались между принятием заказов, варкой кофе и обслуживанием зала, так что то, как Ким бесшумно покинул заведение, все благополучно пропустили, ровно, как и приезд Хонхи, который зашел незаметно для персонала и никак не обозначал своего присутствия, предпочитая просто наблюдать, но только до определенного момента: – Ребят, – подойдя к стойке с другой стороны, где не было клиентов, привлек внимание альфа, отметив у себя в голове что приехал очень вовремя – они тут без него зашиваются. – Пусть кто-нибудь займется залом, столики заняты, там уже негде сидеть, – сказал он, указав большим пальцем себе за спину. Чимин, отвлекшийся от приготовления напитка, быстро пробежал по залу глазами и, заметив дальний столик у окна свободным, со стоящим на нем лишь пустым стаканом и блюдцем после десерта, сам за всех решил кто в этот раз пойдет убирать. – А я приму остальные заказы. – Можно я? – вызвался омега, заставив остальных на пару секунд отвлечься от работы и взглянуть на себя удивленными взглядами. Убирать зал здесь никто не любил и, пока этот вопрос не решал Хонхи или же они самостоятельно не выбирали жертву путем очень взрослого способа под названием: «камень, ножницы, бумага» – никто и никогда сам не шел убирать. Будь Чимин в здравом уме сегодня, точно не вызывался бы, но ему почему-то вдруг захотелось взять эту работу на себя. Его будто бы что-то тянуло к тому дальнему столику и омега не мог игнорировать это чувство. – Когда много работы мы разделяемся: Тэмин на заказах, а мы с Ёнсон на напитках. Она готовит простые, я – сложные, но Тэмин может заняться этим вместо меня, у него ведь тоже хорошо получается. – Отлично, – кивает Хонхи, поправляя сползшие на нос очки. – Вот и решили. Улыбнувшись Хонхи под тихий смешок Ёнсон, Чимин сразу же отправляется в зал. Дальний столик у окна так и манит его, так что омега не отказывает своим желаниям, решив начать уборку именно там. Обычно все начинают с тех столов, что ближе к стойке, чтобы посетителям не приходилось долго идти по залу, так что не удивительно, что его эти весьма странные действия замечает не только Хонхи и Ёнсон, но даже Тэмин, все еще занятый приемом заказов. – Что это с ним? – интересуется Хонхи, откидывая свое утепленное пальто на ближайший стул. – Прямо сейчас ты наблюдаешь за человеком, который вот-вот освободится от оков своего одиночества, – усмехается Ёнсон, принимаясь готовить новый напиток, но все равно бросая короткие взгляды на застывшего у дальнего столика друга. – Чего? – выгибает бровь Хонхи и переводит взгляд с нее на Чимина. – Три, – начинает отсчет Ёнсон, стоит только омеге поднять со стола небольшой лист бумаги, явно вырванный из скетчбука одного небезызвестного художника. – Два, – они оба отчетливо видят, как дрожат чиминовы руки, а улыбка медленно расплывается на пухлых губах. – Один, – на этой стадии омега в другом конце зала прижимает к груди несчастный листок. – Смотри как улыбается. Разве не чудо? Перед тем как тихо уйти полчаса назад, Тэхен оставил на столе маленький подарок. Чимин, подошедший к его столику по зову своего сердца, сначала ничего не заметил и даже успел на секунду расстроиться, подумав, что дурацкое сердце его обмануло и привело сюда просто так. Какой позор… Ёнсон и Тэмин точно вечность будут припоминать ему этот день и то, как он, влюбленный и на что-то понадеявшийся дурак, окрыленно подлетел к столику, который обычно убирают чуть ли не самым последним, но ничего там не нашел. Но расстраивался он по этому поводу только ровно секунду, потому что, стоило начать загружать на поднос посуду и поднять тарелку, омега сразу же заметил под ней лист плотной бумаги, явно вырванной из скетчбука. Несмотря на то, что это могло оказаться просто неудачным рисунком или просто выпавшим ненужным листом, Чимин все равно зачем-то улыбнулся и перевернул его другой стороной, после чего его рукам ничего не стоило задрожать. На фактурной поверхности плотной бумаги простым карандашом было нарисовано его лицо, прорисованное так четко и реалистично, будто это фотография, а не рисунок. В правом углу была тэхенова подпись, которую Чимин, изучивший все его выставленные за пять лет в интернете и галереях полотна, мог безошибочно узнать среди тысяч, а прямо под ней крупным размашистым подчерком выведено: «I like you». Омега, сразу же все поняв, еле сдерживая слезы, прижал лист со своим самым первым в жизни портретом к груди и тихо прошептал на признание ответ в пустоту. Неужели Тэхену он тоже нравится? Неужели… он наконец-то дождался предновогоднего чуда? Следующим утром омега в парк не пошел. В этот раз прошел мимо него, а на работе появился минут на десять позже положенного, из-за чего впервые получил хмурый взгляд Хонхи, почему-то вдруг приехавшего в кафе еще до открытия. Альфа не ругался за опоздание – чего стоят эти десять минут? – но даже если бы сделал какой-нибудь выговор, Чимин бы не обратил на это внимания. Сегодня его работа не волновала. Сегодня его волновал только Ким Тэхен, привычно зашедший в кафе через двадцать минут после открытия, и, как и всегда, улыбнувшийся всему персоналу при входе. Чимин никогда не умел рисовать – за вечер не было смысла пытаться этому научиться, – и не хотел позориться перед объектом воздыханий своими каракулями, тем более, если учесть, что он, этот объект, довольно известный художник. Не хотелось стать посмешищем в первый же день после знакомства, так что, вместе с пряничным латте, омега подал ему сложенный вдвое обычный листок, на котором каллиграфическим подчерком, что он пол ночи практиковал, было выведено: «I like you too», а под признанием ник в инстаграме с припиской в виде «Text me». Тэхен, развернув и несколько раз перечитав полученную записку, растянул губы в улыбке и тут же вскинул восторженный взгляд на омегу за стойкой. Чимин опирался на начищенную до блеска поверхность локтем, пил свой утренний кофе и, смотря на него, точно так же улыбался в ответ.