***
— Тсукки. Прошло уже несколько дней с его истерики по поводу чёртовых чисел и цифр. И ведь неправда, они совсем не чёртовы, они божьи создания — но не люди, цифры бывают лучше, чем люди. Так ему сказал Тсукишима, и Тадаши наполовину с ним согласен. Когда прочитывал учебник истории от скуки, осознавал, что люди во все времена делали хуже и себе, и остальным намеренно. Пытались решить религиозные конфликты вооружёнными путями, казнили всех, кто не нравился взору придворных, а иногда и не только про придворных речь шла. Цифры людям только помогали разобраться в себе, в мире вокруг. Тадаши всё ещё думает, что иногда люди бывают лучше цифр, но продолжает ассоциировать всех с определёнными числами. Двенадцать и одиннадцать, двенадцать и одиннадцать, двенадцать и... — Ага? Для Тадаши его мысли летели в голове со скоростью максимум один метр в час. Но на деле, для Кея, его кризис повседневности продлился всего секунд десять. Они сидят перед последним уроком на полу коридора школы, переваривая весь день и лениво перекидываясь мнениями, сил уже не остаётся, вечернюю тренировку отменили, а мыслей нет больше ни на что. Предзакатные осенние лучи солнца ложатся на стены, согревая их своим теплом, обволакивая пылинки в воздухе и двух парней в пустом коридоре своим пыльно-оранжевым оттенком. Следующий урок — история. Классно, снова ловить кризисы прямо за партой. — Хотел спросить, а ты когда-нибудь думал о числах или цифрах, как о людях? — Тадаши заправляет прядь отросших болотных волос за ухо и чешет нос тыльной стороной руки, наконец смотря на Кея. — Ну, в плане... — Да, наверно. — Тсукишима безразличным взглядом оставляет следы льда на стене, перекрывая ими солнечные лучи. — Не знаю, Кагеяма точно девятка, а Хината точно десятка. Знаешь, номера в команде не особо на это влияют, например, Дайчи-сана я ассоциирую с цифрой пять. Тадаши кивает, сильно опуская уголки губ и поднимая брови, мол, одобряю. — А нас? — А нас?... Одиннадцать и двенадцать, я не особо уверен, но они подходят. — У Ямагучи дрожат пальцы и ёкает в сердце. Кей спокойным голосом продолжает: — То-есть, мне не нравится одиннадцать, вот ни капли, слишком ординарное число. Неприятное. А двенадцать — красивое. Необычное. Люблю смотреть на него. Тадаши настраивается на негативную волну, потому что всё ещё считает наоборот, и не хочет устраивать серьёзные разговоры на глупые темы. Так делают только Кагеяма с Хинатой, и это просто смехотворно. — Тебе подходит двенадцать. После этих слов Кей неловко встаёт с кафеля, явно пытаясь сделать так, чтобы Тадаши не смог увидеть его лица сейчас. У Тадаши в голове складывается паззл: выходит, что Тсукишиме нравится на него смотреть. Тогда сейчас это было... — Я тоже люблю тебя, Тсукки. Тихо и почти бубнёж под нос. Кей всё равно слышит. Глотает ртом воздух и сбегает в кабинет истории, а Тадаши не жалеет, что сказал. Смелости в нём ровно столько же, сколько в Тсукишиме страха. В кабинете истории они сидят на разных рядах. До конца урока Тадаши пытается поймать хоть один знак, хоть один взгляд от Кея. Но тот смотрит только прямо, на преподавательницу, осторожно спрашивающую о барокко и классицизме, потому что мало ли что, вдруг кто не помнит — неизвестно ведь, когда кто в разных школах это проходил, а перевелось к ним в класс довольно много людей. Ямагучи помнит — в этой школе они проходили эпоху Ренессанса и барокко с классицизмом вкупе очень давно. Ямагучи теперь хотя бы имеет возможность видеть аккуратный профиль Тсукишимы, подсвечиваемый солнечными лучами. И пялиться в открытую, потому что всем всё равно, а Кей на него даже не смотрит — вероятно, тому до сих пор неловко и страшно. А, может, даже мерзко, но реакция на последнюю кинутую Тадаши фразу говорит об обратном. Неприятно и кисло на языке. Ямагучи отворачивается и улыбается преподавательнице, кивая на её монолог о каком-то новом параграфе, и, видимо, — лучше бы сейчас написать конспект, но юноша всё же ни черта не слушал. Потом придётся переслушивать запись урока на диктофоне, которую Тадаши на автомате включал перед устными предметами, но сейчас это его не волнует. Может, совсем-совсем немножко. Только когда Ямагучи расслабляется, полностью поворачиваясь в сторону учительского стола, Тсукишима начинает смотреть. Будто в "Детях шпионов", тихо и незаметно, как только он может. Под конец урока Тадаши начинает чувствовать, как засыпает, но держится хорошо — нельзя спать. Не на этом уроке. Не перед важным разговором. А Ямагучи отчего-то уверен — разговор будет сегодня и он будет важным. Все ученики уже поглядывают на давно сбившиеся настенные часы (Никто в этой школе не знает, зачем каждый уточняет время именно по этим часам. А может, не они показывают неправильное время, а весь мир настроился на другие цифровые и временные рамки, а часы остались в привычном для всех течении времени?), остальные, не знающие, как пользоваться обычными часами, включают телефоны. Две минуты. Тадаши рисует цветочки на полях тетрадки, аккуратно выводит каомоджи, которые недавно увидел в твиттере и скопировал в заметки. А потом понимает, что клонит в сон не потому, что просто спать хочется — а потому что ему физически плохо. Ямагучи несколько секунд переваривает свалившуюся на него информацию и, со звонком, бросает общую тетрадку "обществознание-история" с ручкой в портфель, выходя из кабинета. На пороге колени, вполне ожидаемо, подкашиваются и в глазах темнеет. Факта того, что он забыл поесть с утра, бессонницы и стресса, как оказывается, вполне хватает для полуобморочного состояния. Тадаши под локоть хватают, судя по всему, те самые (самые-самые) руки, и отводят в коридор, подальше от толпёжки одноклассников в дверях. — Тебе нужно поесть. И поспать. Тадаши чувствует себя виноватым перед безымянным ледяным голосом. (Не безымянным, просто имя в мыслях называть не хочется — хочется вслух, а вслух нельзя). — Прости, Тсукки Наверно, в первый раз он извиняется за себя искренне. — Помолчи, Ямагучи, ради Бога. — Кей отписывается матери о том, что сегодня придёт с другом на ночёвку, прося не отвлекать и прислеживая за состоянием друга. — Мне отпросить тебя у Ямагучи-сан, или?... — Ей всё равно. — Ямагучи начинает дрожать сильнее. — ...Извини. — Заткнись, — Кей убирает мобильное устройство в карман белой толстовки и берёт Тадаши за руку, стабильно придерживая за локоть. — Не извиняйся. Надо же. Столько лет извинялся в шутку, ехидничая, или совершенно не придавая значения этому извинению, а в этот раз почти ничего не изменилось. Но Кей отличил искреннее извинение от тёплой насмешки. Тадаши отмахивается от этих мыслей, понимая, что и по ситуации можно было понять интонацию. До дома они идут в гробовой тишине, пререкаемой лишь изредка всхлипывающим от усталости Ямагучи и вздохами Кея.***
— Мам, мы дома. Тсукишима помогает другу разуться и проводит в спальню, включая там обогреватель — не май-месяц, а уже почти декабрь. — Тадаши, — Тсукишима забавно встаёт посреди комнаты, делая задумчивое лицо и выставляя перед собой руку с выдвинутым указательным пальцем, а потом начинает щёлкать пальцами, будто пытаясь что-то вспомнить. — Ай, чёрт с ним. — Ну как же я тебя сердечно обожаю. — Тадаши произносит это хриплым от усталости голосом и улыбается. Кей едва заметно приподнимает уголки губ в ответ и выходит из комнаты, собираясь заварить другу чай и взять что-нибудь поесть. Тсукишима останавливается на супе и наливает его в супницу с зайчиками, закидывая ту в микроволновку на две минуты. Он и дальше орудует на кухне, поставив чайник на плиту и включив конфорку. Сначала Кей несколько минут думает, какой чай ему выбрать, а потом вспоминает, что Ямагучи не любит пакетированный и останавливается на заварке с мятой, травами и чёрным чаем в небольшом чайничке на подоконнике. Его телефон несколько раз вибрирует в кармане от уведомлений. Тадаши, [17:36] тсукки мне холодно и стрём ложиться под одеяло ты там в пол чтоль кухонный врос Вы, [17:37] Меня не было десять минут Через пять подойду У меня кстати нет нормального одеяла но мы выкрутимся из ситуации Тадаши, [17:37] кст когда вернёшься мы кое о чём поговорим ок я оч сильно распереживался по этому поводу ну по мне видно Вы, [17:39] Ты мне просто все пути к отступлению решил отрезать, поганыш Но ок Сиди спокойно ради бога Тадаши, [17:40] ты атеист ору Вы, [17:40] Ещё одно слово и я клянусь Ты в бога поверишь Я иду Тадаши, [17:41] ЛАДНО ТЕПЕРЬ ЭТО ЗВУЧИТ КАК УГРОЗА НЕ НАДО Тсукишима подхватывает тарелку с супом и чашку заваренного чая, перед этим выключая телефон и откладывая в карман толстовки снова. С этим комплектом "три в одном" он идёт к своему мёрзнущему другу в комнату. — Я надеюсь, убивать меня не будут? — Тадаши театрально нервно смеётся, услышав скрип открывающейся двери. — Надейся, — Кей с безразличным выражением лица ставит на прикроватную тумбочку супницу, ложку и чай. — Прямо сейчас тебя съем. — Какие мы плохие. Кей присаживается на кровать и толкает Ямагучи, чтобы тот находился в полусидящем положении, а потом укрывает его пледом и берёт в руки супницу. — Сам справишься? Тадаши хрипло смеётся. — А если я скажу, что нет? Тсукишима думает: шутит, значит уже не всё так плохо. А в реальности просто берёт в руки супницу и ложку и садится поближе. — Открывай рот. У Тадаши краснеют щёки, но он продолжает: — Прям на первом свидании? Нет, ну я всё понимаю, правда-правда... — Я тебя сейчас реально убью. — Кей принимает ехидность Тадаши во всей её красе, но ему нужно хоть как-то накормить друга — вообще любыми способами. Ямагучи окончательно тушуется и отводит взгляд, приоткрывая рот. Тсукишима подносит ложку с супом ко рту и Тадаши послушно ест. Кей вообще не задумывается о своих действиях, зная, что на его месте Ямагучи поступил бы точно так же, и неважно, была бы это та самая тёплая насмешка (которую у Тсукишимы нагло спёр Тадаши), или реальная забота. Так Ямагучи съедает всю тарелку. — Клёво. — Кей кивает, давая себе шанс немного улыбнуться и ставит опустошённую тарелку на компьютерный стол и даёт в руки другу чашку чая. — Отпей хотя бы немного... А потом поговорим. Тадаши немного испуганно угукает и делает несколько глотков. Чай не обжигает горло, он просто проходится по стенкам и создаёт в теле ощущение тепла и уюта, которого не было до этого. А потом дрожащими руками парень ставит чашку на тумбу. Кей забирается к нему на кровать полностью, забирая небольшую часть пледа и поворачиваясь к Ямагучи лицом: — О чём ты хотел поговорить? Атмосфера становится мрачнее за несколько жалких секунд. Тадаши хочется плакать (а ещё очень-очень сильно хочется в который раз последовать за внутренним "я" и закрыться в себе, убежать и не выходить на связь), но он стоически терпит и старается настроиться на разговор спокойным голосом. — Вот эта твоя... твоя последняя фраза про двенадцать, в школе, — Тадаши притормаживает на несколько секунд. — Я правильно её понял? Молчание повисает на несколько минут, и за эти несколько минут Ямагучи успевает обдумать, как он выбежит отсюда через окно в случае неприятного исхода разговора, и что скажет матери. Хотя и осознаёт, что Кей бы не заботился о нём после выраженных в словах чувств, если бы ощущал неприязнь. Абстрактный несуществующий холодок всё равно начинает гулять по спине. — Да. Тадаши выдыхает. — Ты насчёт этого переживал? В глазах Кея читается волнение (Он мудак и ушлёпок, но человеческие чувства у него всё ещё есть.) — Да. Помнишь, как я говорил тебе о закономерностях умножения цифры на цифру, числа на число? — Кей кивает, смутно понимая, о чём дальше пойдёт речь. — Я в этот день копнул глубже и решил написать пару абзацев в ворде... А потом дошёл до одиннадцати и двенадцати. И словил истерику. Потому что двенадцать по сравнению с одиннадцатью в его величественной закономерности и красоте — ничто. Вот я и подумал, что мы соответствуем своим номерам. Наверно... Может быть, это правда. Тсукишиме на переваривание информации потребовалось тридцать секунд. — Нет. — Он почти раздражённо вздыхает. — Нет, это точно не правда. Господи, какой же ты придурок, какой придурок Ямагучи не понимает ни черта, но тогда Тсукишима понимает ещё меньше. Он обнимает друга, зарываясь пальцами в болотные волосы и вдыхая аромат ментолового шампуня. Страшно? Невероятно как. Стоит ли это того? Определёно. Тадаши обнимает в ответ, оплетая руки вокруг шеи и готовясь лить слёзы. Может, в этот раз даже обойдётся без них — У меня бессонница на фоне этого и выстроилась. Кей вжимает его в себя ещё сильнее, обнимая за талию и утыкаясь носом неизвестно куда, лишь бы почувствовать, что человек рядом с ним — живой. Что это не сон и не злая шутка его мозга. — Ты дурак. — Кей гладит Тадаши по спине. — Для меня ты всегда будешь самым красивым числом. Когда ты будешь номером пять, я буду любить цифру пять. Когда номером десять, я буду любить число десять. Я люблю тебя. Ямагучи улыбается. — Дурак, я знаю, — А улыбка с лица сползать не хочет. — И я тебя. Правда. Сильно-сильно. Тсукишима "раздражённо" закатывает глаза, но тут же смеётся. И тепло так. Ямагучи прикрывает веки и устраивается поудобнее, а в мыслях только то, что завтра суббота, и идти никуда не надо. Спасибо директору, что в этом году без шестидневки. — М, кстати, — Тадаши отрывается от изучения темноты под веками, — Ты так хорошо разбираешься в математике. Не думал пойти на математическое направление? Кей приподнимает брови. — Ты у меня это решил спросить после описания своих переживаний по поводу цифр, Тадаши? — Блондин ухмыляется. — Ам, если честно, не думал, но меня интересуют история и математика. Есть какие-то профессии с историко-математическим направлением? — Ага, в похоронное бюро пойдёшь. — Ну да, — Тсукишима бормочет это прямо в макушку Тадаши. — Там ведь мне самое место. — А если серьёзно? — Ямагучи пялится на Тсукишиму, специально отстраняясь. — Ого, так это я могу тебя называть не просто своим парнем, а своим математиком? Или историко-математиком? А может, гробовщиком? Тебе что больше нравится? — Мне бы вообще узнать, когда мы это встречаться начали. — Ну вот, теперь мы встречаемся. Кей улыбается нежно-нежно: — А, значит так тоже можно было? Тогда просто "мой парень" меня вполне устраивает. Ямагучи счастливо кивает и даёт Кею сжать свою ладонь в его. Тсукишима продолжает гладить того по волосам свободной рукой. — Больше никаких кризисов повседневности или тайных смыслов цифр в этом доме, — Кей, сам почти засыпая, решил напомнить, с чего они вообще начали этот разговор. Тадаши мычит что-то согласное и сонно потягивается. — А теперь спи. Ямагучи уже почти не принимает участия в том, чтобы укрыть их обоих одеялом, а лишь прижимается ближе к Кею, в последний раз разнеженно улыбаясь и показывая и смерти, и цифрам, и злой голодной вселенной средний палец. Всё подождёт. А пока им нужно выспаться. Ведь времени у них и так много.