... Я буду ждать тебя в каждой из последующих жизней, только прошу, не опаздывай...
***
<за две недели до> — Виталий Александрович, — голос Лёньки не дрожит, не срывается на умоляющий шёпот; Стяжкин собран, охуительно спокоен и чуточку отстранён от всего этого, будто нет у них никаких проблем, будто Макаров не женится на аспирантке с кафедры иностранных языков. Лёня видел её пару раз — хорошенькая, чёрт бы её побрал. Не силиконовая кукла, живой человек со своими недостатками и достоинствами. Олеся, кажется? Да, Олеся. На самом деле, будем честны, Лёне хочется выйти в окно, например, но третий этаж развеивает иллюзию освобождения. Макаров смотрит на него так, что у Стяжкина внутри что-то осыпается в мелкое крошево. Макаров. Что же ты делаешь, Виталь, ну нахера. Неужели ты любишь её настолько, что хочешь дать ей свою фамилию, неужели она так хороша? — Поздравляю со свадьбой, — и ухмылку давит, натягивает на окаменевшее лицо, во взгляде только третий тайфун и извергается Фудзи. — Спасибо, Лёнь, — неожиданно тепло улыбается Макаров, словно ещё можно растопить арктический холод, словно можно склеить трещины, разрастающиеся в гигантскую пропасть. Словно можно сделать вид, что ничего и не было. Бля, бред какой. А было ли, на самом деле, было ли, Лёнечка? Как же тебя угораздило, глупый мальчишка. Влюбляться в преподов — полнейший провал, даже с его уровнем - не - везения. Влюбляться вообще — стрёмная штука, спасибо, не советую. Следующие две недели проходят как в тумане; вот Лёня лежит и смотрит в потрескавшийся потолок, кажется, он не вставал двое дней и не ел трое, вот Витя приходит и орёт, вытряхивает его из постели и гонит в душ, отпаивает горячим кофе; за раздражённым тоном скрывается волнение за друга и отчаянное желание его спасти. Лёня придерживается принципа, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, тем более, если они и не желают спасаться, их, может, вполне устраивает тонуть. А Лёня и тонет. В дешёвом алкоголе, на который уходит практически вся стипендия, в дурацкой памяти, которая помнит каждое случайное касание, каждый внимательный взгляд. В сомнительных корешах, на очередном вписоне <блять, чья это вообще хата и с кем я сюда пришёл, да похуй, как же хочется отсюда уйти.> Лёня вдруг выныривает в один из моментов: он в не самых чистых найках забирается на диван с белоснежным покрывалом и зарывается лицом в подушки, дверь мягко закрывается, отрезая громкую музыку — нахуй клауд-рэп — Анатольев смотрит на него так, что у Лёни возникают большие сомнения насчёт того, что Кирилл вообще хоть как-то контролирует или хотя бы осознаёт происходящее. Бля, да он накидался. Или обкурился. Скорее всего и то, и другое. — Лёнь, — шаг вперёд делает. И замирает. Смотрит только беспомощно, как Бэмби, блять, угодивший в капкан. Лёня — капкан. Стяжкин трезвеет, приподнимается на локтях, край белой футболки съезжает вверх, обнажая впалый живот; свет в комнате выключен, темноту плавно разрезает только свет уличных фонарей в окно, но Лёня скорее чувствует, чем видит — во взгляде, направленном на него, разливается нефть, затапливает радужку цвета коньяка (у Макарова глаза цвета горького шоколада, у Макарова во взгляде тепло, даже когда он злится или возмущён каким-нибудь идиотским поступком Стяжкина, чем-то вроде проспорить друзьям и искупаться в Финском в конце ноября, чтобы потом слечь на две недели с тяжёлым гриппом. Кажется, будто кости сейчас расплавятся от этого жара, Лёня мечется по влажным от пота простыням, стонет раненым зверем и заходится в очередном приступе жуткого кашля; Виталя - сейчас можно его так называть - смачивает полотенце водой в очередной раз и Лёне становится лучше на какое-то время. Лёня облегчённо засыпает, но перед тем, как вырубиться, успевает ощутить фантомное прикосновение губ к своим обветренным и искусанным.) — Лёнь, — мольба в свистящем шёпоте. Лёне нехорошо, конкретно так нехорошо, внутренности стягивает в узел и ощущение, будто во что-то липкое и вязкое с разбега нырнул. Перед глазами девчонка с кафедры иностранных языков, перед глазами Макаров, который смотрит на неё, как на богиню, в поплывших мыслях Бовин просит не делать глупостей, а что, если он уже? Что делать, если само его существование — это одна большая глупость? — Кир? — Анатольев ступает мягко, как кошка, с каждым шагом пропасть перед Лёнечкой становится чуть больше. Диван жалобно скрипит под их весом, Кирилл оказывается вдруг катастрофически близко и Лёня паникует, дышит часто-часто, но не предпринимает попыток оттолкнуть или уйти — застыл соляным изваянием, только под рёбрами трепещется сердечко-птичка, рвётся наружу и болит отчаянно. Кирилл на вкус как жжёная карамель в крепком ликёре, у Кирилла руки неожиданно тёплые, и так много их, касаний этих, везде-везде, что Лёня дуреет и за шею чужую хватается, к себе притягивает рывком. Замёрзшему телу любое тепло — огонь. — Я спасу тебя, — Кир шепчет лихорадочно, он на Лёньку молиться готов, как на божество, но Лёня — божество сломанное, и, как и должно быть, жестокое. Он зубами вгрызается в податливую, гладкую кожу, чувствует языком тонкий пульс яремной вены и выбивает жалобный полустон-полувсхлип. — Нет, не спасёшь. Не спасёшь, Кир. Он сваливает самым первым, ещё на рассвете, когда не ходит метро и первые-первые машины только начинают заполнять пустые улицы. Идёт пешком, позволяя холоду вытеснить тот хаос, что происходит в черепной коробке, натягивает капюшон чёрной худи и смахивает упрямые, злые слёзы.я буду готов уйти, когда нужно самой красивой ночью мне будет не страшно мне будет легко и точно я буду готов забросить писать, громко стучать пальцем которым могу - печатать, хочу - касаться * которым хочу по скулам, включить твой чайник и пульт которым хочу снять тонкие лямки, но не могу которым рисую полосы все на мне чай горький сегодня утром и я на дне букет отпечатков - и все на экране спят я буду готов сам оттолкнуть тебя * Москва засыпает мы здесь, в этом танце слов ведомые оба надеюсь, ты был готов как стойкий и верный страж у своей души к моей самой верной красивой и наглой лжи. (с) [club107087112|a.hedgehog | Эни]
***
Кажется, что клуб заполнен чуть ли не весь, миксы безупречно громко долбит по ушам, а в Лёню врезается Макс Югов — ошалевший от неожиданного успеха, с жуткой счастливой улыбкой на лице; Югов даже довольный выглядит пиздецки угрожающим, ёбнутым на голову, Лёне некомфортно в его присутствии, но помимо тут Димка, Кир и Никита, и сотня-другая благодарных слушателей. Лица в толпе сливаются в одно целое, Стяжкин глубоко выдыхает, цепляясь за майк, как за спасательный круг, прикрывает глаза и отпускает себя. Полностью растворяется в музыке. Два часа проходят предательски быстро, Димка под конец запускает палочки в зал, чем моментально вызывает в толпе переполох, а Лёня кивает девочкам в первом ряду, одной подмигивает, отбивает пацанам рукопожатия и собирается уйти со сцены, но ловит на себе в з г л я д. И полгода в трубу вылетают с феерической скоростью; на третьем-четвёртом ряду слишком знакомое лицо и тёплая улыбка, которая Лёне ножом по горлу. В ушах белый шум, Лёня потерянно трясёт головой, отросшие, непослушные пряди осветлённых волос лезут в глаза. Нетнетнетнет, только не снова, ну пожалуйста. Он же только научился существовать без, он же только двинулся дальше, оставляя в прошлом и ненавистный универ, и Макарова с его женой. Мир плывёт куда-то вбок и вниз, Лёнька торопливо сбегает по ступенькам, отмахивается от друзей с распросами и ловит такси; в кармане джинс мятая пятихатка — должно хватить ещё и на пачку сигарет с банкой пива. Кажется, у Вселенной отвратительное чувство юмора.***