***
Щека раздражающе ныла уже тридцать минут. Нортон никогда бы не подумал, что эта хрупкая манерная белоручка может так сильно ударить – он коснулся зубами всё ещё кровящей ранки на языке – и так сильно укусить. С того самого момента, как он переступил порог особняка, стало понятно, что с этой женщиной никакого диалога не выйдет, да и, если честно, заключил для себя Нортон, он не хотел с ней разговаривать. Возможно, потому что заранее знал, что в вербальном поединке уступит той, что крутится в самых сливках общества, пропитанных лестью, ложью и быстрыми презрительными взглядами – особенно последними Кэмпбелл был сыт по горло. Проходит мимо, быстро смотрит из-под вуали словно сверху вниз и удаляется, оставив после себя лишь удушающий запах дорогих духов и иглу неприязни где-то в груди, разговаривает настолько приторно сладко и снисходительно, что хочется блевать, держится ровно и спокойно, но Нортон знает, точно знает, что под полупрозрачной тканью, за красивыми словами скрывается дьявол какого ещё поискать – одно неверное слово, брошенное во время перепалки, и в тебя летит подсвечник. Он сплюнул кровь и, прислонившись к холодной стене особняка, достал одну порядком измятую сигарету. Зажигалки нет. Да и если бы была, не стал бы закуривать, несмотря на то что ужасно хотелось. "Мистер Кэмпбелл, у вас хронический бронхит, вам стоит бросать это дело", – в голове возник размытый образ медсестры. И Нортон бросил, как и шахту, как и тех, кто в ней навсегда остался, но сейчас, потирая всё ещё ноющую щёку, снова вспомнил о единственной сигарете в заднем кармане. И всё из-за высокомерной богачки, так ловко крутившей его вокруг пальца и выбешивающей одними лишь жестами, неважно на какую полярность магнита приходилось настроение Кэмпбелла. И всё из-за того, что они целовались дольше, чем стоило бы людям, которые ненавидят друг друга до мозга костей. Нортон знал, что она этого не ожидает, хотел, чтобы последнее слово осталось за ним, ждал, что его пнут, оттолкнут, ударят в живот, но ничего не было. Он её не держал, она не отстранялась, вцепившись в его подтяжки. Резкая боль, пронзившая щёку и язык, наступила будто с опозданием в минуту, когда Нортон очнулся, всё, что он увидел, это растворяющуюся среди деревьев и заборов Наир. Ставни одного из окон, выходящих во двор, звякнули. — Нортон Кэмпбелл, я чую, что ты здесь и знаю, что прекрасно меня слышишь! Если ты думаешь, что смог одержать надо мной верх, то советую почаще оглядываться – я сделаю всё, чтобы ты не вышел за пределы поместья живым! — угроза не самый утончённый способ запугивания, но Вера и не желала запугать – только не этого человека. Он говорил всегда прямо и в лоб, и она ответила ему тем же. Он задел её гордость, и она не будет медлить с местью. Нортон отошёл от стены и поднял голову вверх. — И в мыслях не было, что такая редкостная сука как ты, Наир, так просто сдастся! — прокричал он в ответ. Язык не слушался, но Нортон лишь снова сплюнул кровь. Пока она так злобно сверкает глазами, ему будет всё равно на боль. Пока он будет игнорировать увечья, она будет кусать сильнее.***
23 ноября 2021 г. в 18:59
Вуалетка небекрень, наполовину стянутая перчатка, растрёпанные волосы – если бы Вере час назад показали её нынешнюю, она бы ни за что не поверила.
— Мисс Наир! — послышалось откуда-то сбоку. — У вас стёрлась помада и выглядите неважно, вам точно не нужна помощь? – голос, звучащий будто из-под воды или откуда-то очень далеко, уже несколько минут пытался достучаться до сознания Веры, но она продолжала отбрасывать его на задний план, шагая по брусчатке в сторону особняка. Ей срочно нужен бокал вина. Или два. Впрочем, думала она, даже леди может позволить себе один раз в жизни попить из горла, осталось только вспомнить через весь этот туман, где именно припрятана бутылочка красного полусладкого.
Вера даже не могла разобрать, кто именно с ней говорил – голос женский, что хоть и сужает круг, но не помогает. Однако манеры не могли позволить долго игнорировать собеседницу.
— Со мной всё замечательно, не стоит беспокоиться, слегка задела рукой по неосторожности, право, иногда бываю слишком рассеянной, но спасибо за участие, до скорой встречи! — Вере не приходилось совершать такого усилия над собой, чтобы сдержать дрожь, с того момента, как она навсегда перестала быть Хлоей. Так или иначе, голос и его обладательница испарились, оставив после себя лишь неразборчивые заглушённые слова: что-то между "ну ладно" и "до завтра", – Наир сейчас не интересовала ни одна из возможных версий.
Ладонь правой руки, недавно влетевшая со всей силы в шрамированную щёку, неприятно пощипывала. Если останется синяк, мысленно клялалась парфюмерша, она выцарапает ему глаза...Нет, слишком вульгарно, слишком пошло, нужно действовать со вкусом, Наир, его нужно сохранять во всём, иначе образ треснет как флакон из некачественного стекла! Она создаст такой парфюм, который будет обжигать лёгкие, горло и нос, который вызовет приступ кашля даже у здорового человека, не то что у того, кто задыхается от небольшой пробежки, она подсыпет мышьяк ему в кофе, она обольёт маслами всё немногочисленное имущество этого наглого оборванца и выкинет в окно, она превратит его жизнь в ад и сделает это красиво и изящно. Добравшись до крыльца, девушка вцепилась в перила, переводя дух. Это всё второстепенно, сейчас нужно успокоиться – кто бы мог подумать, что нечто подобное вывело её из равновесия, заставило показать слабость, убежать. Красная помада была размазана по бледной щеке так, словно кто-то небрежно провёл рукой, но, к сожалению и отвращению Веры, руки здесь совершенно ни при чем.
Когда чужие губы впились в её, очередная порция пропитанных чистейшим ядом презрения колкостей застряла у Наир в горле. Она подобралась слишком близко, слишком резко схватилась за воротник, слишком снисходительно улыбнулась – эту партию она проиграла. Вера не помнила, как долго продолжалось это "торжество честного труда над обманом и интригами богатых крыс", но звук шлепка, который слышали, наверное, на другом конце усадьбы, она запомнит надолго, как и громкое "блять" раздавшееся сразу после, как и вкус крови, принадлежащей отнюдь не ей, до сих пор чувствующийся на языке.
Она ненавидела этот вечер, ненавидела этого ухмыляющегося мерзкого человека без такта, без манер, без базовых моральных принципов и почему-то ненавидела себя. Сидя на перилах, смотря в серое небо и яростно оттирая помаду со щеки, она, Вера Наир, приходила к выводу, от которого сводило желудок – её уязвлял не поцелуй, а то, что этим обезоруживающим ходом она не воспользовалась первой. Противная погода только усугубляла ситуацию: всё кругом влажное, склизкое, давящее – если она пробудет на улице ещё хотя бы минуту, её точно стошнит прямо на мраморные ступени.
Вера с трудом открыла тяжёлую дверь и скользнула в просторный холл. Лестницы коридоры и двери закружились перед глазами, как только парфюмерша стремительно направилась в свои апартаменты. Щёлкнул замок. Она сейчас упадёт прямо за дверью, точно упадёт, если не смоет вином свой позор с губ. Манящая бутылка стояла за небольшой тумбой и ждала своего часа. Девушка села на край кровати и, вытащив пробку, приложилась прямо к горлышку.
После пары глотков выворачивающее наизнанку ощущение в груди и желудке медленно начало испаряться, ещё несколько – неопрятный шахтёр перестал казаться таким уж бесячим. Она отплатит. Но сделает это намного более элегантным способом, нежели некультурным прерыванием беседы невпечатляющей пародией на поцелуй. Стеклянное дно тихо стукнуло по тумбочке. Почему её должен волновать этот человек? Может быть, если красиво его приодеть, уложить чёрные вьющиеся волосы...Нет, как шахтёра не напомаживай, внутри он останется шахтёром. Она выше него интеллектуально, по положению в обществе, финансово и...Слово "нравственно" было откинуто, как только перед глазами мелькнуло лицо, точно повторяющее то, которое Вера видела в зеркале каждый день, как только запах давно пролитой крови будто бы снова заполнил комнату. Рука потянулась к флакону с "Эйфорией". Пожалуй, в этом они схожи, раз оказались в убийственной игре, задумываться о морали сейчас нет никакого смысла. Если Кэмпбелл хочет войны, то он её получит.