Чебурек 2.0

Через полчаса       В колени неприятно впивается крупная, острая бетонная крошка, в полумраке он смутно различает стоящего напротив Красавчика Боба, который ведёт пальцем по его приоткрытым губам:       — Шире, — объясняет тихий голос кореша. — Не подставляй зубы. Расслабь горло и не двигайся, я сам. Ты же мне доверяешь?       Раз-Два тяжело сглатывает и чувствует, как его губы растягиваются вокруг крепкого члена. Горячо. Солоно. Запустив пальцы в его волосы, Боб толкается в первый раз — неторопливо, глубоко, касаясь горла, гладко выскальзывая по языку обратно. Собственная слюна мажет саднящие, ошпаренные губы, когда он повторяет движение, головка задевает нёбо, а после — корень языка. Раз-Два слабо мычит от облегчения, когда Боб двигается обратно, чтобы снова толкнуться в послушный рот, нежно удерживая пальцами его лицо. Кореш аккуратно раскачивается, плавно таранит сжимающие его ноющие губы, вцепившийся в его спущенные джинсы Раз-Два пытается сглатывать стекающую слюну и помогать себе языком, задевает кончиком носа гладкий лобок и с опозданием охуевает с того, до чего может довести любовь к чебурекам. За час       Подъехав и не дозвонившись Бобу, он находит кореша неподалеку от его дома забравшимся на раскидистое дерево, у которого топчется пара взволнованных соплячек. Тот сжимает крепкими бедрами ветку и тянет раскрытую ладонь к орущему как припизднутый дурным мявом на всю округу и совершенно не желающему идти с ним на контакт маленькому мохнатому пидарасу. Ёбаная картина маслом: Красавчик Боб — мечта любой девки, симпатичный, ловкий, упорный, одна беда — гомосек, радость любой мамаши — отзывчивый, добрый и внимательный, странно, что бандит.       — Бобски, — задирает голову вверх Раз-Два. — Закругляйся давай, чебуреки сами себя не слопают.       Раскрасневшийся от своих упражнений на дереве кореш находит его взглядом и приветственно улыбается:       — Я быстро.       Он осторожно ползет по ветке вперёд, потому что всклоченный и визгливый мелкий мудак явно не собирается прыгать в его руки, обдирает корявым сучком показавшийся под задравшейся футболкой живот, снова стискивает дерево ногами, и мешковатые джинсы, обтянув круглую задницу, чуть сползают вниз. Сегодня у Красавчика оранжевые труханы, и пожрать вкусностей в русском ресторане со стрёмным названием «Борщ и слёзы» Раз-Два мог бы и пребывая об этом в полном неведении.       — Бобби, охрененные, ошпаривающие и тающие на обожжённом языке чебуреки ждать не могут!       Кореш тихо смеётся, пока даже примерно не подозревая, насколько бомбической жранины скоро попробует, если, конечно, не пизданётся с дерева из-за тупого кошака, и лезет дальше, а Раз-Два почему-то думает, что куча тёлочек была бы рада, если бы тот прижимался к ним так же крепко, как к ебучей ветке. И немало парней, наверное, было бы не против, если бы Бобски на них так гнулся. Блядь, вот на хрена он об этом подумал?       — Горячий жирный бульон, обжигающий рот и стекающий по подбородку. Воешь от боли и ни о чём не жалеешь, потому что эта сочная херня стоит любых жертв!       — Я понял, — вытянувшись и продемонстрировав оголившийся низ гибкой спины, кореш наконец хватает ебучего кота.       Раз-Два с облегчением выдыхает. Через час       — Прогнись ещё, — сбито шепчет сзади спасающий испуганных котят с деревьев в свободное от разбоя время добрейший парень Красавчик Боб и крепче сжимает руки на его бёдрах, быстро и обжигающе толкаясь внутри.       Раз-Два тихо скулит и всхлипывает, скребёт по холодной стене пальцами, расставляет ноги шире, выгибаясь растянутой и саднящей задницей к таранящему её горячему и беспощадно твердому члену, беззвучно воет из-за того, что Бобски так еще удобнее его драть, а ему — проще принимать скользкий и гладкий хер, который, как оказалось, замечательно в нём помещается, распирает сладко и мучительно, долбится в него раскалённым поршнем, выскальзывает наружу с еле слышным смущающим хлюпаньем, чтобы тут же снова вломиться, не оставляя шанса нормально перевести дыхание. Подрагивающий от возбуждения член Раз-Два ноет, бёдра кореша ритмично и неумолимо бьют по испуганно напрягшимся булкам, задевают покалывающими короткими волосками взмокшую кожу, а яйца мягко и пошло касаются его собственных, и он ебанется, если срочно не кончит, но перестать упираться в стену — не вариант, он ни хрена не удержится одной рукой, остаётся только просяще поскуливать, беспомощно всхлипывать на особенно кайфовых движениях и подставляться. Когда Бобски начинает толкаться жёстче и короче, устраивает одну ладонь на животе, прижимая к себе, а второй ведёт от бедра к паху, Раз-Два готов зарыдать от радости. Через пять минут       Притормозивший, чтобы взять с собой кофе, Арч замечает как из кафешки напротив выскакивают, сшибая черную доску, знакомые дебилы, за ними — расталкивая испуганно и возмущённо вскрикивающих прохожих и сбивая припаркованные у входа велики, вываливается толпа серьёзных и не на шутку недовольных ребят, у одного из которых разбита морда и заляпана чем-то красным рубашка на груди. Убегающие идиоты кидаются сначала к припаркованной тачке, а после того, как преследователи зовут на подмогу трущихся у неё знакомых — ломятся в переулок, сверкая пятками и перепрыгивая клумбы. Ор, вопли, грохот и непривычные слуху ругательства затихают, когда вся кодла, не уступая беглецам в темпе, уносится по узкой улице вслед за опять как-то нассавшим русским в компот кретином Раз-Два и его чуть менее тупым, но явно не слишком везучим корешем Красавчиком Бобом. Через пятьдесят минут       — Упрись в стену, — Боб подходит вплотную, так что Раз-Два чувствует его напряжённой спиной и настороженно поджавшейся задницей, делает глубокий вдох, невольно втягивая живот, когда одна рука кореша мягко касается бока, а вторая неторопливо расстегивает брюки.       Когда они соскальзывают на пол, кожу обдает прохладой, мокрая от его слюны головка задевает вздрогнувшее бедро, а теплые пальцы Красавчика Боба забираются под резинку трусов и неспешно тащат их вниз, волнующе касаясь паха.       — Расставь ноги. Шире. Нагнись, — продолжает кореш тихим голосом, от которого пробегают мурашки, и помогает ему принять нужное положение, мягко направляя ладонями.       Раз-Два почти не дышит, мелко дрожит и готов орать, только не может определиться — от ужаса, предвкушения или того, насколько они сконцентрированы сейчас где-то внизу живота. Боб опускается, между разведённых булок горячо и мокро прикасается язык, и вместо крика Раз-Два ахает от неожиданности, пытается отодвинуться, но его бедра крепко удерживают ладони.       — Что за на хуй, Бобски?! Мы на такое не договаривались! — кое-как вдохнув, истерично и заполошно то ли шипит, то ли всхлипывает Раз-Два, пока его дырку продолжает неторопливо вылизывать его друг.       Боб не толкает язык внутрь, только дразнит вход, и, Раз-Два готов спорить, эта падла ещё и ухмыляется в процессе.       — Хочу, чтобы потом было проще тебя трахать, — ненадолго оставив его задницу в покое, невозмутимо объясняет кореш, а после широко лижет снизу вверх.       Трахать именно Раз-Два они вроде как тоже не договаривались, но продолжать спор он больше не в состоянии — будничный тон Боба, ебучий беспокойный язык Боба и сжимающие его бедра слишком цепко, несмотря на показное безразличие, пальцы Боба отдаются слабостью в ногах и жаром в паху. Раз-Два прогибается сильнее, скребёт ногтями бетонную стену и закусывает губы, чтобы не слишком громко и не слишком часто всхлипывать и скулить, потому что кореш влажно и горячо толкается в разлизанную задницу, скользит наружу-внутрь часто, дико и легко, и, даже стыдливо зажимаясь в начале движения, он чувствует, как тот мокро проталкивается, дразнит внутри, пока к дырке прижимаются пухлые влажные губы. Уже смирившись, он дрожит, опираясь на сведенные напряжением руки, надеется удержаться на ватных ногах, на секунду допускает мысль самому насадиться на вёрткий язык и беспомощно скулит, потому что это будет уже лютый пиздец, но он все равно попробует. Бобу его идея нравится — как только Раз-Два пытается двинуться не от него, а к нему, он перестает удерживать и разводит булки большими пальцами, чтобы получалось глубже натягиваться. Раз-Два толкается на скользкий бесстыжий язык, стонет как-то совсем немужественно, но жадно, таранит напряжённым членом воздух, и ему ебать как хорошо, но пиздец как недостаточно. Тяжело дышащий Красавчик Боб без предупреждения заменяет язык обтянутыми гандоном пальцами, придерживая задницу, чтобы он натягивался на них медленнее.       — Раскачивайся. Дыши. Бери глубже.       Раз-Два скулит, растягивая себя, хрипло и размеренно дышит, когда становится проще. Блядские пальцы двигаются в него, из него и внутри, задницу печет, и снова хочется орать из-за всего сразу.       — Вот так, молодец, — шепчет Боб. — Не зажимайся, я сейчас вставлю.       Пальцы выскальзывают, оставляя ощущение тянущей пустоты, Раз-Два судорожно переводит дыхание, Боб устраивает ладонь у него на животе и неглубоко, но, сука, ощутимо толкается на пробу.       — Дыши, — повторяет кореш, снова засаживая — почти без паузы и уже глубже. Через десять минут       После ебанины в ресторане со сломанными стульями, опрокинутыми столами и короткой стычкой с использованием тарелок, обломков мебели, официанта и перечницы и разбиванием салатников и супниц о чужие головы начинается пиздец с беготней по пересечённой местности через улицы, проулки, подворотни, дворы и заборы с горящими лёгкими, металлическим вкусом в обожжённой пасти и попытками уклониться от столкновений с визгливо притормаживающими машинами, падающими велосипедами, растерянными похожими, их тупыми домашними животными, детьми, сумками, чемоданами, тележками и колясками. Обменявшись бешеными взглядами, они без слов договариваются разделиться, но резко нырнувший в очередной закоулок Раз-Два натыкается на очередную недружелюбную шайку, решает, что их, походу, уже ловят все русские в Лондоне, делает крутой разворот, так же резко возвращается на улицу, по которой уносит ноги от ещё одной кучи Бобс, даёт знать о неудаче обернувшемуся корешу, артикулируя на бегу ругательство, вполне описывающее всю ситуацию в целом, их последний манёвр в частности и шансы на его личное выживание в перспективе. Красавчик несётся впереди с отрывом, вселяющим осторожный оптимизм, а вот ему самому уже конкретно наступают на пятки, обещая то что-то непонятное, но явно слабо совместимое с жизнью, то уже вполне знакомый по прошлой встрече с соотечественниками этих мудаков «паяльник». Раз-Два никогда не планировал углублять свои познания в русском дальше «водки» и «балалайки», снова оказываться привязанным голышом к кровати, пока над ним с шашкой будут отплясывать ни хрена не дружелюбные и такие же голые мордовороты. Он проклинает день, когда попробовал свой первый чебурек и понимает, что потерял кореша из виду, а ряды подзаебавшихся преследователей немного поредели.       Слыша уже только свое тяжёлое дыхание и бухающий где-то в ушах стук сердца, он продолжает бежать, с трудом переставляя ноги, почти не различает дороги от усталости, краем глаза замечает какую-то стройку и Красавчика Боба, подзывающего его оттуда через дыру в заборе. На голом инстинкте ломится следом за исчезнувшим уже корешем, справедливо допуская, что тот мог оказаться глюком, огибает строительный мусор, запрыгивает через пустой проём окна, бежит по широкой комнате к темнеющему проёму, который когда-то в будущем должен стать дверью, снова слышит топот и крики позади и думает, что ему всё-таки пиздец.              Парню с борщом на рубахе, влетевшему в следующую комнату сразу за Раз-Два, достается удар доской поперёк морды от поджидавшего за углом Боба. Потом они носятся по захламлённому зданию, бросаясь из одной комнаты в другую, поднимаясь по недостроенной лестнице, растягивая цепочку преследователей, угощая каждого добежавшего пинками и удачно найденной на месте арматурой, и отрываются достаточно, чтобы обменяться шальными улыбками и поверить, что выберутся из очередной передряги, но проваливаются, к ебеням, куда-то вниз. Через сорок пять минут       Пальцы Бобски нежно и невесомо удерживают его лицо, пока член плавно и глубоко толкается в ошпаренный чувствительный рот до тех пор, пока не приходит понимание, что о нём заботятся, как, блядь, о какой-то пугливой барышне. Возмущённо промычав неразборчивое возражение, Раз-Два крепко сжимает его бёдра и сам толкается вперёд, натягиваясь резко, до слёз в уголках глаз, давится членом, выпускает и упрямо повторяет движение. Замерший и пытающийся его сначала удержать Красавчик Боб охает намного громче, чем в начале, подтверждая — щадил, поганец, хотел совсем по-другому. Раз-Два берет жёстко, быстро, до самого обожжённого горла, так, что слюна стекает по подбородку, в лёгких заканчивается воздух, а подрагивающий и приятно громкий кореш снова пытается его остановить и заполошно шепчет:       — Погоди, я так кончу сейчас, — а когда предупреждение только повышает энтузиазм Раз-Два, добавляет: — Ты же не только так хотел попробовать? За минуту       — Нельзя ли потише? — интересуется почти без акцента мужик за спиной Раз-Два.       — Без проблем, — отмахивается он, не оборачиваясь, и продолжает. — Я тебе потом покажу, в каком именно месте мне благодарно целовать задницу за самое яркое гастрономическое приключение в твоей жизни.       Красавчик Боб вертит в ободранных до крови руках чебурек и скептически ухмыляется:       — Лучше сейчас покажи, как именно надо это есть, а то я в легком замешательстве.       — Чебурек с сочной говядиной, Бобски, надо есть бездумно и с удовольствием. В процессе допустимо стонать от радости.       Посчитав пояснение исчерпывающим, Раз-Два приступает к демонстрации. Обжигая губы, отхватывает кусок побольше, чтобы сразу всё — и масляное обжаренное тесто, и горяченный бульон с яркими специями, и тающее на языке мясо. Он в самом деле стонет, прикрыв глаза и неторопливо пережевывая, пока не слышит тихий короткий вскрик — похоже, кореш тоже добрался до начинки. Знающе ухмыляясь, он неторопливо поднимает взгляд, а после чуть не давится едой, потому что Красавчик Боб, шипя и глядя на него с крайне драматическим выражением непонятно за что страшно обманутого в лучших чувствах дошкольника, растерянно трёт раскрасневшиеся губы, не убирая, а больше размазывая по ним и подбородку потекший горячий и жирный бульон, обсасывает и лижет обляпанные и исцарапанные пальцы, и выглядит все это как ебаная чебуречно-порнографическая катастрофа.       — Да твою мать, для кого тут, по-твоему, салфетки предусмотрены?! — Он вскакивает с места, чтобы дотянуться до салфетницы и запустить в кореша сразу стопку, дёргается в сторону, чтобы, на хуй, не смотреть на этого изодранного котом и вымазанного сочным соусом долбоёба, способного приобрести себе оранжевые труханы и запросто сообщить своему очень натуральному корешу, что его хочет, что-то задевает в процессе рукой, всё ещё сжимающей чебурек, игнорирует предостерегающий взгляд Красавчика Боба, который что-то пытается ему срочно сказать, но вот на хер его сейчас вместе с его ошпаренными губищами, стряхивает со своего плеча опустившуюся сзади крепкую руку и, отводя душу, переёбывает правой с разворота какому-то чмошнику, который снова пытается его схватить, пока большая часть посетителей ресторана «Борщ и слёзы» скрипит по полу отодвигаемыми стульями. Через пятнадцать минут       Бобс тихо оттаскивает его в сторону, подальше от дыры наверху, в которую они провалились, и, слыша шаги совсем рядом, оба в темноте задерживают дыхание, прижавшись спиной к стене среди какого-то хлама, а когда шаги затихают — осторожно выдыхают.       — Давай немного переждём, — почти беззвучно и тепло выдыхает кореш ему практически в ухо, и Раз-Два очень ясно понимает, что губы у него все ещё со вкусом бульона и такие же чувствительные сейчас, как у него самого, а пережидать его уже заебало в край и все равно ни хрена не помогает.       Развернувшись, он толкает Бобски в стену и присасывается к пухлым губам как хорошая пиявка. Кореш удивлённо охает в его рот, пытается остановить, но Раз-Два просто уже дошёл до ручки. Вжатый в стену Боб это быстро понимает и уступает напору, впускает его язык, соскальзывает руками на грудь, больше не удерживая, а только касаясь, и отвечает глубоко, горячо, обстоятельно и жадно, так что у Раз-Два подкашиваются ноги и пропадает ощущение, что урвать надо побольше и срочно, что потом может не получиться. Он сбавляет темп, чтобы тоже распробовать, изучить, вылизать, прислушивается к тихим влажным звукам, ловит губами беззвучные стоны, забирается руками под одежду, гладит жёсткий живот и полоску коротких волосков, спускающуюся к джинсам кореша. Боб сдавленно мычит в его рот и тянет ближе, вжимается в него жадно и нетерпеливо, но теперь Раз-Два понимает, что оба уже никуда не денутся, что можно не спешить. Сделав над собой усилие, он выпускает мокрые приоткрытые губы, возит по ним пальцами, запоминая форму, мягкость, упругость и, решив покончить с чертовыми заморочками и недосказанностями, из-за которых они сегодня чуть не огребли по полной программе, шёпотом объясняет:       — Бобски, я страшно хочу. Научи как.       Кореш тяжело и возбуждённо выдыхает, рассматривает его лицо голодно потемневшим, пьяным взглядом, прихватывает подушечку пальца пухлыми губами, мокро лижет кончиком языка и хрипло уточняет:       — Что ты сначала хочешь?        Раз-Два хочет всё и для начала озвучивает то, что хотя бы может по большей части представить:       — Хочу тебе отсосать. Через два часа       Боб ведёт ладонь к паху, дразнит, задевая готовый взорваться член, ласково сжимает в горсти ноющие яйца, выскальзывает из растраханной задницы, разворачивает, усаживая его на какой-то хлам, отводит ногу в сторону, держит бедро приподнятым, Раз-Два — раскрытым и плавно и глубоко толкается, присасываясь в нежном поцелуе. Царапаясь обо что-то шершавое кожей, с трудом удерживая их общий вес, сжав в кулаке ворот его футболки, чудом не падая, крупно подрагивая и тихо воя из-за того, что мудак так и не дал кончить, Раз-Два подставляется, принимает, чувствует как в нём скользко и горячо двигается кореш, кусает в ответ полные губы, всхлипывает, пока рот ласково вылизывает верткий язык, а его головка трётся об живот и футболку Боба. Об футболку немного больно и почти достаточно. Кореш засаживает резче, жёстче, прижимает его ближе, залезает языком почти в глотку, стонет в него, и Раз-Два, наконец, выгибается достаточно удачно, чтобы ликующе прорычать в его губы, кончая на футболку друга долго и ярко, сжимаясь задницей на горячем члене, чувствуя толчки внутри и крепко стиснувшие его руки.       Перестав подрагивать и тяжело дыша, Боб выходит из его ноющей задницы, выбрасывает гондон, снимает изгвазданную футболку, вытирает их обоих, кидает её на пол, надевает толстовку на голое тело и помогает еле живому Раз-Два натянуть на расцарапанную об непонятную хрень, на которой он недавно балансировал, задницу трусы и перепачканные в пыли брюки. Потратив последние силы на застёгивание ширинки, тот снова приваливается спиной к стене и интересуется:       — И как?       Боб проводит рукой по взмокшим коротким волосам, приоткрывает распухшие губы и не спешит отвечать.       — Чебурки, — экономя дыхание, поясняет Раз-Два. — Пойдет, жрать можно или всё-таки охуенные?       Не спросишь же у друга хорошо ли ему отсосал.       Красавчик Боб улыбается, делает шаг вперёд и затыкает его ласковым поцелуем.