***
Кейт идеальная: маленькая, как и сам Брэд, такая же тихая, аккуратная, умная. Теплая под его ладошкой, и этой теплоты в ней столько, что она льется к нему и в него, согревает. Кейт хрюкает низким приятным голосом, от которого хочется смеяться и улыбаться. Брэду кажется, она улыбается ему в ответ. Поросята так умеют. Дети — как и взрослые — не радуются ему и не радуют его, поэтому он предпочитает ее компанию. Кейт растет очень быстро; она такая же веселая и шустрая, так же утыкается пятачком к подставленную ладонь, и Брэд все так же не вспоминает прикосновения теплее. Но она растет быстро, и с ней стремительно растет его тревога. Конечно, он знает — с самого начала знал, — что делают с подросшими поросятами. Просто не может: у него становятся ватными ноги, холодеют руки, шумом закладывает уши, и только в груди остается мягкое тепло, которое сочится слезами, когда он смотрит на Кейт. Заку требуется всего одно сильное и ловкое движение — и нет других звуков, кроме булькающиего визга умирающей свиньи. Кейт так похожа на Брэда, и Зак режет ее у него на глазах. Ни убежать, ни закричать — одним движением брат забирает себе всю его волю. Когда Брэд ползет прочь, детей рядом не больше пяти, а для него они — толпа. Никто не смеется, нет — они лишь протыкают его любопытствующими взглядами, и пронзенный насквозь Брэд все еще не может убежать. Его заполняет страхом, и обидой, и стыдом — до унижения. Чувств слишком много — они не вмещаются в детское тело и несколько дней булькают в горле при каждом шаге. Прямо как кровь в горле у Кейт. Брэд стоит у зеркала в туалете, смотрит в свои влажные глаза и повторяет в сотый раз: — Ничтожество. И другие слова, которые читает дома на лицах отца и брата. Говорят, что, если произносить слово часто-часто, оно потеряет смысл. Врут. Люди вообще врут и обманывают, и Брэд пытается уцепиться за это правило, заглотить его, вырастить внутри себя и вытеснить им все гадкие чувства. Ну и что с того, что подаренного Кейт тепла не будет тоже? Тепло это слабость, любая привязанность — слабость. А слабым он быть не хочет. У него получится. Не будет больше ни страха, ни унижения, только холод и боль — чужая, не его. Все вокруг считают, что Джо не чувствует боли: мать с отцом, одноклассники, учителя. Они видят лишь ее грубость и злость. И толстую, будто непробиваемую шкуру. Мать общается с Джо полтора часа в день в лучшем случае, и эти девяносто минут состоят из требований и придирок. Джо должна приносить хорошие оценки, должна быть послушной, аккуратной, прилежной и нравиться всем, не должна ругаться и кричать, говорить, что кого-то ненавидит, должна следить за собой… Должна, должна, должна… Слово бьет и душит, сжимает тисками, и в этом давлении нет ничего, кроме растущей ярости — ярости, которую не удерживает никакая шкура. Джо не дразнят в школе, не подшучивают, даже посматривать на нее — и то побаиваются. Шеннон допускает одну ошибку: то ли взгляд исподлобья, то ли неосторожное слово, и Джо этого достаточно. Носик молодого, еще совсем неопытного хищника тут же различает все уязвимые места, за которые можно крепко ухватить свою жертву. Джо не чувствует страха, и обиды, и стыда — просто действует. Через неделю Шеннон не приходит в школу — она пыталась себя убить. Джо не сожалеет, она решила проблему и решит любую другую, что встретит на своем пути. Жестокость кажется такой естественной в мире, в котором она растет. Люди делятся на сильных и слабых с самого детства. Мать бросает слабого, не борющегося ни за что отца и находит того, кто успешнее. Требования и критика никуда не уходят — люди так общаются. Они бегут от себя, от желаний и надежд, презирают, обвиняют друг друга, и ни один из всех этих взрослых не замечает рядом маленькую девочку. Ненужная, никчемная, нелюбимая, она смотрит на свое отражение, надеясь хотя бы в его глазах увидеть теплоту, которую едва ли помнит. — Ничтожество! — выплевывает она себе в лицо. И, утопая в ненависти, бьет в центр зеркала. Не нужна ей ничья теплота. Если смысл в силе, во власти — она пойдет за ними, а не за детскими глупостями. Будет искать сильных, будет заискивать и улыбаться, станет послушной, аккуратной, прилежной и понравится всем. А затем сожрет все, что у них есть.***
Это никогда не было отношением к еде, честно. Брэду еще совсем мало лет, когда он понимает, что не может запихнуть в себя ни кусочка, пока вся семья пялится. Мама — с недоверием и тревогой, отец — разочарованно, а Зак… На Зака лучше даже не смотреть. Его взгляд сковывает, как цепь, парализует, как яд, пробирается под кожу, жжется, колет, убивает. Брэд прочищает желудок после каждого ужина с семьей, но склизкое отвращение, которое проползло в организм с ни разу не дружеским и родным взглядом, почему-то остается внутри. Калории — как эмоции, решает Брэд. Чем меньше, тем лучше; и если он покорил одну слабость, то без проблем задушит и следующую. Он высчитывает объем и того, и другого, разрешает себе самую малость — чтобы не промахнуться, не переборщить, не… отравиться. Джо любит сладкое — это чистое удовольствие, которое тает во рту и заполняет, останавливает, успокаивает. Мир проще, когда он сворачивается до размеров шоколадной плитки. В нем нет тупых родителей, громких детей, никчемных взрослых и их критики — раздражения нет тоже. И горькой, острой, как зеркальные осколки, ненависти к себе нет. Только тепло в животе и сладость на языке — тихие, мягкие, убаюкивающие. Никому она не рассказывает о том, что делает для нее еда. Никто не должен знать, что Джо может вырастить в себе контроль и убить одиночество только с пачкой печенья. Пусть лучше думают, что она сластена, обжора — что угодно; пусть считают, что она орет, срывается по поводу и без, показывает зубы и может врезать, но только не догадываются, что, когда Джо не поглощает углеводы, бездна отчаяния поглощает ее.***
Отец пытается затащить Брэда в зал, записать на спортивные секции еще со школы, без конца говорит, что нужно стать сильнее, морщится и повторяет, что его сын больше похож на тощую девчонку. С Заком он не поступает так никогда. Брэд проваливается раз за разом. Он недостаточно быстрый, недостаточно сильный — очередной тренер разводит руками. Недовольство отца усиливается, слова бьют больнее, как и презрение в его взгляде. Это может по-настоящему раздавить Брэда уже скоро, и в группу фехтования он приходит сам. Отец вздыхает разочарованием ему в лицо и выплевывает: — Ладно, но никаких шпаг — только меч. Это хотя бы достойно мужчины. При каждом замахе Брэд видит перед собой отца. На каждом ударе представляет, как презрение пропадает — превращается в испуг, сладкий, пьянящий испуг, которого всегда будет мало. Тренер доволен. Брэд умеет слушаться и учиться, он привык. И, кажется, впервые его учат необходимому. Тренер говорит, что злость это очень хорошо, но без головы, тактики и самоконтроля успеха не видать. Брэд слушает очень внимательно. Он начинает чувствовать баланс, держать себя в напряжении сколько нужно и расслаблять тело, когда необходимо, анализировать движения противника, обманывать, запугивать, отнимать надежду. Тренер считает, что Брэд может попробовать стрельбу из лука, и когда тот удивляется предложению, говорит, что схватка бывает разной и меткий выстрел может стать тем, чем Брэд захочет: козырем в рукаве, последним доводом, неожиданным аргументом. В какой-то момент отец отстает, не жалуется, не смотрит на Брэда, как на позорное пятно, кажется — даже забывает про него. Но Брэд помнит все. Помнят и каждая стрела, каждый замах; теперь они заполнены не только бесконечной ненавистью, но и мастерством. Мастерством, способным скрыть как убийственную ярость, так и слабость под ней. Джо смыслит в метких выстрелах не меньше. Разводящиеся родители почти не находят на нее время. Даже когда учителя и директор недовольны. Даже после того, как она советует Шеннон избавить мир от себя. Первым на проблему обращает внимание отчим. — У девочки проблемы с агрессией, — говорит он матери Джо. — Это может закончиться плохо. Ей не хочется вылететь из школы, не хочется попасть на учет, но больше всего — окончательно стать изгоем. Мать беспомощно бормочет что-то в ответ, и тогда отчим берет проблему в свои руки. Возможно, именно после такого Джо начинает сходить с ума от властных мужчин. Потому что первый сильный мужчина в ее жизни не бросил в беде. Он говорит, что собственный отец когда-то научил его выпускать пар, чтобы не хотелось набить морду каждому встречному идиоту. Говорит, что хочет научить этому своих детей, и раз уж Джо теперь ему почти что дочь, он сделает это для нее. Так у Джо в руках оказывается первый пистолет. Маленький, но внезапно тяжелый, он с трудом лежит в непривыкших пальцах, грузом тянет руки вниз, вызывает дрожь, и это бесит, бесит, бесит! Джо вопит и выпускает обойму — всю мимо мишени. Спусковой механизм щелкает холостым звуком еще с десяток раз, прежде чем отчим забирает оружие. — Ты думаешь, что это инструмент защиты или нападения, — говорит он, и его спокойный, ровный голос разрезает злость Джо и проникает ей в уши. — Но это инструмент твоего управления собой. Он послушается тебя и подчинится, если ты сама совладаешь со своим гневом. Она сжимает до скрипа зубы, повыше поднимает руки, стреляет и… промахивается. Один раз, другой, третий. Джо кричит, и ей плевать, есть ли на стрельбище кто-то, кроме них двоих, она швыряет чертов косячный пистолет на пол, колотит ладонями по стойке заграждения. Отчим не останавливает, но и не подгоняет, ждет, пока она угомонится, а затем поднимает упавший пистолет и кладет перед носом Джо. Она ненавидит этот пистолет так же, как ненавидит выскочку Шеннон. И Брайана, который лезет со своими историями по пять раз на дню, и вечно тормозящего Оуэна, и всех детей в школе. Но если она может расправиться с ними — а она может, — то у пистолета нет никаких шансов.***
Игры, как мультфильмы, а позже и сериалы, помогают Брэду не выделяться. Так у него всегда есть о чем поговорить со сверстниками, чем заняться и, заодно, чем позлить отца и брата: с геймпадом Брэд обращается куда лучше Зака. Но игры — это не только отличное прикрытие, обнаруживает он вскоре. Они учат управлять и контролировать, они готовы подарить тебе целую вселенную, если ты поймешь правила, и куда больше — если готов их нарушать. Игры иногда поразительно похожи на жизнь; даже в том, чтобы не быть собой. Никакой персонаж не отражает игрока, который управляет им, полностью. Брэд, которого видят другие, также совершенно не тот, кем на самом деле является. Он годами строит крепость вокруг настоящего себя — трусливого мальчишки, глядящего в зеркало ненавидящим взглядом. Крепостная стена состоит из миллионов кирпичиков, и на каждом написано, что Брэд сделает все для достижения желаемого: обманет, украдет, подставит, разрушит. И когда у него будет много денег, стена станет еще толще. А денег — больше. Идеальный цикл, в котором можно забыть про труса в центре. Неудивительно, что Брэд находит себе место в «Мифическом квесте». Контролировать происходящее в компьютерной игре приятно, но гораздо приятнее контролировать других. Эти самые другие подсаживаются, как наркоманы, и Брэд испытает каждого игрока на прочность. Он предложит им иллюзию за реальные деньги, а они согласятся и попросят еще. Джо не ищет в играх высоких смыслов: они отвлекают от проблем, развлекают и предлагают широчайшее поле для того, чтобы вылить гнев. В них не приходится притворяться хорошей. В них она может быть собой: обманывать, красть, подставлять, разрушать, а последствия не приходят. Ей не нужно много времени, чтобы догадаться, что другим людям игры нравятся по схожим причинам. Чувство непохожести на остальных пихает Джо в спину с каждым годом все чаще, так что она с готовностью и жадностью хватается за любую ниточку, связывающую ее с людьми. Неудивительно, что Джо находит себе место в «Мифическом квесте» тоже.***
— Смотри, куда прешь! Это первые слова, которые Джо произносит непосредственно ему, и неприкрытость ее грубости поражает. Брэд разворачивается и смотрит ей вслед, потирая плечо. Плечо почти не болит, самолюбие не болит вовсе — растет интерес. Впрочем, это не взаимно: Джо даже не замечает его, разрываясь между Дэвидом и Иэном, как не замечает, что нахамила тому, кто старше по должности. Хамство не заканчивается на нем. Она игнорирует Дэвида, кричит на Поппи, просто изничтожает словами тестеров, даже на Иэна повышает голос. В ней сто пятьдесят фунтов, но силы столько, что их высотное здание рухнет до основания и захватит пару соседних, если Джо пойдет на таран. И она не останавливается. Ни на секунду. Брэд видит перед собой акулу задолго до того, как акулу в себе распознает Джо. Он вообще знает о ней слишком много. Джо не нравятся ее веснушки, Брэд понимает это по тому, как старательно она скрывает их под тональным кремом. Зря, ведь они идеальное прикрытие! Он не смог бы назвать ни одного злодея с веснушками, а уж в злодеях-то он разбирается. Брэд даже завидует. Он спрятал трусливого мальчишку под маской хладнокровного эгоиста, но маска эта не очень-то нравится людям вокруг. Со своим метким, пристальным взглядом, кривой улыбкой и длинными скрещенными пальцами он похож на темного колдуна из мультфильма. Его избегают неосознанно. А у Джо внешность девочки, которая ходила в воскресную школу, отличницы, лучшей студентки выпуска. И неудержимая сила, способная уничтожить что угодно. Брэд знает: только он способен такую силу укротить. Обучить, огранить и вылепить нечто прекрасное. Нечто, похожее на него. Возможно, даже лучшее, чем он. — Я отнял твою радость? Приятное чувство, — говорит он кому-то из тестеров, вытирая несуществующую кровь с деревянного меча, и чуть ли не облизывается от злорадства. Слова предназначаются не Джо — он не смотрит на нее, не замечает, а она не может отвести взгляд. Слишком точно она угадывает выражение лица, слишком знакомым оно кажется. Чем-то подобным веяло от нее самой еще в детстве. Только отшатывались люди от ее гнева, а Брэд даже не сердится — он улыбается. И в его улыбке опасности больше, чем во всем, что может за целую жизнь сделать Джо. Она соткана из злобы, наполнена ей, и, кроме этой злобы, нет в руках инструментов. Брэд же хитер и коварен, настойчив и проницателен. Он всегда достигает своих целей, ради них он использует и манипулирует. Побеждает там, где она сходит с дистанции. Ролевой корпоратив хорошо иллюстрирует этот вывод. Если когда-нибудь Брэд скажет Джо избавить мир от нее самой, она не найдет сил ослушаться.***
Первой тему поднимает Сью. Это довольно логично, хотя Брэд бы сделал ставку на Дэвида. Это ведь Дэвиду до всего есть дело, это ему надо всем помочь, поднять боевой дух, вдохновить. Впрочем, после случая с пареньком, сиганувшим в каменоломню, наверное, Дэвиду запретили душевные разговоры. Ни Иэн, ни Поппи не способны обсуждать проблемы, если те не сводятся к ошибкам в коде или маркетинге. Возможно, они просили Кэрол решить эту проблему и она послала их. А вот Сью… Сью способна вынести кого угодно. — Милый, — говорит она ему своим вкрадчивым голосом, — ты же понимаешь, что Джо не существует? У нас нет должности ассистента. Ни Иэну, ни Дэвиду он не нужен. Над фарфоровой чашкой поднимается пар. Только у Сью есть фарфоровый сервиз — с блюдцами и волнистым краем чашек, делающим их похожими на цветы. Брэд не пьет чай. Вообще. Странно, что Сью этого не знает. Впрочем, ей, скорее всего, плевать: чай тут не для угощения. Брэд ухмыляется. Где-то на десять этажей выше ухмыляется Джо. — Ты рассказываешь о ней, — не унимается Сью. — Но подумай, она же не делает ничего нужного. Если она завтра исчезнет, разве что-то изменится? Он всего на секунду представляет, как Джо исчезает, и хаос взрывается внутри него: пестрая мешанина, яркая, полная обрывков, похожая на закрученные ураганом осколки витражей, и Брэд не может вглядеться ни в один из них. Секунда проходит, и мешанина проходит с ней. — Ничего не изменится, потому что ее действительно нет, — заканчивает Сью. Интересно, на что она надеется?***
Знает ли он, что Джо не существует на самом деле? Конечно… Он помнит о байках и страшилках, когда вторая личность подавляет изначальную, берет весь контроль себе, отнимает, поглощает. — Я уже думаю, как бы тебя сожрать, — говорит ему Джо, когда они начинают работать вместе. Знает ли она, что у нее мало шансов? Конечно! Эта жизнь принадлежит Брэду. Джо может помнить свою семью, друзей и недругов, первую любовь и первую доведенную до истерики жертву, но все это, как и работа, любимая игра и книга, успехи, зависимость от сладкого, — призраки, искаженное отражение реальной жизни Брэда. И реальность всегда играет за него. — Зачем тогда ты помогаешь мне? — спрашивает Джо. — Ты мне нравишься, — Брэд даже не врет. Но настоящий смысл только в том, что он говорит следом: — И если я сожру тебя первым, то стану сильнее. Намного сильнее. Если он заберет у нее то, чего не хватает ему, у Джо больше не будет причин существовать. С этого разговора начинается путь к неизбежной катастрофе.***
— Милый, ты же понимаешь, что Джо не существует? — эхом шелестит в голове вопрос Сью. — Мне вообще плевать, прикидываешься ты, выдумываешь или правда веришь, что какая-то ассистентка Дэвида отправила угрозы нашему стримеру, — говорит Иэн, прокручивая в руках лопату — хренову лопату, для которой Брэд сутки собирал в одно место рекламщиков, дизайнеров и алкаша-писателя. Иэн не поднимает даже взгляд: — Нет, правда, Брэд, ты лучший, продажи на высоте — больше, чем мы ожидали. Но, еб твою мать, пусть это больше не повторяется. — Думаю, ты это придумал, — хрюкает в стакан с бурбоном алкаш-писатель. — Задумка прекрасная: нигилист и социопат, не в состоянии пережить кризис, находит спасение в фантазии о том, что рядом появляется соратник, разделяющий его страдание. Напишу об этом в следующей книге. Спасибо за идею! Даже представить себе не мог, что ты способен на подобную выдумку, Брэдли. — Не знаю, при чем тут я и что я могу тут сделать, — вздыхает Поппи, которую, как и остальных, явно принудили к этому разговору. — Сходи к психиатру, что ли. А если твой психоз завтра резню в офисе устроит? — Я знаю, в чем причина. — Дэвид говорит таким проникновенным тоном, так сочувственно пытается заглянуть Брэду в глаза, что тот от удивления даже начинает слушать. — Стыд очень сложное чувство, — его слова мурашками отзываются в Брэде, пока он не понимает, что нихрена Дэвид не знает, просто тычет пальцем в небо. — Брене Браун говорит, что если ты осознаешь, что уязвим, и перестанешь бежать от своей уязвимости, то проблема решится сама собой. — Давай разберемся с этим по-быстрому. Меня Иэн попросил, говорит, что другие в команде беспокоятся, и, как выяснилось, решение подобных вопросов каким-то чудовищным образом в моей компетенции. Как по мне, так это не мешает твоим прямым обязанностям, и точка, но профилактическая беседа у нас тут по регламенту предусмотрена, — Кэрол выдавливает, почти выплевывает слова, с трудом, нежеланием, через силу. Как и всегда. Любопытно, что к ней пол-офиса каждый день за советами приходит, а Брэда она вызвала сама. — Психоаналитики — настоящие психоаналитики — считают, что вторая личность получается достаточно сильной, чтобы справиться с тем, с чем не может основная. Брэд, я тебя уже несколько лет знаю — нет ничего, что бы могло тебя напугать. Так что заканчивай дурью маяться, беспокоить коллег и напрягать меня.***
Единственный, кто способен напугать его, врывается в счастливый момент триумфа со связкой шаров в руке, и Брэд каменеет. Его сердце не бьется, легкие не наполняются воздухом, холодеет тело. Зак смеется, обнимает его, что-то говорит, а Брэд не может пошевелиться. Совсем как в детстве. Зак пришел убить его свинью, отнять его игру, обвалить акции, разделить компанию и продать по частям, как разделанную тушу. Брэд знал, что это случится. Если бы не знал, Джо не стояла бы рядом, готовая подхватить руль. Он прячется за дверью кабинета, потому что только сквозь перегородку может оставаться собой, не проваливаясь в яму, в которой побывал слабый мальчишка, сдавшийся Заку с потрохами. Джо по другую сторону стекла смотрит на Брэда почти с жалостью. От этого больно, но не так, как от того, что может сотворить Зак. — Выпроводи его, — глухо произносит Брэд. — Уже делаю, — отвечает Джо. Сквозь стекло слова звучат четко и ясно — и неудивительно: не законам физики и не законам этого мира вообще решать, каким образом Брэду общаться с Джо. Он еще слышит хриплый низкий голос, когда к ней поворачивается голодная улыбка Зака. И за секунду до того, как опускаются жалюзи, Брэду становится страшно.***
Зак уходит, но занесенная им зараза остается. Растет, ползет, распространяется. И смердит. Не только в офисе. Брэд сидит дома перед огромным экраном, на удобном диване; с единственной преградой на пути тревожного сна — светом телевизора в бесконечной темноте комнаты. На экране хищник нагоняет антилопу — внезапным, невероятно быстрым броском. Камера берет крупный план, видео замедляется, когти и клыки вонзаются в тело, и в глазах антилопы всего секунду — такую мимолетную и такую незабываемую — ужас: необъятный, невыразимый, почти человеческий. По какой-то странной причине, Брэд всегда находил утешение в передачах о дикой природе. Закон ее неизменен тысячелетиями: выживает сильнейший. Мир меняется, толкает человека себе на вершину, подстраивается под него почти во всем, оставляя лишь этот закон. Более древний, чем человек, и более сильный. Простой и действенный. Брэд понял его задолго до школьных уроков по биологии, принял его, признал и сделал своим. И он не подводил. Не подводили и передачи: служили вознаграждением после достижений и трудных дел; напоминали о том, что Брэд не ошибается, когда думает о других как о жертвах, корме и инструментах; успокаивали и утешали; приводили в себя. Но сейчас — глубоким вечером — это не работает. Брэд впивается ногтями себе в ладони, кусает губы, словно повторяя за гепардом на экране, но чувствует лишь позорный страх. Запах заразы уже пробрался к нему в дом, на диван, под одежду — не помогают ни душ, ни открытое окно. Потому что это вонь безысходности: брата, заносящего нож; вонь унижения и проигрыша. Брэд еще может спастись, еще может победить, бросить «Мифический Квест», пустить поезд под откос, выбить место получше и кусок пожирнее. Он не хочет. А хочет, чтобы игра жила, не оставляла его, как оставила Кейт. Брэд больше не хочет убивать, чтобы выжить. Джо считает такие видео завораживающими. Хищника не сдерживают никакие рамки. Он рвет свою жертву на части, погружает лапы и пасть в кровавое месиво, это — акт голода и агрессии. Джо хочет так же, она может — так же, но люди вокруг не понимают, отшатываются от громкости ее голоса, говорят про неэтичность, пытаются загнать ее в клетку из правил. Что-то меняется, когда за столом в переговорной Брэд вспоминает про ролики с животными. Джо поднимает взгляд и встречает наконец понимание. Дэвид смотрит на них обоих странно, слегка испуганно, но это уже неважно, потому что Джо находит того, кто может обучить хитрости — как жить со своей агрессией, чтобы никто не пытался ее отнять. Что-то меняется второй раз, когда лучший в мире учитель унижается перед своим братом, умоляет уйти и не трогать «Мифический квест». Люди делятся на сильных и слабых с самого ее детства. Слабый отец и сильный отчим. Слабые дети и сильная Джо. Слабые проигрывают, выдыхаются, погасают внутри, теряются. Как и обещала себе Джо, она ищет сильного; верит, что если ухватиться за него, то станет такой же. Дэвид и Иэн обманывают ее: один — своей должностью, второй — высокомерием. Джо пережила разочарование в них, но Брэд… понимающий, что такое сила, какое удовольствие она приносит; готовый ради власти на многое — как и Джо; влюбленный во власть — как и Джо, и, казалось, умеющий чуять и завоевывать ее, внушать другим, что они сами хотят отдавать, подчиняться, слушаться… Джо не может позволить себе разочароваться в Брэде. Не может допустить эту мысль — от нее слишком больно. Поэтому Джо делает то, что и всегда — злится. Планшет в ее руках скрипит лопнувшим стеклом под напряженными пальцами, пока она вбивает запрос в строку поиска. В сегодняшнем видео охотится крокодил. Джо мало что знает о дикой природе, но знает, что крокодилов она любит больше, чем аллигаторов, за умение выбирать жертву. Застывать в засаде, не двигаясь часами, сливаться с зеленью зарослей и землей, ждать, почти не дышать, пока детеныш дикого кабана не окажется на расстоянии атаки. Бедная маленькая свинка.***
— Ты помог Дэвиду, — бьет Джо, как всегда жестоко и без сострадания. Они стоят, окруженные другими, как на арене, и Брэд ненадолго задумывается, как он сейчас выглядит на самом деле. В голове ничего, кроме сцен из «Бойцовского клуба», но ему не смешно. Бой не происходит — Брэд защищается, оправдывается. Почти как перед Заком. Пытается сохранить лицо. — Ты вернул работу Дане. Помог ей от чистого сердца, — наносит Джо следующий удар. И он вполне может стать последним, потому что перед ней Брэд беззащитен. Естественно, она знает обо всем, что он сделал; она знает каждый кусочек, каждую секунду его жизни. Она знает, как уничтожить его. Поэтому она рядом, он сам позволил; хуже — он подманил эту акулу собственными руками и прямо сказал, что рано или поздно они спляшут этот танец. Брэд продолжает что-то говорить, поднимает повыше голову (какая удача, что у них и без того разница в росте), даже выдерживает взгляд Джо, не отводит свой, не отворачивается. И все это время лихорадочно ищет выход. Он не готов сдаваться; мог бы уничтожить ее — ему по силам. Так же, как она знает каждый кусок его жизни, Брэд знает все, что касается Джо, все, чем является Джо. И ее слабые места ему известны. Однако он не делает ничего, только отбивает удары. Как, должно быть, сейчас доволен Дэвид — решил, небось, что это его назойливый писк над ухом сделал Брэда мягче, избавил от страха перед своей уязвимостью. Только это херня, и Брэд все тот же. А вот уязвимость… он не может точно понять, что же теперь заняло место Кейт, что ему так страшно отдавать в жестокие руки Зака: игру или… Ответ где-то совсем близко, догадывается Брэд и ставит кривой, поспешный росчерк на листе Кэрол, делает вид, будто уступил. Но это лишь потому, что уже знает, каким станет финал истории.***
Джо прибегает к Брэду в отчаянии, когда понимает, что Зак ее подставил. Она попробовала выбраться из ловушки самостоятельно, просила подсказки у Лонгботтома, ходила к юристу — сеть, в которую она угодила, только душила сильнее и четче рисовала тюремный срок на горизонте. Так что теперь она просит. Пытается, конечно, прикрыть просьбу идеей о том, что сотрудничество выгодно обоим, но ей не обмануть Брэда никогда — Джо видит это в его насмехающемся взгляде. Он ждал и он знал. Это не она тут настоящая акула, это Брэд. Страшнее от того, что Джо понятия не имеет, как заставить его пойти навстречу. Она готова вновь стать послушной, хорошей ученицей, не ставить под сомнение его авторитет, первенство и хищную натуру. Но она даже не успевает предложить, потому что усмешка по какой-то неведомой причине разбивается о ее страх и превращается в улыбку — обычную, живую, человеческую, которую Джо ни разу не видела на его лице. Брэд находит ответ на свой вопрос секундой раньше, чем федералы выводят его из офиса. Джо отвечает на его взгляд непривычно искренне и тепло. Как не делала раньше. Никто не делал. И он тоже. Даже при взгляде на себя. Он должен чувствовать свою слабость — ведь куда, как не в зеркало, он смотрит — и страх, и стыд, и унижение. По всем законам должен, но не чувствует. От шести до восьми месяцев в тюрьме. Судимость, отсутствие выплат, на его место найдут другого финансиста, «Мифический Квест» может не пережить. Но все это не важно, потому что Джо остается на свободе и в безопасности. И она существует.