Закованные цепями

Стоны, всхлипы и душераздирающий плач доносились, казалось, из самых глубин замка «Хогвартс», — Он осквернил меня, Элла! — но нет они были совсем рядом, так же доступны для всех, как и сердце наивной девчонки, которой его разбили. Вся школа уже давно была на Рождественском пиру, но две девушки, на вид студентки старших курсов, стояли в женском туалете на втором этаже совсем одни. Вернее будет сказать, что одна из них действительно стояла, а другая, навзрыд ревевшая, лежала на полу, возле открытой кабинки и конвульсивно дергалась при каждом всхлипе. Голова практически соприкасалась с мраморной плиткой, а разбитые очки валялись где-то совсем далеко от их обладательницы. — Зачем, зачем, Абракас сказал мне это, Эл? — девушка подняла голову, сотрясая ею, — Прошу ответь! Чем мое происхождение может мешать мужчинам, или чистокровным колдунам проявлять к моему положению хоть каплю сочувствия, не говоря уже о том, чтобы любить или уважать?! Её собеседница, если её можно было назвать таковой, чуть наклонила голову набок, а затем чуть согнулась в коленях. На секунду показалось, будто она хочет поднять упавшие очки рыдавшей, но все оказалось иначе. Мгновения хватило, чтобы понять — она хочет, чтобы отчаянная услышала её зловещий шепот. — По правде сказать, — пытаясь изобразить сострадание выдавила вторая девушка, которой сочувствовать чужим проблемам было чуждо, — Я бы не сказала, что ты слишком уж чиста. Скажи спасибо, за то, что Том не уничтожил тебя, узнав с кем водит дружбу его девушка. — Ты считаешь меня грязнокровкой, — взревела очумелая, как львица, она подняла с пола очки, и её взгляд наконец-то полностью сфокусировался на собеседнице, — Я думала, что ты мне подруга! — Миртл, давай начистоту, — уже не скрывая высокомерия ответила та, — Дружить с такой замарашкой как ты, мне, конечно же, не хотелось, но разве я могла бросить тебя, такую одинокую, — она вновь попыталась изобразить жалостливое сострадание, — На съедение Малфою? Конечно нет. Теперь эта самая замарашка смотрела на неё не как на подругу-утешителя, а как-то иначе, совсем по другому. — Я помогла тебе, — И теперь наконец стало ясно, что так долго было удостоено чутким вниманием, лежавшей на полу девушки — Элла держала в руке невероятной красоты диадему, сделанную, казалось, из чистого серебра, украшенную огромными сверкающими топазами.Она как-то странно блестела, — А ты помогла мне. Когтевран ещё долго будет это помнить. Наша.э-э.как ты там сказала? Дружба? Окончена! — она, круто повернувшись на каблуках, расплескивая воду и громко хлопнув дверью, ушла, оставив несчастную в одиночестве. Элла Блетчли была студенткой Слизерина, искусно владевшая различными психологическими методами, которые оказывали, и причём нередко, сильное влияние на людей, их сознание и принципы. Вот и сейчас, когда потерянная однокурсница, оскорблëнная и отвергнутая, Миртл Элизабет Уоррен, пришла к ней просить дружеской поддержки, Элла воспользовалась её наивностью и простодушием. Ранее. Башня Когтевран. — Зачем тебе говорить с ней? — спросила девушка. Портьеры цвета топазов не отражали бледного лица Миртл, с опухшими от слез глазами. Слизеринка шла рядом и, казалось, была в таком предвкушении, что можно было догадаться — произойдет нечто поистине великое. — Только представь — как только мы найдем диадему, — сладкая речь Эллы затмевала разум Миртл, — Мудрее нас не сыщешь. Так ведь ты говорила? — Так, — скромно подтвердила девушка, — Диадема Когтевран дарует мудрость каждому, кто её наденет. Элла замолчала, очевидно, вновь поражённая, тем, что может получить совсем скоро. По дороге Девушка зашагала быстрее, и Миртл еле поспевала за ней. Было далеко за полночь, а потому каждых звук, каждый шорох, что могли издать нарушительницы школьных правил, эхом отражался в стенах замка. По тёмному коридору замка, будто зачарованно, изящно плыло одно из привидений замка Хогвартс. Казалось, она напевает, никому не знакомую, мелодию себе под нос, и под эти звуки плавно двигается по воздуху. — Это она, — голос дрожал, но заверения Эллы придавали Миртл уверенности, — Серая дама здесь. Луна осветила идеальные белые зубы слизеринки, которые Элла обнажила, услышав эти слова. — Эй, — крикнула она вслед уходящему призраку, полупрозрачная женщина на мгновение повернула голову, но отвернулась, явно недовольная обращением. — Постойте, — Миртл не кричала, а наоборот, взывала к привидению с мольбой, — Не уходите! Вы нужны нам. Серая дама повернулась вновь, она была уже далеко, но, свет её призрачных глаз, словно алмазов, пронзал девушек издалека. — Уоррен, — прошептал призрак, — Я не забыла, что лишь ты всё время была ко мне добра, почему же ты сегодня не единственная, кто пришла меня навестить? — Серая. — начала было Элла, — но Миртл вновь опередила её. — Елена. Елена Когтевран. После неосторожного обращения, которое повторилось вновь, Елена хотела было снова уйти, но Миртл явно была у неё на хорошем счету, поэтому она осталась. — Зачем вы пришли? — гордо поднимая голову, и не умея скрывать стресс, спросил призрак, — В столь поздний час, не должны ли вы быть в постели? — Мы хотели бы знать, где находится диадема вашей матери — также осторожно говорила Миртл, — Уверена, если мы сможем её найти, то не только сможем прославить свои факультеты, но и получить мудрость, чтобы использовать её исключительно в благих целях, а после передать её следующим поколениям. Это говорила не Миртл, своим голосом она произносила то, что никогда бы не попросила ни у одной живой или неживой души. Стремление влиться в общество путём выполнения задач, порочащих её совесть, от Эллы, одной из самых популярных девушек не только на Слизерине, но и во во всей школе, — вот, что руководило в тот момент Миртл. Ей стыдно было в этом признаться, но она уже давно стала девочкой на побегушках, не способной за себя постоять, дать отпор и сказать «Нет». Вот и сейчас, когда она стоит рядом с Эллой и говорит такие странные вещи, пожалуй, единственному своему другу, пусть и неживому, совесть в глубине души кричит, умоляет остановиться, но, кажется, её уже не остановить. — Я и сама бы хотела её получить, — казалось, совсем не удивленная просьбой, ответила Елена, — Я знаю, где она, но к сожалению, я лишилась своего тела ровно столько же лет назад, сколько прошло с того момента, как видела её в последний раз. В своём подсознании обе девушки ахнули. Хоть одна из них мечтала её заполучить, а Миртл о ней даже думать не хотелось, когтевранка явно не ожидала такого поворота событий, но если диадема потеряна, то она больше не нужна Элле, и той просто незачем командовать наивной девочкой. — То есть. Вы умерли с диадемой.м-м.глядя на неё, или что-то вроде того? — привычное хамство Эллы сошло на ноль. — Да, но не судите меня, я была молода, — Казалось, что расспросы девушек вот-вот увенчаются успехом, и Елена разоткровенничается, — Это было давно, и я смутно помню детали, — Из серебристых глах потекла чистая, хрустальная слеза. Девушки не могли не удивиться внезапно появившейся перспективе для рассказа полной истории о пропаже диадемы от одного из «действующих лиц». Но насколько интерес не был велик, они молчали, страшась прервать откровения, а может даже раскаяния, призрака. — Это самое страшное, что я сделала, — проговорила Елена тихо. Перед каждым словом она брала дыхание, и его хватало лишь на несколько звуков, после чего она снова вхлипывала и жадно глотала ртом прохладный ночной воздух, чтобы снова начать говорить, — Было время гораздо раньше, начавшихся войн и расприй между колдунами. Тогда, вместе с тремя лучшими друзьями, своими сверстниками, моя мать основала эту школу, — Своей призрачной рукой она описала круг в воздухе, — У неё была вещь, что делала её в разы мудрее остальных. Диадема. Прошлое тысячелетие. Хогвартс. На четырёх длинных столах, расположенных сравнительно далеко друг от друга вальяжно раскинулись ученики школы — от мала до велика. Кто-то ковырял изящными серебрянными вилками только что поданную еду, кто-то сплетничал с друзьями, немногие уплетали пищу с бóльшим интересом. Преподавательский состав, который сидел за столом, располагавшимся перпендикулярно столам факультетов, с некоторой обеспокоенностью наблюдал за пиром. Тяжёлые времена настали для всего замка — из четырёх основателей осталось лишь трое, многие горячо поддерживали Салазара Слизерина и подстрекали других противится решениям Гриффиндора, Когтевран и Пуффендуй. Первокурсники не умели критически мыслить, бесхарактерные дети не способны были противостоять воле учеников старших. Старшие с свою очередь уже имели представление о сложившейся ситуации, умели отделять белое от чёрного, и понять — власть трёх оставшихся основателей в высшей мере нелегитимна. Вся школа стояла на ушах после дуэли Слизерина и Гриффиндора. Большинство учеников происходили из чистокровных колдовских семей, ибо колдуны и маглы в такое тяжелое для общества время не могли даже разговаривать друг с другом — не говоря уже о том, чтобы завести детей, пускай и случайно. Такие дети во всем поддерживали Салазара Слизерина, поскольку тщательно внимали его идеям о вреде для всего колдовского сообщества маглов и их потомков, даже если в оных также текла колдовская кровь. Факультет Слизерина был ликвидирован. Конечно, это не осталось незамеченным, и среди учеников других факультетов появлялись гордые приспешники змеиного владыки. Больше всего таковых было с Когтеврана. Дочь основательницы, примерная ученица, любимица матери, мужчин и однокурсников — Елена Когтевран была его неотъемлемой частью, она считала, что недостаточно мудра, не в пору своей великой матери, хотя все свободное время, как и мать в свои годы, проводила преимущественно за учебниками в библиотеке. Все, что она получила в наследство от Кандиды — красоту, сражающую добрую половину всех парней школы и целеустремлённость в достижении цели. Эти качества настоящей женщины очень помогли в её жизни, пускай и не очень долгой. Но было качество одно, что досталось Елене также от своей матери. То, что она так тщательно скрывала от своей семьи, друзей и учеников школы, берущих пример с её стойкости и целомудрия. Качество это — алчность. Может мать и догадывалась, что дочь хочет совершить поступок, который перечеркнет её жизнь и, ни много ни мало, поставит под угрозу существование шаткого порядка в «Хогвартсе», но препядствовать этому не смогла. В знойный майский день, когда вся школа облегченно вздохнула после сдачи всех экзаменов, которые впервые были введены Министерством Магии для обязательной сдачи в этом году, одна лишь ученица нервно теребила край своей мантии. — Елена! — крикнул кто-то сзади, я не сразу заметила его, но так давно хотела увидеть, что изо всех сил попыталась снять маску тревоги с моего лица. Девушка обернулась, мгновение она впивала в него свой повседневный холодный взгляд, потом края глаз её чуть сузились. Она улыбалась. — Я сдал! Представляешь? — восторженно произнёс парень достаточно полного телосложения, ведь это был именно он. — Филипп, — хрипло выдохнула Елена, к разговору с кем бы то ни было она не была готова, а потому голос её осип, а синяки под глазами добавляли виду девушки некую болезненность. Очевидно, Вам очень интересно узнать, кто же такой этот Филипп. Ученик Слизерина, происходивший из чистокровной семьи волшебников никак не мог связать свою внешность и характер со своим происхождением и факультетом. Полный и неуклюжий, он не подходил ни Елене, ни Слизерину, но характер его был полон душевной доброты и искреннего сочувствия тем, кто в нём нуждался. Именно такое качество когда-то очень сильно помогло этому мальчишке выжить в школьном обществе. К слову, и не только оно. Ведь неспроста он подошёл сейчас к Елене. Она была его первым настоящим, живым и понимающим другом. Первым и единственным. — Ты ведь тоже сдала, правда? — так же радостно продолжил Филипп, — Вопросы были совсем не сложные, даже с практикой справился! — А?.. Да, безусловно, — затуманенный взгляд девушки поднялся от её тонких пальчиков, продырявливающих колготки на коленях, к глазам парня. Она никого не желала посвящать в свои мысли, рассказывать свои планы, делиться переживаниями. Ни с однокурсниками, ни с семьёй. Но держать всё это в себе порой бывает очень сложно, и приходит время открыться, поделиться даже самыми сокровенными, и от того не менее зловещими мыслями. — Присядем, Филипп, — произнесла девушка, нащупав сзади себя каменную плиту, а затем проведя белоснежной рукой по соседней. Ни возразив, ни согласившись, парень повиновался. Отложив сумку с школьными принадлежностями, он сёл на соседнюю от Елены каменную плиту. Она на удивление была ничуть не холодна — солнце последних дней весны дошло и сюда. — Мне очень приятно видеть такое внимание ко мне, но всё же… — глаза Филиппа на секунду задержались на ученице параллельного факультета, но почти сразу же вернулись к собеседнице, — Что тебя беспокоит? — Мне стало так непросто понять себя и свои намерения, свои страхи, понять, чего я на самом деле хочу, — девушка изливала душу, сразу бросилось в глаза, что делала она это, похоже, очень редко, — Я не жду, что ты утешишь или поймёшь меня, или хотя бы попытаешься. Правда. Но то, что ты делал для меня до этого, в зените нашей дружбы, поистине бесценно для меня, — Елена положила свою ладонь, кровь в венах пульсировала со скоростью, доныне немыслимой, на колено парня. Удивительно, но положительных эмоций Филипп, похоже, не испытал. Его лицо не выражало, пожалуй, ничего, кроме небывалой напуганности и растерянности. — К чему? К чему это, Елена? — жадно глотая, обжигающий приятным летним теплом, воздух, Филипп сжал обоими руками ладонь девушки на своём колене, — Ты знаешь, будешь уверена в этом всегда — я поддержу тебя во всём, но, прошу, твои тайны никогда не сделают тебя счастливой. Закрываясь ото всех, ты не сможешь закрыться от самой себя, и в конце концов твоя тоска поглотит тебя. Постепенно, зевак вокруг них собиралось знатное количество, и каждый случайный прохожий становился свидетелем уникального события — раскрытия настоящей личности Елены Когтевран. Настоящий калейдоскоп чувств, которые доселе были скрыты в глубинах внутреннего мира девушки, наконец вырвались на свободу, на обозрение старых врагов и новых друзей. Словно вернувшись к реальности, девушка отдернула руку, хотя попыталась, сделать это как можно мягче. С прямой осанкой и былой гордостью и решимостью она резко поднялась, и уже смотря на друга сверху вниз, как она обычно смотрела на всех своих друзей и однокурсников, хладнокровно произнесла: — Я верю, что ты обеспокоен моим состоянием. Но, уверяю, в этом нет никакой необходимости. Прощай, Филипп, я была тронута нашей встречей. Бросив последний, ставший завершающим аккордом, многозначительный взгляд на каменную плиту, где только что сидела, она развернулась и ушла в сторону восточной башни, не удостоив взмахом своих чёрных ресниц собравшихся учеников. — От этого разговора мне не стало легче, — говорила Елена, уже лишённая своей плоти, — Я всё же закрылась от людей и никому, даже столь дорогому для меня человеку, как Филиппу, я не рассказывала о своей жизни ничего. Прошло меньше получаса, но, увлечённые столь трагичным рассказом о прошлом привидения башни, Элла и Миртл сидели, казалось, на точно таких же плитах, словно из рассказа, и завороженно внимали каждому слову, вылетевшему из уст Серой Дамы. — Но он ведь ещё не до конца…м-м… ушёл из вашей жизни? — спросила Элла. — О, будьте уверены, в ней он сыграет далеко не последнюю роль. Хотя…как сказать?.. Сумеречный «Хогвартс» всегда сулил необычные происшествия тем, кто более всех изучал его. Исключением не были и его обитатели — учителя и студенты замка. Первые обладали удивительным даром появляться возле вторых, когда они эту сумеречную обитель магии изучают. Но для тех, кто по-настоящему хочет добиться чего-то замок обязательно приготовит нечто интересное. Всё снова погрузилось будто бы в одурманивающий туман воспоминаний. «. Дороги назад не будет. " «После нужно будет тщательно распределить мои действия. " — мысли примерно такого характера ежесекундно выражал внутренний голос Елены, как бы она не старалась выглядеть сосредоточенной — всё равно не могла. Хеллоуин — ночь, которая решит всё в судьбе юной девушки. Свободной красавицы или пленницы фамилии — судьба определит сегодня. Никакого ума человечества не хватило бы, чтобы продумывать план такого подлого предательства. Воспринимать дальнейшие действия этой особы стоит исключительно в рамках стремления к жизни лучшей, не связанной оковами злополучных решений матери, и ничего подобного, а также от этого отличающегося. Профессор Эстер очень много говорила, казалось, такой навык настолько быстро погружать в сонное состояние достаточно взрослых людей, мог оказаться у одного лишь человека из тысячи, если не из бóльшего количества. Ей довелось преподавать одну из самых ненавистных и в то же время умиротворяющих дисциплин в школе — историю магии. На этом уроке можно было делать практически всё что угодно — все, что только не нарушает нить повествования преподавательницы. Как уже было сказано ранее, уроки и сам этот предмет имеют отрицательные последствия для тех, кто как раз и занимается всём чем угодно, только не тем, что требует профессор Эстер. Чаще всего конспекты с краткими пометками, если они вообще имелись, теряются аккурат к дате проведения экзамена на СОВу. Но Елене и всём остальным студентам повезло — те, кто достиг нужного возраста свой экзамен уже сдали. Сказать о том, что именно говорила профессор в данный момент было трудно из-за выработанной годами её манеры монотонного, неразборчивого чтения конспекта. Несмотря на свою собранность практически во всех школьных дисциплинах, сегодня Елена не записывала на пергамент практически ничего. Даже жалкие попытки флирта со стороны мужской части однокурсников не вызывали у неё былой ярости. Сегодня она могла, сама того не желая, позволить тем самым людям, жаждущих ее внимания, вдоволь повеселиться, похвастаться друг другу о том, что именно сегодня и именно их она не решила изгонять из своего личного пространства заклинаниями первоклассной магии, пользование коими поощряла её мать. — Елена! Хвала Всевышнему, я нашла тебя, — голос ровный и властный, каждая нотка которого была чётко выверена её владелицей, эхом отразился от молодых каменных стен, — Признаться, я начала волноваться, поскольку уже второй день не могу увидеть тебя. — Я была на уроках и в гостиной, мама, — ответила девушка, — Только там, странно, что твой пытливый ум не подсказал тебе поискать меня там. Кандида даже не обратила внимания на колкость дочери, лишь подошла ближе, властно паря между толпой, отходивших от директриссы, школьников. — Бедный Филипп не находит себе места после разговора с тобой, — мать решила, что будет уместно положить ладонь на плечо дочери, хотя никогда этого не делала, — Мне лично казалось, что у вас были чувства друг к другу, а ты даже не выслушала его. Не стыдно? Сил не было больше говорить матери, что стыдно, но не за то, ведь она его выслушала, а за то, чего ещё не совершила. — Прости, мама, наверное на меня так подействовали экзамены, а Филиппу я действительно наговорила глупостей. Кандида удивленно вскинула бровь, поражённая словами дочери, ведь сама буквально несколько минут назад могла наблюдать её хамское поведение. Она кивнула, но это движение вполне сошло бы за нервный тик. Мать и дочь разошлись, и коридор вновь наполнился гулкими прохожими. «Сегодня мама должна быть спокойна. Как никогда. " Для чего ей нужно было такое необычайно удивительное, редкое спокойствие Кандиды? Интересный вопрос, на который вскорости дорогие читатели получат ответ. Возможно, Вы уже настолько заждались той самой кульминации, что мне ничего не остаётся, кроме как открыть Вам, но, пожалуй, только один глаз, на всё происходящее.