«why not you?»

      Веснушки стёрты слезами, ужасным месивом боли и долга. Йен думает, что может что-то изменить. А что? Прямо на церемонии выкрикнуть, что любит Микки, что хочет прожить с ним всю свою жизнь и всё это одна большая ошибка? Блять, да Терри достанет свою пушку из-за пояса и выстрелит прямо в лоб. Обоим.       Лип огорчён не меньше, видя, как Мэнди заигрывает с любым парнем, который движется под её ногами. Он виноват сам: нужно было сказать простое «люблю», обнять, не отпускать. Но сказать проще, чем сделать, а уж тем более, когда чувства к Карэн, вроде как, ещё не совсем угасли.       Они трахаются где-то в складском помещении, где воняет табаком и химикатами. Потом Микки держит Светлану за руку, целует нехотя — это видно, — но всё равно делает это. Йену в этот момент вырвали сердце на живую, не спросив, больно ли ему будет. Больно. Очень. До тех самых слёз.       Братья сидят у бара, пытаются максимально слиться с толпой. Они здесь непрошеные гости, которое должны сидеть дома и жить дальше, имея камень в аорте. Чёрт, нет, Йен не может просто так забить на это. Поцелуи, касания, бледная кожа, пухлые губы, голубые глаза — теперь это всё её. Где-то что-то не хочет это воспринимать. Выпивка должна помочь, заглушить то чувство на букву «л».       Он пьёт до тумана в голове, до неконтролируемой речи. Кричит, пытается достучаться, что его задница видела длинный член чаще, чем мыло. Это злость, бесконечный и пустой гнев, что так и выливается из души, задевая всё на своём пути. Это слышит Мэнди и снова осознаёт Лип. Для брата Милкович является особенным, но Микки будто ничего не понимает.       Мэнди понимает абсолютно всё. Пазл в её голове сошёлся идеально, из-за чего сначала хотелось смеяться, а потом стало горько, когда старший брат выталкивает из кафе младшего. Йена жалко и девушке хочется помочь. Он её лучший друг, именно он помогает и всегда рядом. И пускай у неё не вышло тогда замутить с ним, пусть каждый будет кидать камень в его рыжую голову — она всегда будет рядом.       Вылетая из зала, девушка зло посмотрела на брата, который будто находится не здесь: слова доносятся до него туго, глаза пустые. И хорошо, что Терри сейчас в слюни бухой. Он не видит драмы, которая разворачивается вокруг его сына, не замечает ничего, кроме музыки и бутылки водки, что так и льётся в его горло. Милкович находит Галлагеров чуть дальше от входа, где братья сидят на бетонном полу.       — Жопы себе так отморозите, — она и сама вышла без куртки, так что холодный ветер на полную окутывает полуголое тело.       — Он сделал это, — шепчет Йен, всё ещё находясь в бреду из-за выпивки. — Он позволял себя целовать… Я верил ему, что всё по-настоящему.       Лип взрывается. Снова. Это уже третий приступ агрессии за последний час и от стресса парню хочется душить каждого, кто притронется к нему. Микки нежилец и он сам выбрал быть ебланом, разбивать сердца и топить людей в горе. Коль Йен попал под его влияние, то старший хочет, ой, как хочет мокнуть лицом в парашу без пяти минут мужа русской шлюхи.       Он снимает с себя верхнюю одежду, протягивает её Мэнди и уходит прочь, обратно в зал, где сразу встречается взглядом с Микки. Галлагер идёт решительно, твёрдо и, пока все вселятся под «Калинку-малинку», он тянет за собой в подсобку подавленного парня-не-парня брата, несмотря на его протесты и угрозы.       — Слышь, бля, хуйло, — начинает свою речь Микки, когда его отпускают, — я всё ему объяснил! Мне пришлось! Отец бы обоим яйца на голову натянул и сбросил в канаву, если бы я не женился!       — Хуйло… — Лип улыбается настолько зло, что у шатена скручивается в трубочку желудок, норовя вывернуть всё содержимое. — Хуйло, да?       Кулак попал по носу. Кровь хлынула почти сразу, пачкая белую рубашку и костюм, который, к несчастью, нужно будет отдавать клиенту Светы. Микки не падает, лишь шатается и дышит ртом. Смотрит на Галлагера не очень оптимистично, как в тот день, когда он отмудохал его со своими братьями на глазах у Карэн Джексон. Плевать. Удар приходится по левой скуле, да так сильно, что парень всё же падает, будучи заляпан алой кровью.       — Ахуел?! — Милкович видит на пальцах кровь, когда касается лица. — Сука!       — Да, — нервно смеётся Лип и потирает костяшки пальцев, — выглядишь не очень.       — Смешно тебе?! — пострадавший парень тут же вскакивает и хватает второго за грудки, впечатывая больно затылком в стену. — Да идите вы все нахуй! Все! — орёт Микки и трясёт Липа, чтобы тот знал, как ему больно, но не физически, а внутри, где расположено холодное сердце.       Бьёт, даже не думая, куда именно. Галлагер не ожидал, что и сам будет светить синяками и брызгать кровью из ссадин. Отклонение от плана. Но просто так сдаваться и давать Микки право превосходства и собственной правоты Лип не намерен, поэтому между ними возникает драка, которая больше похожа на месиво тел и алого фонтана.       Никто не отступает и даже не думает этого делать. Только когда Микки жёстко нагибают самым неприличным образом, которым нагибал его буквально сегодня перед церемонией Йен, парень понимает, насколько влип. Галлагеры без башни, и его противнику не составит никакого труда просто изнасиловать Милковича. В какой-то момент он соглашается с этим, терзая себя, что сам во всём виноват, что надо было дать отцу отпор. Уже поздно что-то менять. Время, будь оно не ладно, ускользает быстрее, чем мы этого хотим, несмотря на то, как крепко все его держат.       — Никто не имеет права трогать моего брата, — шипит Лип прям у самого миккинного уха, сильнее сдавливая кисти рук. — Подумай дважды прежде, чем давать пустые надежды.       Он всегда думал и никогда не находил правильного ответа. Для него любить — табу, запретный плод, который никогда нельзя было вкушать. Кто бы мог подумать, что какой-то малолетний педик станет Змеем-искусителем, садистом без ножа и самым главным врагом без задолженности. Иногда оба думают, что это просто цирк, абсурд, сон или какая-то нереальная кома, но когда Лип сдирает брюки и со всех сил бьёт по ягодицам, то у Микки пропадают все сомнения, что это его жизнь. Жизнь, которая так близка к смерти.       Это глупо, так немыслимо, но так приятно, греет душу, когда знаешь, что ты мстишь. И пускай эти способы не самые лучшие и не самые болезненные — ты доволен собой, а душа без света трепещет от причиняемого вреда. Йен где-то с Мэнди (Липу хочется в это верить) и это лучше, чем с Микки, который легко, почти без сомнений, вонзил в него свой самый острый и длинный нож меж рёбер, где сердце перекачивает горячую кровь. Вера в это настолько велика, как в библейские заповеди, что Галлагер заводится специально, чтобы причинить ебанную боль. Удушающую, привычную боль.       — Лип… — он пытается достучаться до мутного сознания, но проигрывает, заранее зная, что так и будет. — Я заслужил, — вопрос или утверждение — неизвестно, но так твёрдо это звучит.       — Заслужил, — агрессивно выдыхает куда-то в чужую шею и будто не ведает сам, что хочет сделать. — Думал, блять, что всё это так просто? Трахнул, построил идеальную сказку и поженился на коммуняке?       Микки больше не слушает. Не хочет обжигаться об слова, которые не являются правдой, но ранят острее тысячи лезвий. Принять всё это, как оно есть — самое верное решение, даже если Лип надрачивает себе где-то у него за спиной, продолжая держать за руки, хотя Милкович даже не сопротивляется. На это больше нет сил, нет ничего.       Неприятно и унизительно. Лип проникает в напряжённое тело, не предупредив, желая нанести больший урон. Ему это удаётся. Микки шипит, слёзы катятся по щекам, смешиваясь с кровью в солёно-металлическую жижу. Короткие ногти царапают спину, выводят причудливый узор на поврежденной коже, чтобы «момент расплаты» запомнился Микки ещё надолго, напоминая о себе повреждёнными капиллярами.       Он трахает зло, вгоняя член до основания. Злится ещё больше, когда через несколько толчков сухое анальное отверстие встречает его сопротивлением, а отсутствие какой-либо смазки уже причиняет боль не только оппоненту.       — Блять, — ругается Галлагер и плюёт себе на пенис, замечая на нём чужую кровь.       Липу плевать, порвал ли он Микки. Ему достаточно знать, насколько это отвратительно для Милковича. Насколько он страдает, когда чувствует в себе не приносящее никакого удовольствия чувство заполненности. Как рыдает, не в силах стереть с лица позорные слёзы. Возможно, жениха уже все пошли искать, но, судя по ритмичной сменяющиеся музыке, у Липа есть ещё время нанести последний и самый удушающий удар.       Парень хватается за чёрные волосы, чтобы Микки пригнулся в спине. Фрикции стали жёстче, сильнее, а кровь из ануса хлынула снова, становясь ещё одним позорным воспоминанием. Последний толчок — сперма поставила окончательное клеймо с надписью «предатель» внутри ничего не различающего Микки. Он из последних сил хватается за стену, чтобы не упасть и почти не дышит, будто забыв, как это делать.       — По-хорошему, мужик, — Галлагер достаёт из кармана потрёпанную пачку «Мальборо», — не лезь больше к Йену. Иначе… — он усмехается и закуривает, явно довольный своей работой. — Хуйло, — процеживает, прежде чем уйти незамеченным через зал.       — Да, хуйло… — отвечает почти беззвучно Микки, стирая последние, но не за этот день, слёзы.