Сырки

— как ты здесь спишь вообще? олли очень нервно сгребал весь лишний мусор с кровати, на которой йоонас лежал целыми днями. он уже не помнит, когда в последний раз видел дневной свет, ведь режим сбился настолько, что даже ночи стало не хватать для бодрствования. юноша стоял чуть дальше от всей этой суеты, что олли устроил в его комнате и с отсутствующим взглядом смотрел на происходящее. может уже хватит убирать весь этот хлам? сколько вещи не перебирай с места на место — душе от этого все равно легче не станет. — ты так и будешь стоять или всё-таки поможешь мне? — олли был очень обеспокоен образом жизни йоонаса, но старался не подавать виду. получалось у него это не очень хорошо, так как голос то и дело срывался на истерические нотки. — мне просто интересно, чего ты пытаешься добиться постоянными налетами с уборкой в моем доме. если тебе это так нравится, я могу приходить к тебе домой каждый день и высыпать всю эту гадость на пол твоей гостиной. — если это заставит тебя выходить из комнаты — можешь начинать прямо сейчас. — олли произнёс это с таким отчаянием, но всё же выдал нервный смешок, не ожидая того от самого себя. йоонас лишь закатил глаза. — просто дай мне умереть. — прекрати. — сам прекрати. положи на место весь мой хлам и уходи. — не уйду. — хорошо, не уходи, сиди здесь сколько хочешь, мне плевать, только вещи мои не трогай. йоонас подошёл к своей кровати и лёг на неё, демонстративно отворачиваясь к стенке и накрываясь с головой одеялом. — считай, что я умер. не трогай меня. — да никто уже не собирается ничего и никого трогать, умирай на здоровье. олли сидел на краю кровати и молча смотрел в пустоту. в глазах наворачивались слёзы, но он в очередной раз проглотил ком в горле и не дал эмоциям выйти наружу. он так хотел помочь своему мальчику, сделать что-то для него, быть полезным для него, а не раздражающим, но не мог. сколько бы не старался. не мог. — я очень люблю тебя. извини, что снова ворвался к тебе без разрешения. как закончишь умирать, позвони мне, пожалуйста. после этих слов олли встал с кровати и тихо ушёл. от чего душе так больно и никак я не засну? может, я могу ещё проронить одну слезу? йоонас плакал. плакал не от обиды, а от пронзающего тело чувства вины. он не должен был вот так вести себя с тем единственным, кто обратил на него внимание. он был рядом всегда: когда йоонас был самым громким и шумным на свете существом, когда был готов к любым приключениям, лишь бы не сидеть сложа руки и тогда, когда детские травмы в один момент вырвались наружу и заставили йоонаса забиться в угол от страха и замолчать на несколько месяцев. страх выйти из дома крепчал с каждым днём, а желание вставать с кровати и вовсе ушло. поесть хотя бы один раз в день было великим достижением. все любимые мультфильмы и ролики в интернете были просмотрены столько раз, что чуть ли не протерлись до дыр, лишь бы не сидеть в тишине и не слышать тот ужас, что творился в голове. хотелось лишь целыми днями играть на гитаре и сочинять песни. тому самому единственному, кто был рядом. всегда. в самую тяжёлую минуту. в минуту громкого отчаяния и тихой радости. всегда. «он не сделал мне ничего плохого», «он хотел как лучше», «мне не следовало грубить ему». рой навязчивых мыслей оглушал йоонаса. сердце билось так, что его, наверное, было слышно на соседней улице. как он мог? тревога сама заставила мальчика судорожно найти телефон и дрожащими руками найти нужный номер и нажать кнопку вызова. гудки. ещё гудки. боже, да закончатся они наконец? когда в трубке послышалось заветное «алло?» от такого тёплого и родного голоса, разум йоонаса ничего не мог выдать, кроме как: — у меня сырки закончились. купи, пожалуйста. — тебе те, что со сгущёнкой? — да. спасибо. — хорошо. скоро буду. сырки… «прости меня, я не должен был себя так вести», «ты луч света в моей жизни, вернись, пожалуйста», «если бы не ты — я бы действительно уже давно умер». сырки? браво, порко. видимо, гордость действительно сильнее реальных чувств. сколько времени? 8:38. о сне и речи быть не могло, ведь он потратил всю свою ночь на очередные невнятные идеи, которые он пытался собрать воедино и сделать из них что-то путное, но ничего не получалось. мозговой штурм прервало сообщение в 7 утра: «я скоро зайду к тебе за комиксами. надеюсь, ты смог поспать хоть немного». олли всегда вставал очень рано, даже в выходные. этот ответственный молодой человек даже умудрялся делать по утрам зарядку и готовить завтрак для всей своей семьи. у йоонаса это вызывало неподдельное восхищение. и что он, черт возьми, нашёл в таком придурке, как порко? сборник сомнительных ироничных шуток и ненужной информации, которая интересна в большинстве случаев только ему, и полное отсутствие контроля над своей жизнью. мда. возможно, противоположности, действительно, притягиваются. из своих размышлений йоонаса вытащил телефонный звонок. — алло? — тут твоих любимых со сгущёнкой нет. взять что-нибудь другое? — а что там есть? — ну… есть с белым шоколадом и клубникой. — фу. — ничего другого больше нет. — ладно, бери и то и то. — но… ты же сказал «фу»… — просто возьми мне сырки, олли. — ладно. через десять минут буду у тебя. десять минут пролетели незаметно, и вот олли уже стоял на пороге дома порко с этими несчастными сырками. хотя… вовсе они и не несчастные, олли купил целую коробку сырков! — я это не съем, олли! куда так много? — я подумал, что, ты их все съешь и передумаешь умирать… йоонас посмотрел на олли таким печальным взглядом, что ему показалось, что он умрет прямо сейчас. ему было стыдно. очень стыдно. он вёл себя как самый настоящий эгоист, а олли, самая добрая душа на свете, стоял сейчас перед ним с огромной коробкой сырков и выглядел как добрый волшебник из детских книжек. в его глазах буквально читалась фраза: «добро пожаловать домой». порко взял из рук матела коробку и был уже готов расплакаться, но последний не дал ему этого сделать: его губы легонько дотронулись губ йоонаса и оставили на них робкий поцелуй. — прости меня, я не хотел делать тебе больно — йоонас все же пытался хоть как-то загладить свою вину. — все в порядке, я не сержусь на тебя. — но почему? я столько всего обидного тебе наговорил… — знаешь, иногда людям не нужны причины, чтобы держать обиду. на то мы и люди. такие вот мы, нелепые и смешные. но живые. и это прекрасно. и жизнь прекрасна, знаешь. ты только не бойся ее, слышишь? мир не так плох, как ты это себе рисуешь. он готов принять тебя таким, какой ты есть, если ты сам готов принять себя. — смешным и нелепым? — каким угодно. главное помни, что я всегда готов поддержать тебя и в следующий раз, когда ты в очередной раз соберёшься умирать — ты не сможешь меня прогнать, сколько не старайся. я все равно не уйду. — не уходи. никогда больше не уходи.