Я здесь

Фран смотрит на крапчатые грибы, растущие ведьминым кругом там, где пробились через остатки здания. При должном внимании к деталям и с толикой работы воображения иллюзионист мог бы увидеть грибницу, уходящую далеко за пределы разумного. Возможно, ведущую в Никуда. В конце концов нигде не описывалось ранее, откуда берутся споры этих грибов и почему они любят захоронения больше всех прочих. И уж тем более нигде не описывалось, почему крапчатые грибы вырастают там, где поработал офицер Варии. Здесь нет никого, не считая любопытного Гуля, которого и выслеживает Фран. Правильно ли называть этого человека именно так, если он всего лишь собирает грибы, а не рыщет в поисках мертвечины? Но Фран знает, что можно. Ему рассказывали, что будет потом — Мукуро смотрел одним глазом в прошлое, другим — в будущее, и ни одним не видел реальность, в которой существовал. Наверно, нужно подарить ему ко дню рождения третий. Чтобы что-то получить — нужно что-то отобрать. Фран начинает с глаза и не может остановиться, пока теперь уже бывший Гуль не будет разобран окончательно. Он слишком много времени проводил со своим ненаглядным семпаем. Бельфегора почти никогда не видно с книгами, хотя он прекрасно знает их содержимое. Возможно, он даже может читать их из других людей, ведь поговаривают, что гениальность граничит не только с безумием, но и с даром провидения. Знал ли Бельфегор, что всё будет именно так? Если спросить в лоб — рассмеётся и скажет, что знал. Но если спросить, правда ли это, то он замолчит. Фран много раз играл с ним в эту игру и всегда ощущал себя проигравшим. Для неуравновешенного и без сомнения безумного человека Бельфегор был достаточно разумен, осмотрителен и молчалив до слов. Фран отличался ровно обратными чертами. Враги Франа, которых он мог нажить буквально парой слов, довольно быстро отправлялись к Белой двери, или во что они там верили при жизни? В общем, у него не было причин переживать о том, что кто-то ночью проникнет в спальню и прирежет его, потому что всех редких живых кандидатов он знал лично. Кольца парень на всякий случай не снимал, и Вария за глаза посмеивалась над этим внезапно проснувшимся инстинктом самосохранения. Нападение вовсе не было лучшей защитой в коллективе убийц. А когда Фран попытался донести это до Бельфегора, метавшего в него стилеты, и вовсе был вынужден позорно сбежать, не закончив их партию вальса, потому что хранить секреты двое могут только в том случае, если один из них мёртв. О, возможно, Фран до сих пор не знал, какими именно способностями Бельфегор был наделён и как их использовал, но точно знал, что задел его за живое тем вопросом. Принц его так и не простил за выведенное умозаключение. — Вот ты знаешь про Leucochloridium paradoxum? — внезапно спросил принц-потрошитель, когда они сидели в кустах недалеко от заброшенного кладбища, куда стеклись на пиршество Гули. Варию вовсе не волновали бы эти люди, не будь кладбище одним из склепов Вонголы, и не хранись в трупах ценная информация о прожитых жизнях. — Опять вы Нат Гео допоздна смотрели что ли? — скучающе протянул Фран, ковыряясь извлечённым из плеча стилетом в земле. Их задача — дождаться, пока все соберутся, и захлопнуть ловушку, из которой никто не выберется. Очень удобно — кладбище буквально под рукой. — Они развиваются в улитках как в промежуточном звене, намеренно привлекая внимание основного хозяина — птиц. Больше всего им нравится левый глаз, в который и направляют выросты спороцисты. Рожок становится зелёным и пятнистым, — Бельфегор окидывает кохая снисходительным взглядом, — и начинает дёргаться, привлекая как можно больше внимания. Чаще всего это приводит к гибели улитки, но если вдруг птица отрывает только рожок, то паразит попросту отрастит новый, снова и снова. Им нравится свет. — Ну и зачем вы мне всё это рассказываете? — Фран поёжился. Он прекрасно понимал, к чему Бельфегор клонит. Счёт один-один. — Ты улитка или паразит в ней сидящий? — Бельфегор улыбается, и на кончиках его пальцев блестит леска. Будущее поле боя уже окутано ею давно, и принц ждёт момента, когда нужно будет эффектно потянуть пальцами одну нить, обрывая тем самым несколько чужих нитей жизни. — Я лягушка. На худой конец — моль, — Фран отвернулся, но даже так чувствовал насмешливый взгляд между лопаток. И правда, а что есть Фран? Кладбище заволокло туманом. Бельфегор дёрнул пальцем и торжествующе засмеялся, выпрыгивая из укрытия, чтобы вдоволь повеселиться. В листве ползла улитка, отчаянно ища источник света. Фран с мрачным видом включил фонарик. Скинув дома одну из своих оболочек, иллюзионист посмотрел на отражение того, что в зеркале отражаться и не должно, закрывая глаза. Иллюзия была одна и та же — мотылёк с крыльями в виде узора со шляпок крапчатых грибов, пушок на грудке похож на клочковатую пыль с плаща семпая. Ничего нового во взгляде фасеточных глаз. Возможно, его язвительность действительно была непроизвольной и служила для привлечения людей и поиска скорейшей смерти. Возможно, он сам был именно теми неприятными словами, а не телом, что позволяло их говорить. Вероятно, что он действительно тянулся к свету знаний, хотя милосердие — оно только в тени. Думать об этом решительно не хотелось, а оттого мысль всё не выходила из головы. Что он такое на самом деле? Чем он мог бы стать, соблюдая технику безопасности при общении с убийцами и одним конкретным коронованным гадом, что помимо спор физических распространял споры-мысли? В конце концов оскорблённо завернувшись в свои крылья, как в одеяло, Фран устроил себе тёплую могилу и лёг спать. Ему снился лес, колодец был вновь полон крови, и где-то за спиной скрёб руками и зубами Мотылёк, меж ветвей мелькала Кобылица, что покидала своё свидание, и глубоко под пологом лежало множество спрятанных Мшанкой секретов. Франа не пугают руки Бельфегора вокруг его шеи — только не после сотен стилетов и долгих недель ощущения тепла даже сквозь ледяной душ. Немного пугает лишь то, что Бельфегор спокоен и по-своему ласков, когда разворачивает свой подарок, снимая сначала туман, затем — одежду, а потом — оболочку. — Чем бы ты ни был, ты — это ты, — шепчет в самое нутро принц-потрошитель, и хищнее его оскала только блеск нечеловеческих глаз. «Пока что», — успевает подумать Фран прежде, чем не остаётся никаких мыслей. В конце концов философские вопросы занимательны, но не столь сильно, сколь оккультные книги из личной коллекции Бельфегора, выставленной на всеобщее обозрение. Если хочешь что-то спрятать — положи на самом видном месте там, где никто не интересуется подобным. Но Фран зачитывается, утопая в переплетениях реальных и нереальных историй, путаясь в именах Часов как в ветвях Леса, и строчки его ласкают, хотя это всего лишь слова на бумаге. К некоторым книгам оставлен перевод, выполненный двумя разными почерками, но неизменно с использованием фиолетовых чернил. Это забавно и горько. Бельфегор обожает сунуть нос в уже прочитанную книгу и пояснить её смысл. Мимоходом ещё рассказать про токсоплазмодий, лишающих мышей чувства страха перед кошками, но свести всё в итоге к королевским кобрам и их яду, что по свойствам всё равно уступает стеническому. Франу нравится его слушать, и он прикрывает глаза. Чужой смех похож на шипение змеи, и легко представить за чёлкой узкий вертикальный зрачок, пульсирующий в такт сердцебиению. Иногда Фран всё равно вспоминает те слова и думает, является ли своими же мыслями на самом деле. Бывает, что вспоминает свой отнюдь не немой укор в сторону Бельфегора касательно его нападений, что прекратились как только у Франа тоже начала путаться в волосах странная пыль. Они это не обсуждают. Временами тишина даже кажется уютной. Бельфегор гасит в своей спальне свет, ведь только он может в этом бардаке отыскать выключатель. Фран порывается попросить включить обратно, но вскоре прикрывает глаза. Свет, не важно знаний или лампочки, бывает ослепительным. Иногда от него спасает лишь мрак да одеяло и руки, что прижимают к груди.