лихорадка

      впалые щёки. чернеющие веки. тяжёлый, вязкий воздух, рвущийся из полуоткрытого рта. жестокая дрожь. бледная кожа.       первая внятная мысль – во рту сухо. приоткрыла глаза. всё тот же белоснежный потолок, стены, бельё. голову налево - бирюзовое пятно.       – не надоело?       в ответ – печальная улыбка. сама знаешь, что больше всего он хочет вытащить тебя из этого цикла. кошмары – пробуждение – слабость – сон – кошмары – пробуждение... и так уже       – сколько дней?       – три.       ни Хашвальт, ни придворные доктора, ни даже ты сама не понимаете причину. в последний раз ты чувствовала околосмертные переживания ещё тогда, когда в первый раз попала в Ванденрейх: и то тогда это больше было похоже на лишение всех чувств, чем на планомерное уничтожение организма самим собой.       – как отец? – вопрос больше риторический.       – без сознания, – помолчал. – ещё рано.       помолчали.       тянешь трясущуюся руку к графину с водой. моргаешь - уже подаёт тебе стакан. жадно проливаешь четверть на кровать.       – время придёт, – переворачивает для тебя одеяло.       ты безмерно устала от обещаний.       – ведь Император никогда не лжёт.       распахиваешь глаза и пробегаешься глазами по тёмной комнате. резко переворачиваешься на левый бок и тут же зажмуриваешься после того, как в глаза ударяют искры головной боли. ещё несколько секунд, минут, часов на приход в себя. наконец, вновь медленно поднимаешь голову. но единственное, что можешь различить перед собой – дверь в коридор прямо за спинкой стула. глаза перестали сохнуть.       время превратилось в сплошное месиво. уже не помнила, убивали ли тебя, убивала ли ты, как, почему, когда и где. убивала ли себя или они убивали других. мертвецы перемешались в голове, и поток безумия сбивал тебя с ног всякий раз, когда ты закрывала глаза. порою ты даже различала знакомые лица, порою могла вспомнить, как именно убила этого человека – но образы постоянно меняли свою форму, и каждую секунду сопоставление начиналось сначала, снова и снова, испытывая на себе боль сотен погибелей опять и опять, пока буря чувств не выталкивала в реальный мир на передышку.       его нет. его больше нет, больше не будет, никогда. слёзы душили измождённое тело, жестоко содрогавшееся под тяжестью откровения. ногти вгрызались в кожу, оставляя вмятины, борозды, царапины. вода смешалась с кровью, оскверняя белизну палаты. ты виновата, что не спасла, ты виновата, что не нашла вовремя, ты виновата, что не ушла. мученичество бушевало в душе, расцветая на местах, где проступила первая кровь, переплетаясь с помешательством на единственном, кто был рядом всё время.       чёрный постепенно терял свою насыщенность, перемежаясь с искрами всех цветов радуги, выжигавшими все мысли одна за одной. тело обмякло и вновь опустилось на кровать. рассудок вновь потерялся в бескрайнем ужасе. ледяные руки на щеке возвращённая на подушку голова прерывистое дыхание над лицом крепко сжатая левая ладонь       – выйди, – комната почернела. рука повиновалась и отдёрнулась от горящей кожи. тень воздвигнула себя над пока живым телом.       кровать прогнулась под весом пришельца. на задворках сознания поняла, что тебя переместили.       еще несколько минут, часов, дней... появились силы открыть глаза. перед ними лишь копна угольных волос. в неверии, ёрзаешь в чужих руках, стараясь взглянуть на лицо.       – проснулась наконец? – голос звучал до боли знакомо. силясь ответить, смогла лишь всхлипнуть и сильнее вжаться в плечо Императора.       –...на этот раз прощу тебе неумение пользоваться Аусваленом, – прервал молчание мужчина, получив в ответ лишь вопросительное хмыкание. – конечно, всю жизнь прожить на рейши шинигами и вдруг переключиться на чужие души. немудрено, что они тебя чуть не сожрали.       – и что же мне с этим делать? – ты тихо опустилась с плеча и украдкой взглянула на отца.       – пока ничего, – краткое молчание. – но ничего. всему научишься. всему своё время. у нас с тобой на это будет целая вечность.       первый сон без тревоги.