Ещё несколько часов назад мир Дианы был красочный и многогранный: заросшие зелёнью предножья гор, своими вершинами, затянутыми голубоватыми ледниками, упирающиеся в невообразимо синее небо и отражающееся от них ослепительно яркое солнце; пестрая отделка зданий и рекламных щитов. Весь этот разноцветный мир рухнул в одну секунду — в тот момент, когда землетрясение стёрло с лица земли целый город.
Сейчас она понимала, что пятьдесят оттенков — это слишком мало для той серости что сейчас ее окружала. Бледно-серый пепел сгоревших домов; мрачно-серое, угрожающе нависшее небо; мокро-серый асфальт, по которому до сих пор струились вода из свороченных пожарных гидрантов; и серо-коричневые руины зданий, лишенных своего красочного оформления. Даже горы потеряли свою яркую зелень — все накрыла серая дымка пыли от сложившихся, словно карточных, зданий и пепла пожаров.
И лица вокруг — тоже грязно-серые, в земле, копоти, или потемневшие от горя, до землисто-серого — тех немногих уцелевших счастливчиков, что успели выскочить сами и потерявшие под развалинами родных. До сих пор не опавшие на землю пыль и пепел наполнили серым даже воздух!
Произойди землетрясение в иное время, нежели в пресловутый «час волка», такого количества жертв могло не быть, но оно произошло именно тогда когда город мирно спал. Мир стал серым… И плоским…
…В этот город в Юго-Восточной провинции она попала благодаря своему отличному знанию английского и очень хорошо — китайского, в качестве переводчика: одна из российский компаний вела переговоры по вопросу закупки оборудования. Наверное, не будь она вечной «совой», то также как и тысячи людей лежала бы под руинами. И повезло, если бы погибла сразу, а не медленно, в муках, умирала без надежды на спасение.
Ее спасли и как извечная бессонница, так и номер на нижнем этаже гостиницы. Ещё минуту назад она курила на балконе, бездумно глядя в бездонно-черное небо, как поверхность под ногами заходила ходуном. Она мертвой хваткой вцепилась в перила и так, вместе с балконом, полетела вниз. От удара о землю в голове все встряхнулось, и последнее что она помнила прежде, чем темнота накрыла её — летящие сверху обломки элементов кровли. Именно они и спасли Диану, потому что придя в себя, девушка поняла, что сидит в узком пространстве между двух плит, сложившихся треугольником.
По всей вероятности, она пробыла без сознания достаточное время, потому что предутренние сумерки сменились мрачным серым рассветом. Поправив повисшие на одном ухе очки, она изумилась тому, что они были почти целые не считая трещины на одной из линз. Покачиваясь, не то от нарушения координации движения, не то от все еще продолжающейся содроганий земной коры, она как можно быстрее выползла на четвереньках из своего укрытия. И все также, почти ползком, преодолевая обломки строительных конструкций она выбралась на относительно открытое место, где все, что могло рухнуть — уже было разрушено. Хотелось пить, горло раздирала сушь от забившей его пыли, но все, что она смогла найти — это лужицу грязной, в радужных разводах воды, но и это лучше чем ничего.
Смочив рот, она огляделась и поняла, что четвертьмиллионного города больше нет. Вокруг были одни руины, черный дым от многочисленных пожаров затянул небо. Выжившие, словно обезумевшие туда-сюда, маятниками, бродили по развалинами, или ковыряли их в надежде найти своих родных. Когда мир вокруг перестал трястись, и вращаться, до Дианы дошло, что кроме многообразия цветов исчезли и звуки. В голове, кроме легкого гула, не было ничего. Она открыла рот и попробовала выдавить из себя крик, и видимо ей это удалось, потому что бродивший неподалеку человек в драном грязном, бывшем когда-то черным элегантным, костюме, вздрогнул и покосился на нее.
«Не паникуй… Только без паники…» — уговаривала она себя, прижавшись спиной к обломку какой-то конструкции и прижав ладони к ушам, и совершенно не понимая причину глухоты. Возможно, это последствия контузии, а возможно — шока, а скорее всего — естественная защита организма. Она сняла очки, бережно положила их на колени и трясущимися ладонями энергично потерла лицо, нацепила очки обратно. Надо попытаться найти хоть кого-то из ее группы, возможно им тоже повезло.
Все также, опираясь спиной об искореженные бетонные блоки она медленно поднялась, но ноги держали плохо. Фактически насильно она заставила себя сделать первый шаг, затем второй, совершенно дезориентированная, не понимая в какую сторону направляться. Но медленно собирающиеся группки выживших двигались куда-то в сторону центра, вероятно, местной больницы. Многие — опираясь на подобранные палки, перевязанные самодельными бинтами из подручных средств, кого-то несли на импровизированных носилках. Но часть по-прежнему бродила по руинам, перекладывая с места на место обломки прошлой жизни.
По всей вероятности, вокруг нее стояла полная какофония из разноязычных криков, стонов, остаточного треска конструкций и прочих звуков, но ни один не проникал сквозь гул, что полностью заполнил ее голову.
Кто-то коснулся ее руки, от неожиданности она вздрогнула и развернулась, едва не потеряв равновесие от резкого движения. Перед ней стояла женщина, ненамного ниже ее самой, как две капли воды похожая на тех немногих, что сейчас бродили по развалинам: всклокоченная, покрытая с головы до ног пылью, в бывшей когда-то разноцветной, а ныне грязной и драной пижаме. Но ее лицо, даже сквозь размазанную и смешанную с потеками крови грязь, имело явно европейские черты. Губы женщины шевелились, она что-то говорила, возможно просила о помощи. Окинув ее коротким взглядом, Арбенина не заметила явных повреждений, значит, вероятнее всего, помощь была нужна кому-то другому.
Возможно, думая, что Диана все еще в шоковом состоянии, незнакомка замолчала, потерла изгвазданными ладонями лицо, вновь вскинула умоляющий взгляд на девушку, осторожно вцепившись в ее руку. Арбенина даже вздрогнула, когда встретилась своими глазами с ее. Серый цвет, опять серый… Как все вокруг… Но в отличие от того, что сейчас ее окружал: плоского и безжизненного, похожего на кадры старинного черно-белого кино — они казались живыми и реальными. Антрацитово-серые, глубокие, прозрачные, с едва заметной лукавинкой, что притаилась где-то на дне, под толщей боли. И они словно потянули за собой, вытаскивая из той безнадежной безжизненной серости, в которую она провалилась.
Для начала не мешало бы попытаться поговорить. Прижав ладони к ушам, она на нескольких языках произнесла:"Я не слышу!», и когда это было озвучено на русском, в серых глазах напротив мелькнуло понимание, женщина кивнула, ткнула пальцем в свои губы и начала медленно шевелить ими. Внимательно наблюдая за ними, Диана где-то смогла прочитать, где-то додумать: там, под завалами, ее подруга. Она просит помочь.
Арбенина кивнула, на лице соотечественницы расцвела улыбка, женщина уцепилась за ее запястье и потянула за собой. Так, осторожно перебираясь через завалы, они пробрались к той части гостиницы, что максимально пострадала. Если та, в которой жила Диана, просто сложилась как карточный домик, то на месте этой возвышалась гора обломков.
Женщина замерла, прикусив костяшки пальцев, и оглядывая этот постапокалиптический пейзаж, а возможно, вслушиваясь в тот звуковой хаос, что творился вокруг. А затем неожиданно сорвалась, чуть подволакивая ногу в дырявых тапках, Арбенина поспешила следом. Русская незнакомка в одном месте застыла, опустилась на колени. Видно было, что она что-то кричит, перекатывая в сторону обломки конструкции. Девушка присоединилась к ней.
Когда их пальцы и ладони были изодраны до крови, а Диане начало казаться, что это бесконечное перекладывание просто тупая бессмысленность, сползшая горка щебня обнажила небольшое отверстие меж двух неподъемных блоков, в которое даже и кошка пролезла бы с трудом. Женщина кричала в него, засовывала руку, словно пытаясь уцепиться за того, кто находится под завалом. Но все, что ей удалось — это вытащить руку. Окровавленную, слабо шевелящую пальцами с содранными до мяса ногтями. Пальцы немного дрогнули в последний раз и обмякли,
Незнакомка уткнулась в неподвижную ладонь лицом и так и замерла, изогнувшись полулежа, а Диана, стоя на коленях рядом, смотрела как вздрагивают ее плечи, как кожа, виднеющаяся в дырах одежды, покрывается мелкими пупырышками озноба. Даже ей, привыкшей к магаданским зимам, и вообще, маловосприимчивой к холоду, становилось все неуютнее от холодного ветра, потянувшегося с предгорий. Но ее спасала хотя бы изодранная толстовка и плотные джинсы, а на этой женщине, кроме легкой шелковой пижамы, уже фактически превратившейся в клочья, не было ничего. Потянув худи за ворот, она стянула его с себя и накинула на плечи женщины, завязав рукава узлом у нее на груди.
Выждав немного, Диана подергала незнакомку за плечо — та даже не пошевелилась, а все также лежала на холодных камнях, уткнувшись лицом в ладонь погибшей.
— Надо жить дальше… — не слыша слов, но во всю силу своего горла произнесла Арбенина, и вцепившись в руки женщины, развернула к себе. Сквозь маску грязи и пыли по лицу виден был отрешенный взгляд, направленный куда-то вглубь себя.
«Черт возьми, неужели рехнулась от всего происходящего, и от горя?» — стало понятно, что единственной возможностью вывести ту из этого состояние было рукоприкладство. Диана сначала осторожно похлопала незнакомку по щекам, но это нисколько не помогло. Следующая пощечина была посильнее — голова женщины мотнулась, в серых, прозрачных от застывших слез глазах, проявилась капелька сознания. После следующей Арбенина облегченно выдохнула, потому что по лицу женщины, смывая корку грязи, скатилась первая слеза, и она уткнулась носом в плечо девушки. Поглаживая содрогающуюся спину, Диана пыталась говорить только одно: «Мы живы… Надо жить дальше…»
Когда рыдания стихли, женщина подняла голову, кулаком размазывая по лицу слезы вперемешку с грязью и внимательно глядя в лицо девушки, медленно зашевелила губами. Все что смогла вычленить Арбенина — это «спасибо».
Незнакомка уверенно поднялась на ноги, потянув за собой Диану. С печалью оглянулась в последний раз на безжизненно распростертую на куче обломков окровавленную руку, огляделась. Проследила взглядом за медленно бредущими группками выживших и махнула рукой куда-то в сторону бывшего центра города. Девушка согласно кивнула головой.
Помогая друг другу, с трудом пробираясь через руины, искореженные остовы автомобилей и поваленные деревья, они выбрались на относительно свободный от всего этого хаоса участок: видимо когда-то это был широкий проспект. Арбенина, которую привлекла бывшая яркая, а ныне изуродованная и покрытая серой пылью вывеска, висящая на одном углу полуразрушенного здания, знаменующая о том, что до землетрясения здесь размещался гипермаркет быстро нырнула в темнеющий проем двери.
Плохо ориентируясь в потемках, Диана практически на ощупь насобирала несколько валяющихся бутылок, а наибольшую радость она испытала, нащупав металлический контейнер с чем-то мягким, напоминающий одежду. То толкая его, то таща за собой, она с довольным лицом выперла ящик на улицу, сморщилась от света, получила сильный толчок в спину, а потом еще один. Так и зажмурившись, получая бесконечные тычки то в спину, то пониже, девушка интенсивно двигала ногами, клещом вцепившись в металлические прутья. Когда все закончилось, она обернулась, и тут же огребла мощную затрещину. В недоумении, она застыла, и ожидая, когда перед глазами перестанут мелькать звездочки, только моргала. Когда серый мир вновь обрел хоть какие-то очертания, она увидела как русская незнакомка кричит в лицо, крутя пальцем у виска. А потом та замерла, втянув голову в плечи и зажмурив глаза. Диана похолодела, ноги подкосились, и чтобы не упасть, она вцепилась в тележку — остатки здания, из которого она только что выскочила, прямо на ее глазах, словно в замедленной съемке, поднимая тучу пыли и песка, неторопливо превращались в груду исковерканного бетона.
Пытаясь хоть как-то сгладить свою глупость, Арбенина наконец смогла отцепить закостеневшие пальцы от металлических прутьев и поспешно занырнула в ящик, вытаскивая и передавая женщине то непонятную ярко-голубую кофту, то ядовито-красные гольфы, а перед глазами все еще стоял медленно осыпающийся карточным домиком серый угол здания. Когда ее спутница была одета словно балаганный клоун, девушка невольно заморгала глазами, отвыкшими за последние часы видеть что-то, кроме разнообразных оттенков серого.
В тележке оставались еще какие-то одежки, и Диана, выхватывая охапками, словно обезумевшая совала их движущимся мимо них бледным, обремканным теням. Когда последняя вещь была отдана, Арбенина почти без сил опустилась на пыльный, покрытый мелкой и крупной крошкой асфальт, до боли вцепилась в волосы и зажмурилась, тихо всхлипывая. Она больше не могла видеть этот ненавистный серый цвет. Ей стало казаться, что она навсегда, на всю оставшуюся жизнь застряла в этом спектре. Словно кто-то ластиком стер все цвета радуги в мире, уничтожил все краски, оставив только штрихи набросанные с различным нажимом черногрифельным чертежным карандашом.
«Я схожу с ума? Я схожу с ума!» — покачиваясь болванчиком из стороны в сторону, не понимая — вслух или про себя, твердила Диана. Скорее всего, вслух, потому что на ее плечо легла рука, а щеки коснулась ладонь, жесткая, с содранной зачерствевшей кожей, но теплая. Коснулась, а затем скользнула ниже, подцепила пальцами подбородок, поднимая голову девушки. Та медленно разжмурилась и встретившись с глазами напротив, утонула в них. В памяти неожиданно всплыли слова Киплинга.
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
В этих серых глазах больше было трагичности и унылости сегодняшнего дня, смерти — нет. В нем, словно в стоп-кадре некоего 3D фильма, запечатлелись сотни оттенков жизни и окружающего мира.
Лицо женщины стало совсем близко, губы ее приоткрылись — кончик языка мелькнул, смахивая с них грязь и пыль, смешанные со слезами — замерли на миг, словно раздумывая, затем прижались к Дианиным. Они были мягкие, теплые, и уносили в неведомые дали — туда откуда мягко покачиваясь на свинцово-серых волнах Невы, неотвратимо надвигалось на девушку целое сонмище пароходов. Они гудели все громче, разрывая мозг. Девушка, зажмурившись, все сильнее зажимала уши ладонями, до тех пор, пока сирены слившись в единый звук, не вырвались из тесных закоулков мозга и Диана не услышала свой собственный стон боли. И тут же на нее обрушилось все разнообразие звуков: скрежет до сих оседающих конструкций, многоязычные крики людей вокруг, плачь детей, вой собак и прочие. И в ту же секунду мир вокруг закружился и исчез…
…Когда Арбенина пришла в сознание, ее взгляд тут же уткнулся в мрачно-серое небо. Затылку было мягко и комфортно, словно она лежала на подушке.
— Вам лучше? Вы слышите меня? — со стороны раздался незнакомый голос и над ней, озабоченно хмурясь, склонилась ее спутница. Девушка согласно кивнула, и неожиданно до нее донёсся стрекот кузнечиков, совершенно немыслимый звук в этом царстве хаоса и смерти.
— Это вертолеты… — успокоила ее женщина, и словно ребенка погладила по голове. — Вы можете идти?
Диана проследила взглядом летящих в высоте гигантских оранжевых птиц и снова кивнула, поднимаясь сначала на четвереньки. Оказывается, подушкой ей служили ноги ее спутницы, а вернее, их верхняя часть, достаточно объемная, чтобы быть мягкой. «Полежи она на моих костях… — с некоторой завистью подумала Арбенина, поспешно отводя глаза в сторону, — …Потом считала бы синяки.»
Подавая руку женщине, Диане казалось, что в ее памяти существует какой-то провал, и она наморщила лоб, стараясь его ликвидировать. Когда ее спутница поднялась на ноги, и лица их оказались напротив друг друга, девушка на какое-то время зависла взглядом на тонких губах женщины. И горячая волна не то стыда, не то смущения, не то неловкости тут же окатила ее с головы до ног: она вспомнила поцелуй, который вероятно настолько шокировал организм, что тот предпочел вернуть слух, нежели и дальше прижиматься своими губами к чужим — мягким, нежным и невероятно сладким.
— Меня… Меня Диана зовут. А вас? — смущённо пробормотала девушка, отводя взгляд в сторону.
— Светлана… Пойдёмте?
— Да…
Они вновь, вместе с прочими выжившими — то помогая раненым, то неся в руках плачущих детей, пробирались через завалы, образованные рухнувшими зданиями, искореженными останками автомобилей, деревьев, рекламных щитов. Сейчас серость, почти сметенного с лица земли города, уже не настолько резала глаза. В глаза теперь била боль тех, кто лишившись родных или близких, ползали по руинам в поисках их, или находили неживыми…
В память навсегда врезался эпизод: женщина, грязная, в одних лохмотьях, со сбитыми до мяса коленями, сидя на куске бетона, что-то бормоча себе под нос судорожно качала сломанную, застрявшую одним колесом в расщелине между двух плит коляску. Диана со Светланой попытались ее поднять на ноги, но та, окинув пустым взглядом их обеих завыла, обняв коляску. Обе женщины вздрогнули, увидев в ней обмотанную тряпками куклу.
…Все ближе доносился гул работающей техники, многоязычный людской гомон и вскоре они добрались до госпиталя. За часы, прошедшие с того момента, как земля перестала содрогаться в конвульсиях, все пространство вокруг его руин превратилось в один огромный лагерь, состоящий из палаток, между которыми словно в большом бестолковом улье вилась человеческая лента. Чуть в стороне неторопливо крутили винтами готовые взлететь вертолеты, в которые поспешно загружали носилки с тяжелоранеными и заносили на руках детей. Дымили полевые кухни. И его площадь все расширялась — новенькие либо помятые, но ещё рабочие бульдозеры и трактора вгрызались в бывшие дороги, освобождая проезжую часть. По развалинами сновали люди в форме с собаками и без.
— Всем внимание! — разнёсся по округе зычный приказ на китайском языке. — Объявляется минута тишины!
Затем эта фраза была повторена ещё на нескольких языках, и все вокруг словно замерло в стоп-кадре или детской игре: «Море волнуется раз». Кажется, даже ветер стих, повиновавшись этому голосу. На какое-то мгновение Диане показалось, что она вновь лишилась слуха.
Женщины синхронно вздрогнули, когда откуда-то со стороны донёсся слабый, едва слышимый плач. С трудом переждав указанные шестьдесят секунд, ни бросились туда, откуда он доносился, а весь управляемый, многоголосый хаос вновь пришел в движение. И спасатели, словно муравьи, опять заползали по руинам, в поисках тех, кому довелось выжить под ними.
Диана и Светлана ползали по обломкам конструкций, пытаясь найти голодного, замерзающего, потерявшего родителей ребенка. Арбенина наткнулась на него первая.
— Твою мать… — произнесли женщины в голос, доставая из-под куска железобетона собачьего малыша, совсем недавно открывшего глаза — грязного, дрожащего, из последних сил зовущего свою мать. Он тряс лобастой головой, смешно растопырив толстые короткие лапы и жалобно попискивал. — И что с ним теперь делать?
Вопрос был чисто риторический, потому что Диана тут же засунула кутенка себе за пазуху. Тот немного повозился, но в тепле затих.
— Не бросать же его… Погибнет…
…Человеческий водоворот тут же втянул их в себя, едва они вступили в царство палаточного лагеря. Первым делом необходимо было как обозначить себя, а значит найти регистрационный пункт, вторым — поесть.
— Диана!!! — Арбенина даже не успела среагировать, как мужские руки сжали ее в своих объятиях. — Ты жива!
До девушки не сразу дошло, что это Коля Лукьяненко, менеджер по закупкам их группы. Чтобы обняться с мужчиной, ей пришлось выпустить из своей ладони руку Светланы, не заметив, как та тут же растворилась людском хаосе.
Сразу стало неуютно, грязно-серые тучи нависли ещё ниже, и угрожающе раздулись. И даже собачий малыш за пазухой проснулся и заскулил, словно чувствуя грусть и растерянность Дианы.
— Ты чего? — недоуменно спросил Лукьяненко, глядя как Арбенина нервно озирается, пытаясь разглядеть кого-то среди сотен людей.
— Ничего… — Диана потерла кулаком нос, незаметно для парня стирая выступившие слезы.
«Кап…кап…кап…» — первые капли медленно посыпались сверху словно слезы. Шлепались, растекаясь темными кляксами по осколкам и щебню, будто небо тоже оплакивало все жизни, унесённые этой катастрофой…
***
Вокзал… Место прощаний и встреч, расставаний и знакомств, место, где пересекаются маршруты и судьбы. Иногда — надолго. Но чаще — на мгновение, мелькнет лицо в толпе и исчезнет, как и не было.
Вокзал… Здесь снуют в толчее люди-пассажиры. Здесь все чего-то ждут, на что-то надеются. Здесь встречаются и расстаются, радуются и грустят. Словно маленькая копия большой человеческой жизни…
…Огромный бело-рыжий сенбернар прижался к девушке, боязливо спрятав между ног роскошный пушистый хвост и заскулил. Ему здесь не нравилось — слишком много людей, резкие разнообразные запахи. А его хозяйка махала рукой кому-то в окне вагона поезда, медленно отползающего от платформы.
— Ну все, Робеспьюша, проводили, можно и домой. — Арбенина ласково погладила пса по голове. Она до сих удивлялась как быстро китайский полудохлый заморыш вымахал в громадину, весом чуть поменьше ее самой. Услышав заветное слово «домой», сенбернар радостно закрутил хвостом и потянул к подземному переходу. — Трусишка… — улыбнулась девушка, понадежней перехватывая поводок, и тут же ойкнула оттого, что в нее кто-то врезался.
— Простите… — виновато пробормотал этот «кто-то» смутно знакомым женским голосом, отступая сторону и пропуская Диану. Уже разойдясь на пару шагов, обе синхронно обернулись. Глаза: зеленые, цвета молодого мха, и серые, затопленные расплавленным свинцом — встретились, расширившись в мгновенном узнавании.
— Света… — выдохнула Арбенина, и тут же оказалась в жарких объятиях.
Они целовались на виду у всего вокзала, не обращая внимания на снующих, толкающих их людей, на их недоуменные или возмущенные взгляды. Потому что знали — их первая встреча была не случайна, и второй раз они уже не захотят и не смогут расстаться.
