Несбывшееся

Пляшет, пляшет огонь, по искристому полотну кинжальные языки светлого жара, кружатся листья в пламенном танце. Шумят могучие кроны, сплетают ветви, ловя отражение искр в темноте воды. Пляшут, пляшут тени, стелются изнанкой огненных языков, вечными спутниками. Течет вода, тонкий муар теней накинут на черное зеркало, серебром мерцает в глубине драконья чешуя. Между нами тысячи смертей, но я помню мечты мальчишек на согретой солнцем скале. Когда-то мы мечтали о мире, где нашим братьям не пришлось бы убивать друг друга. Я протягиваю тебе руку, Мадара, раздели со мной доверие - теперь мы сможем дать нашей мечте жизнь. Между нами кровь родичей и могилы наших братьев, но я помню, как сверкало солнце в водах Накано. Когда-то брошенные нами камни остановили кунаи. Вот моя рука, Хаширама, раздели со мной уверенность - теперь мы в силах защитить наши мечты. Ткань лесных шорохов взрывается очередной схваткой, в лязге оружия - предвкушение горячей крови, в глазах шиноби - вскормленная поколениями ярость. Привычная реальность вдруг замирает, ломко искажаясь, раскалываясь угольно-карминными росчерками. Воздух оборачивается раскаленной ватой и возможность просто вздохнуть становится куда ценнее клановых амбиций. Размеренный голос диктует условия мира, в чуть прищуренных глазах - алое безумие, укрощенное и послушное воле хозяина. От осознания мороз продирает по спине с удвоенной силой и не удержать хриплое: “Шиноби-но-ками”… Коноха растет, новые кварталы расходятся все дальше от скального массива, перемежаясь зелеными пятнами парков. Селение предельно дружелюбно и право на дружелюбие подкреплено спящей под землей силой. Гражданские радостно изумляются вырастающему за пару часов тенистому скверу, шиноби-сенсоры криво усмехаются, признавая действенной столь своеобразную гарантию мира. Мягкий взгляд каштановых глаз согревает ощущением обретенного дома, а губы благоговейно шепчут: “Шиноби-но-ками”… Сэнгоку джидай подходит к концу.