Не место для бабочек III: Клинок доблести

В доме непривычно тихо, но уже пахнет печевом и свежесваренным кофе. Испорченные демонами картины убрали, помыли полы и даже ковры, кажется, догадались почистить. Свеженькие стражники, реквизированные из свиты дорогой кузины, сияют новенькими доспехами и столичной выучкой, приветственно стучат копьями в пол, не меняясь в лице. Скучные, но чего только не потерпишь ради любимой родственницы? Особенно ради ее исключительного негодования — каждого из этих ребят пришлось перекупать в отдельности, прямо с непосредственных рабочих мест по периметру таверны. Вот Голфри удивится… С одной стороны, предавшие бывшего нанимателя солдафоны могли бы переметнуться к кому-то еще более щедрому, а с другой… где они возьмут идиота, который будет платить больше Дейрана? Навстречу уже летит мажордом в наспех напяленной бархатной курточке. Он выглядит помятым — явно только вскочил с постели, в которой оказался, быть может, пару часов назад. Без извечного парика он выглядит почти смешно: от круглого лысого черепа клоками торчат незачесанные еще, не прикрытые чужими волосами седенькие редкие патлы, перепуганные глазки едва глядят из-под набухших от пьянства век; он вообще нужен Дейрану, скорей, в качестве шута. То, что шут еще и координирует прислугу — просто приятный бонус. Мажордом тараторит последние новости: его, дескать, желают видеть в Неросиане, на нескольких важных обедах сразу. Соответствующие письма ждут в кабинете. И рыцари-де, ссылаясь на его распоряжение, реквизировали с десяток бочонков спиртного, но в главный погреб их все равно не впустили. И на завтрак-де привычные блинчики, потому как купцы наконец-то попали в город ровно этим утром, и мажордом (как его, Фассий? Кажется, Фассий) лично сорвался к городским воротам, чтобы добыть достаточно продуктов. И вот этими самыми руками их принес, с запасом на ближайшую неделю, и сам-де испек блинчики к возвращению достопочтенного-любимого-великолепного-и-так-далее хозяина. Врет, конечно, про свои личные подвиги. Дейран с трудом представлял этого мужичка у плиты иначе, чем таскающим свежие пирожки. Однако, к удивлению Дейрана, даже этот трус не сбежал. Нужно будет выписать оставшимся слугам премию — за вредность. Или верность. За что-нибудь смешное. И добрать штат взамен безвременно… сваливших подальше от войны. Винить их в чем-то Дейран не собирался, как и не собирался произносить слов благодарности. За него с работниками поместья всегда лучше говорило золото. Дейран со вздохом направляется в свои покои, дослушивая отчет: помимо свежеприведенных стражей еще-де остались несколько старых, стоически оборонявших переполненный знатью особняк. Сама знать поспешно покинула его еще прошлым вечером в сопровождении ликующих рыцарей-победителей. Дама Фэттл-Шан перед уходом отчаянно просила графа Арендея о встрече, когда ему позволят новые обязанности. Какие обязанности? Мажордом трясет головой, утверждая, что понятия не имеет, о чем говорила любезная Фэттл-Шан. Дейрану бы задуматься, что имела в виду двоюродная сестра одной из советниц крестоносной кузины, но он слишком устал и пообещал себе подумать обо всем вечером за бокалом вина. Где-то между разбором корреспонденции и приемом толпы простолюдинов, которые точно придут жаловаться на жизнь и просить подаяния. На кого еще им рассчитывать, неужели на королеву? К последней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж, Дейран уже совсем не слушает сбивчивый доклад мажордома; его стрекот над самым ухом только усиливает усталость, навалившуюся за бессонную ночь. Общество Аранки немного скрасило ее, но не избавило от необходимости здорового сна. Нужно будет позвать эту бардессу на следующую вечеринку — под личную ответственность и протекцию, хоть бы и вместе с друзьями. Дезниты запрещены? Отлично, они будут здесь не как дезниты. Как, возможно, лучшие барды этого затхлого городишки. Рука Дейрана почти касается двери, когда мажордом почти взвизгивает: — У вас гостья! — Постелите ей в одной из гостевых. Раньше вечера я не… — Дейран толкает дверь, делает шаг в свою спасительную комнату, но застывает на пороге. — Здравствуй, Дейран. Ничего, что я так рано? — Что вы, кузина, — отзывается машинально, кивком отсылая мажордома прочь. — Я одинаково не рад вам в любое время суток. Голфри, уже в сиятельных декоративных латах, устроилась на мягком диванчике. Вид у нее самый что ни на есть крестоносный, и даже изукрашенные казенным золотом меч и щит при ней. Прекрасная и юная, будто сошедшая с одного из множества портретов, она могла бы оказаться глюком уставшего сознания. Сущей безделицей, над которой можно только посмеяться перед крепким здоровым сном. Но Дейран на всякий случай продолжает: — Если я выразился недостаточно ясно, то поясню: дорогая кузина, будьте так разлюбезны уйти в свою резиденцию или хотя бы не топтать ковры в моей. Если вы собираетесь линчевать меня за один из проступков, то приходите после восьми вечера: именно до этого времени я собираюсь спать. Отработанный ядовито-вежливый оскал не производит на Голфри никакого эффекта. Ее лицо, словно голову деревянного болванчика, искажает лицемерная нарисованная улыбка. — Что ты можешь сказать о Мерисиэль, Дейран? До сонного разума внезапно доходит: Голфри здесь не за тем, чтобы его позлить. Она и правда пришла за информацией именно к Дейрану? В Кенабресе за эту ночь перебили всех подхалимов и сплетников? Маловероятно. С каких пор его мнение вообще интересует эту женщину? И с чего она взяла, что Дейран этим самым мнением запросто с ней поделится? — Темная душонка, искаженная алчностью и жаждой власти. На завтрак пьет кровь девственниц, на обед угощается новорожденными младенцами. Не ужинает, чтобы поддерживать злобный блеск в глазах. Имеет особенную страсть к сирым, убогим и рогатым, последних в группе имеет ровно две штуки. Вы рады будете узнать, кузина, что один из них тифлинг, типический, возможно даже с криминальным прошлым — кажется, в этом государстве как раз очень любят таких, а? В общем, не доставайте Мерисиэль, она вам все равно не понравится, — Дейран шутливо, преувеличенно почтительно кланяется собственному дивану и прилипшему к нему латному недоразумению, пытающемуся окончательно пустить под откос едва начавшийся день. — А теперь прошу меня простить. Если мы решили все наши вопросы, то… — Добра, обаятельна, бескорыстна, — переводит Голфри, глядя прямо ему в глаза, ничуть не умаляя улыбочки. — Сдержанна, но сострадательна, свободна от предрассудков. Собрала вокруг себя самых разных сторонников, что обязательно понравится каждому жителю Мендева. И самое необычное — она нравится даже тебе, Дейран. Такие, как она, умеют вдохновлять, правда? — Интриговать, — поправляет ее Дейран. — Никто не заберет у вас статус всеобщего вдохновения, прелестная кузина. А теперь покиньте этот диван, эту комнату, мой дом и мою жизнь, сделайте одолжение. — Как скажешь, Дейран, — она поднимается на ноги и преувеличенно медленно, вальяжно шествует к двери. Уже на пороге оборачивается, — Сделай что-нибудь с моим портретом в зале приемов — кажется, демоны бросали в него пирожные. И шагает в коридор с королевской грацией, грохоча декоративными латами и бряцая золоченым мечом. Дейран коротким, почти танцевальным движением захлопывает за ней дверь. Что бы ни задумала Голфри — в этом нет совсем ничего хорошего. Дейран направляется к кровати — чистенькой, прибранной, манящей ароматом лавандового мыла. Он гасит свечи, опуская колпак на каждую из десяти по очереди, по одной разбирается с пуговицами расшитого золотом сюртука. Одна, вторая, третья… А потом быстро, нервно, дрожащими пальцами возвращает их в прежнее положение, стрелой вылетает из комнаты и несется по лестнице, ругая каждую из множества ступенек. Что могла задумать Голфри, узнав о Мерисиэль? Любой другой правитель убил бы нечаянную народную героиню, возвел в ранг мученицы посмертно и даже организовал бы регулярный праздник в ее честь. Но драгоценная кузина исполняла свои желания, оправдывая их всеобщим благом. Не каждый выдержит ощущение чьих-то обманутых ожиданий — и не каждый поймет, что от него никто ничего и не ожидал на самом деле. Хитроумная ловушка, позволяющая Голфри всегда выходить сухой из передряг, завязанных на зависти и мести. Дейран покидает дом через черный ход; ему никак нельзя сейчас попадаться кузине на глаза, но обязательно нужно ее опередить. Дело даже не в спасении Мерисиэль, дело в принципе сопротивления венценосной родственнице. Ну, и немного все-таки в чувстве солидарности. Когда-то сам Дейран обманулся, поверив в искренность Голфри. И ему отчаянно не хочется, чтобы наивная идеалистка Мерисиэль прошла той же дорогой.