Ад Ландо!? Цена ошибки.

... ... ... Автор понемногу начал открывать глаза и прислушиваться – он надеялся услышать крики тех, с кем он будет разделять пыточный стол, боялся услышать вопли и возгласы своей матери и ругань отца, что припирался бы со своим палачом, и наверняка бы проскочила бы такая фраза из его обихода. - "Да твоя мамаша лучше тебя этой плеткой меня драла, чем..." Но Дмитрий столкнулся… С тишиной. С мертвой, пугающей, но завораживающей тишиной, что во все времена пугала людей страхом того, что может скрываться за ней, за горизонтом человеческого зрения. И казалось бы, в глаза писателю должно было броситься уже до тошноты надоевшая темнота пыток Михаила с его жестом посередине или же потолок своей комнаты, которая давно уже просилась на проветривание, или же может быть даже кабинет психиатра, в которой ему наконец скажут, что он совсем еб***ся со своей шизой, и его нужно закрывать, или же окажется, что он стоит в терзающей его гнилое сердце комнате детства, в квартире, в которой сейчас живут его родители, но продолжая идти, Дмитрий все больше и больше углублялся в темноту, то все больше и больше было непонятно, где он оказался, ведь не существует комнат, в которых можно было спокойно идти ровно минуту, и не наткнуться на любую из стен... Остановившись, Чуриков средний решил закрыть на секунду глаза, чтобы все же попытаться понять, где он находится, и играет ли с ним в шутку его и так больная фантазия и сознание. Но открыв глаза снова, он обнаружил, что он оказался в совершенно другой комнате. Из неё пропала вся тьма. Казалось, что где-то дернулся выключатель, и все то, что сопровождало героя в его маленьком путешествии, отступило вместе с тьмой, оставляя за собой лишь яркий холодный белый свет, что озарял комнату, в которой не было ни конца ни края - лишь огромное белое полотно, что и над головой Дмитрия, что и под ногами... Причем, почему, создателю казалось, что это - знакомое белое пространство. Настолько знакомое, что казалось, будто воспоминание об этом месте крутилось в голове писателя словно рой мух, среди которых летал бы король мух в его воображении - как нечто, имеющее фиолетово-золотой отблеск, и путешествовавший в эпицентре этого ядра насекомых. Но сколько бы Дмитрий не пытался, он не мог найти именно ту сакральную мысль, что могла бы объяснить ему все. Вместо этого, будто издеваясь, другие мухи "мысли" издевательски прилетали и шептали свои разные варианты: отдых, пляж, вечер, что-то связанное с музыкой, при этом это было давно, это было давно, ты это забыл, и многое-многое другое. Куча синонимов возникало в его сознании, но никак не хотели скрепляться единой нитью между собой. Немного осмотревшись, Дмитрий с удивлением обнаружил, что хоть он и проснулся абсолютно пустом пространстве, на нем была совершенно другая одежда: вместо его разодранной белой, грязно окровавленной рубашке, некое подобие джинсов и кроссовок, писатель был в довольно таки обычно, но при этом одетый под стиль "классика" летнюю одежду - длинные белые брюки, короткая белая рубашка, белые туфли и почему то шляпа. Бордовая, как засохшая кровь, которую огибает кожаный черный ободок с металлической пряжкой, а также сорванной белой лилией, что венчает шляпу автора. Воспоминания будто кусали писателя каждый раз, видя, как все больше и больше деталей появляются в его голове. Автор ещё раз осмотрелся, но видя в качестве зацепок лишь свой экстравагантный вид, он решил попробовать создать свой первый ключ "памяти", И сейчас у Дмитрия родилась первая скрепляющая мысль. - "Я выступал. Я где-то выступал..." Как только Дмитрий вслух высказался насчет своей теорией, атмосфера комнаты... Поменялась. Она стала явно приглушенных темных оттенков, и откуда-то сверху появились некие прожекторы, что светили куда-то... - "Что за..." - подумал Дмитрий, приближаясь туда, куда освещал свет. Комната стала показывать и новые атрибуты, что она в себе хранила. Своим светом она показывала, что на полу комнаты, который будто был сделан из обтесанных досок какой-нибудь сцены, или же сортира, располагалась... Гитара. Без чехла, без табулатур или же медиаторов - просто гитара. И она была знакома писателю. Он на этой гитаре в свое время играл в детской школе искусств... Она была такая же пыльная, что и в первый раз, но при этом она была прекрасно настроена, как будто с любовью - нигде не было недотянуто или перетянуто - гитара была как будто для него. Новые пазлы в недостающей картине появились вновь. Автор даже в слух не успел ничего сказать, как в комнате резко исчез любой свет. На секунду Дмитрий даже растерялся, схватив свою забытую гитару посильнее, и случайно выдав на ней некое подобие полузакрытого аккорда Em. Но игры со светом тоже длилась также недолго, как и в прошлый раз, и теперь, когда свет снова озарил сцену, на ней оказались... Стулья. Два дешевых белых икеевских стула, причем один из них был поставлен как-то так, будто он был задвинут за что-то. И... Больше ничего. Не понимая что происходит, и решив просто поддаться своим внутренним инстинктам, Дмитрий осторожно приблизился к одному из стулов, который был как будто задвинут и... Послышался неприятный звук, который можно было бы охарактеризовать как высокие удары по натянутым струнам, причем явно сделанные специально - будто ребенок впервый раз садится играть на инструменте и балуется на нем. Встав с этого стула, герой, волоча за собой гитару, решил присесть за второй стул, и в этот раз... Ничего не произошло. Будто само это место ждало от писателя неких ответов. - "Это..." - начал Дмитрий, озираясь назад и ничего там не находя, как и впереди себя, видя лишь непроглядную, холодную, и одинокую темноту. - "Это... Выступление?" Никто ему ничего не ответил. Не было ни звуков, ни эхо, ни даже какого-то дуновение ветерка или изменение освещения. Лишь два стула, гитара, и очень одинокий человек, что сидел на одном из стульев. Развивая мысль, Дмитрий предложил другой вариант. - "Это... Это выступление дуэтом? С фортепиано?" На этот раз была ответная реакция на его слова, и она была... В звуке волн, и соленого воздуха. Теплого соленого воздуха. Будто он сможет укутать заблудшего Дмитрия к себе, и заставить его забыть о всех невзгодах, через которые он прошел или проходил. Что больше не будет печали, не будет самобичевания, не будут терзающие его ментальное здоровье сны, и не будет понимания того, что светлые деньки, когда они с семьей могли быть счастливы, ушли навсегда, оставив после себя лишь огромный шрам боли, что некоторые любят называть "ностальгией". А звуки моря - они были не громкие. Будто в затишье, ожидая или отдыхая после тяжелого дня. И Дмитрий внезапно вспомнил о том, как выглядело бы звездное небо. Если бы он лежал в песке, всматриваясь куда-то далеко далеко, и мысленно рассуждая о том, сможет ли человечество преодолеть пространство и время для того, чтобы пересечь эту грань непонимания, скрывающиеся за невесомостью, черными дырами и других интереснейших вещей, в то время как ветер бы щекотал нос герою песчинками, в то время как его бы пятки немного поглаживали холодными волны моря. И создатель впервые наслаждался бы тем, от чего Дмитрий пытается убежать всеми возможными способами. Одиночества. Но не такого, от которого хочется пулю с головой познакомить, а та, что помогает расслабиться. Наслаждаться жизнью, своими подвигами и действиями за сегодняшний день, и давать понимание о том, что быть одному иногда нужно, но всегда будет тот, кто готов тебя поддержать в самые худшие времена. И почему то вспомнив этот странный момент, Дмитрий решил сделать ещё одно предположение. - "...Это... Происходило летом? Возле моря?" Моментально после этих слов прожекторы мигом направились на лицо герою, а автор сам аж зажмурился от этого, пока в появившимся импровизированном пустом зале на улице, состоящим из скамеек, стульев и даже кресел раздавались... Аплодисменты. Как только Дмитрий смог снять с себя временную слепоту, писатель увидел перед собой все то же импровизированный пустой зал, а рядом с собой, возле стула... Трубу. Музыкальную трубу, что до этого висела на футляре гитары. Обернувшись назад, Дмитрий, крутя в руках трубу, уже не испытывая никаких эмоций, а лишь плывя по течению, увидел позади себя... Стол. Стол, хоть и такой же дешевый, и тоже скорее всего из Икеи, содержал на себе какие-то безделушки, но уже глядя на них, Дмитрий внезапно захотел зарыдать. До него наконец-то добралось то, что сдерживали антидепрессанты, бета-блокаторы, и другие разные веселые таблеточки. Самое важное, что бросалось на глазах - это фотография. На ней изображалась семья из 4 человек, что сидели и "заряжали пушку". Отец семейства будто толкал 10 тонное пушечное ядро к пушке, мать семейства будто прицеливалась этой пушкой в некую цель, мальчик, что носил ту же одежду, что и Дмитрий, как будто поджигал фитиль у пушки, а некая девочка, от которой и веяла счастьем и весельем даже на этой фотографии, сидела на пушке, будто Барон Мюнхаузен на ядре, и размахивала своей шляпой. И Дмитрий осознавал эту фотографию. И ему было больно. Больно в душе, да настолько, что он хотел бы разорвать эту фотографию, лишь бы только не смотреть на те счастливые лица снова. Решив, что герой позже досмотрит эту фотографию, писатель, вытирая свои заплаканные глаза рукой, он окинул стол ещё раз. На столе появлялся какой-то чайный сервиз, с конфетами, сахаром и баранками, как и какая-то настольная игра про кошек, но из-за зареванного взгляда, Дмитрий не мог прочитать надпись на этой коробке, что была подписана толи ручкой, толи черным маркером. А ещё... На столе бы конверт. Но даже представлять о том, что в этом конверте могло быть, Дмитрий не решался. Ведь его страшные и печальные мысли кто-то оборвал. - "- "МЕРЗАВЕЦ!" - послышалось где-то вдалеке. Кинув на звук мокрый взгляд, писатель обнаружил полузаброшенную, загнившую клетку с нечтом, что испускает из себя непроглядную тьму. Описать её точно нельзя, ибо "это" испускает из себя лишь тьму, но как минимум угадать в ней то, что "это" - явно гуманоид, не составит труда. Враждебное существо явно бесилась, когда оно увидела Дмитрия. но хотела в лучшем случае его растерзать, но загнившая клетка все ещё выполняет свою работу, сдерживая внутри себя опасность. Оно продолжало орать, но у автора как будто заложило в ушах, ведь последние куски пазла собрались. И Дмитрий... Наконец-то догадался обо все. И быть может, благодаря как раз тому злобному нечто, что раньше выступало в его голове как его совесть. И он, чуть ли не рыдая, сказал, где он на самом деле. - "Это последний наш концерт... Это последний наш концерт вместе с Леной, когда мы вместе с ней выступали на берегу Черного моря во время отпуска..." И как только писатель стал заливаться слезами насчет вспомнившейся потери, закрыв глаза и упав на пол, он услышал... Музыку. Музыку пианино. Что наигрывала мелодию, которую он знает. Ту мелодию, что он сам слушал пару дней назад... ♫Promise - by Akira Yamaoka♫ Как только мелодия закончилась, по звукам, было понятно, что некто закрыл крышку фортепиано, и подойдя к ревущему телу Дмитрия, ласковым, будто ничего до этого не произошло, женский голос произнес... ... ... ...