***
Дан спешно выбегает из студии, набирая водителю. Накидывает пальто, а шарф комкает и засовывает в карман. Вдыхает морозный воздух, ощущая лёгкое покалывание на коже щёк. Холодовая аллергия уготовила участь встретить Тину краснощеким ребёнком, вернувшимся после катания со снежной горки. Засиделся за аранжировками, теперь не успеет к приезду любимой девочки. Не заметил, как пробежало время. Надеется, что его, как ребёнка, сначала отругают за безответственное поведение, но потом будут греть в объятьях, отпаивая душистым чаем и кутая в тёплое шерстяное одеяло, которое не колется. И просто любить. Садится в машину и с улыбкой осознает, что сегодня он наконец-то увидит свою путешественницу. Соскучился. Если честно, очень. Хочется поскорее заключить её в объятья и затискать до смерти. Не расставаться. Целовать, целовать, пока в лёгких есть воздух. Тина имеет удивительную способность — заполнять все пространство вокруг, наполняя его светом, своей неповторимой энергией. Дан — мечтатель, идеалист, поэтому достаточно часто разочаровывается в людях. Тина учит его радоваться и быть благодарным всем моментам жизни: и хорошим, и плохим. Ценить светлое в людях и снисходительно относится к их слабостям. Прощать, любить вопреки и разрешать другим любить себя. Всегда повторяет ему, что жизнь одна, и она беспощадно коротка для обид и разочарований. Дан часто застревал на этапе флирта, ведь в молодости ему нередко разбивали сердце, когда он подпускал кого-то слишком близко. Тина позволила ему не бояться и подарила ощущение той любви, о которой раньше он усердно писал в своих песнях, но ещё никогда не испытывал сам. Она позволила перейти от теории магии к практике. И теперь ему нет равных во владении ею. Чтобы страстно, но с уважением. Чтобы нежно, но без пошлости и лишней шелухи. Они не называют друг друга 'сонечко', не держатся за ручки при людях, но любят от этого не меньше. Тина, как и Дан, очень закрытый человек. Но мужчина узнал её секрет — она замкнутая, «себе на уме», но, если переступить черту, заслужить её доверие и быть допущенным в круг близких людей — можно узнать совершенно другую Тину. Эта Тина отдаёт всю себя без остатка, дарит нежность и заботу, не требуя ничего взамен. Очень переживает и не жалеет слов любви. Она знает, что необязательно ждать подходящего случая для признаний, ведь их можно просто не успеть сказать. Тина научила его не стесняться говорить о чувствах. Вот так вот просто, без повода, потому что почувствовал. Показала, что они не маркер слабости. Показала, что в них и есть мужская сила. Только сильный уверенный в себе мужчина может упасть к ногам любимой женщины и относиться к ней, как богине. Подавать руку и целовать сомкнутые пальцы при приветствии. Где есть любовь, там нет места соперничеству между женщиной и мужчиной. Это закон. И Дан хорошо помнит тот день, когда позвонил матери, которая второпях собирала внуков на музыкальное занятие, и после материнского привета и извинения, что у неё не так много времени на разговор, в первый раз во взрослом возрасте просто так сказал ей четыре простых слова: — Мама, я люблю тебя. Людмиле стало не нужно знакомиться с Тиной лично, чтобы чётко понять, что Дан в руках надёжной правильной женщины. Переживания в вечно ноющем материнском сердце немного успокоились. Помнит, как собрался с силами и признался в любви Тине. Помнит, какую роковую ошибку допустил тогда, но помнит, как мудро его женщина её исправила. — Тина, я так люблю тебя. Если нужно, я готов отдать за тебя жизнь, — выговаривает Дан, думая, что это сильное и достойное мужчины признание. — Данчик, — выдыхает и запускает руку в его волосы, накручивая смоляные локоны на пальцы, — послушай, ради меня не нужно умирать, ради меня стоит жить и быть рядом. Всегда-всегда… Эту фразу запомнил на всю жизнь. И пообещал себе то, о чем никогда никому не скажет, то, что изменило его мечты, превратив их в одну незатейливую фразу: прожить как можно больше, разделить с ней жизнь, каждый день делать всё возможное для её улыбки. Не сметь когда-то вновь оставить её одну.***
Её долгое отсутствие ощущается им особенно остро. Все иначе, когда Тина не ждёт дома, всё иначе, когда он не просыпается под звук ударяющей по полу скакалки и подсказкам её громкого спортивного секундомера, звук которого стал полноценным жителем их дома. Холодный пол под ступенями, стук двери, её возмущённый писк и грохот от тел, падающих обратно в постель. Тинины попытки вырваться, которые не мешают Дану завернуть её в одеяло и прижать к себе. Поспать вместе ещё, как минимум, часик. Самый сладкий час сна, когда она греет сердитым дыханием его лицо, так как заснуть крепко больше не может и досадно вздыхает из-за сорванной тренировки. Когда с её губ срывается забавное недовольство, которое Дан сонно превращает в поцелуи.***
Первый снегопад вызвал сумасшедшие киевские пробки. Технические службы оказались не готовы, потому что в стране все всегда случается неожиданно. Даже снег в самом конце ноября. Дан этого не учёл. С досадой понимает, что Тина приедет в пустую тёмную квартиру. Переживает за девочку, огорченно придумывая, что можно для неё сделать прямо сейчас. В качестве извинения заказывает на дом любимый сет из ресторана и цветы. Сегодня ему хочется подарить ей розы. Банально, но на их языке легче всего признаться в чувствах. Роза и есть женская любовь — чарующий бутон противоречий и страсти, пахнущий желанием и гордостью. Но её естество под надёжной защитой — шипы — недоступность. Тина и есть алая роза — женщина, вызвавшая у него самое большое и необъяснимое чувство, на которое он только мог быть способен. Хочет, чтобы его роза навсегда оттаяла и больше никогда не покрывалась снегом ответственности. — У тебя есть я! Не нужно стараться быть настолько сильной, Тина, — укоризненная фраза, которую он повторяет чаще, чем доброе утро или спокойной ночи. Но она обязательно это запомнит. Он и не торопит. Он просто всегда обещает быть рядом.***
— Привет покорителям постсоветского пространства! — проникает в дом вместе с ноябрьским холодом. Отряхивает с плечей снег и кидает связку ключей на тумбу. Облокачивается на стену, чтобы снять ботинки, которые настолько любит, что носит круглый год. дома С возвращением девочки эта квартира вновь стала его домом; больше не давят белые стены, и свет не кажется таким холодным. Не снимает куртку, настолько спешит заключить её в объятия. Открытый чемодан с утрамбованным в отсеке с нижним бельём Сотканом вызывает улыбку. Его девочка никогда не перестанет возить с собой мягкие игрушки. — Привет, — негромко отвечает она, хмурясь, будучи зажатой в мужских руках. Дан безумно соскучился, изголодался по их близости, но пока лишь осторожно оставляет нежные поцелуи на открытых участках кожи. Просто тает при виде любимой блондинки. — Как долетела? — спрашивает, видя, что Тина отстраняется и практически не отвечает на поцелуи. — Нормально. Из Лондона в Киев быстрее долететь, чем доехать по пробкам из аэропорта к квартире, — бурчит, даже не смотрит на Дана, намывая овощи. — Тебя что-то вдохновило на приготовление ужина? — разглядывает скворчащую в сковородке картошку, пытаясь осознать, что произошло. И почему по обыкновению она не кинулась в объятия, а сразу же с дороги приступила к готовке. Это точно его Тина? В этом году она готовила ужин дважды, и то, когда очень сильно нахулиганила. — Твой ужин там, — грустно указывает на ресторанные коробки, так и оставшиеся в коридоре. — Я не знал, что ты захочешь сама заняться ужином, поэтому подстраховался, — вытаскивает еду и размещает в холодильнике. — Я вижу, ты в последнее время часто подстраховываешься? — хмыкает, сверля его взглядом, но по-прежнему ничего не объясняет. — О чем ты? — Дан изучает её взгляд, пока ответ не приходит, но малышку что-то тревожит. Что-то случилось, но она почему-то не хочет об этом говорить. Дан не боится, когда Тина ругается, кричит, выражает недовольство, он боится вот такого равнодушного молчания. — Ни о чем, — взмахивает рукой Тина, продолжая хлопотать по кухне, медленно закипая в ожидании, когда он догадается сам и скажет что-то в свое оправдание. — Я же вижу, что что-то случилось. Ти-на! — Тебе кажется, — ухмыляется, ставя тарелку на стол. — Твой ужин, приятного аппетита. Возвращается к столу и, поворачиваясь к нему спиной, нарезает салат из оставшихся в холодильнике овощей. — Тина! — не выдерживает её игру в молчание и поворачивает к себе. Это становится его главной ошибкой, так как нож оказывается между ними, буквально в сантиметре от груди мужчины. Лезвие и её взгляд, желающий разнести все вокруг в щепки — адская смесь опасности. Его опасная женщина — Дан… — Тина громко выдыхает. Это вызывает у него неприятное покалывание в горле, — ты говорил, что это будет клип о любви, которая сильнее, чем время. Говорил о чистой светлой истории. Я помню, как долго ты искал фактурных бабулю и дедулю. А что в итоге? Почему перед тобой выплясывает какая-то полуголая девица на пляже? — выговаривает Тина, жестикулируя рукой со сжатым ножом. «А вот в чем дело, кто-то явно приревновал к актрисе», — думает Дан, с облегчением осознавая, что уж с этим он справится. Как-нибудь объяснит в тысяча сто первый раз, что она единственная и самая любимая. В её глазах читается разочарование. Тина пару раз шмыгает носом, но убирая взлохмаченную челку вверх, заставляет себя держаться. Похожа на боевого хомяка, приготовившегося к атаке. Дана умиляет её боевая стойка и воинственный огонь в глазах. Его ревнивая скандалистка. — Ну я хотел показать два этапа: их молодыми и уже зрелыми. Это задумка такая, — в его голосе чувствуются нотки растерянности. Не думал, что придётся объяснять такое ей. Дан не ожидал, что её до сих пор могут всерьёз задевать такие глупости. — Задумка, да? — снимает с плеча кухонное полотенце и бросает его в Дана. Он смотрит в уставшие голубые глаза, бегающие по кухне в поисках решения, как же лучше и быстрее прибить его. Тина прекрасна в своей ревности. Огонь в глазах и неповторимый контур надутых от обиды губ. Чудесная женщина, способная одновременно вызывать страх и умиление. — Тин, ну я же актёр. — То есть, ты молодого сыграть решил? Да. А вот мне кажется, ты бы смотрелся убедительнее в образе деда, — Дан уворачивается от ударов, убегая от неё по дивану. Тина за ним, не отстаёт ни на секунду. — Ну Тина, — она всё-таки загоняет его в угол, Дан медленно пятится назад, пытаясь найти укрытие. Не найдя спасения, решает попытаться решить вопрос дипломатически, — Тин, давай поговорим. — Не трогай меня, вот как представлю, сколько вы там все это снимали, как вы дурачились вместе… — смотрит изучающее, а в глазах так и норовит появится влага. — Ну Тин, — видит, как она дрожит от отчаяния, пытается обнять, — сколько же в нашей профессии бывает всех этих сцен. — Одно дело сцен, а тут так естественно. Как будто вы реально покайфовали у озера, — голос срывается, Дан чувствует, что ребёнок готов разрыдаться прямо сейчас. Но знает, что если сейчас начнёт успокаивать, то слез точно не избежать. — Вау. — Что «вау»? — хмурится она. — Сама Тина Кароль признала, что я гениальный актёр. — Ты гениальная зараза, — она берет со стола лопатку, Дану пару раз прилетает ею по заднице и плечу. Но в ответ он прижимает её к себе и успокаивающе целует. Сжимает за талию, опуская руки ниже. Терзает сухие губы, внушая сокровенными касаниями, что её ревность напрасна. Что только с ней возникает такая магия, что только она способна вызывать подобные чувства. — Посмотри, я весь в мурашках, это я всего лишь дотронулся до тебя, — вторит его нежный взгляд. — Я никогда ни с кем не испытывал подобного. Только в твоих глазах я вижу наше отражение. — Вот сидел, ничего не делал, мне было спокойно. Только вышел из леса, уже натворил дел, — с робкой улыбкой прислоняется к его груди. Удивляется, как ему удаётся успокаивать её настолько быстро. Зависимость от него — единственная, на которую она согласна. — Малыш, я ничего не натворил, — целует, — я не обнимал её вот так, я не целовал её так. Я лишь хотел показать… — Не нужно мне говорить, что ты представлял меня на месте молодой длинноволосой красотки… — хмыкает она, вспоминая про свой возраст, морщинки, не модельную фигуру. — Не буду, потому что ни в ком не вижу тебя, — утягивает за собой на диван. Оказавшись на коленях, Тина скручивается в клубок, прижимаясь к нему. Дан чувствует, как по щекам стекаются слёзки. Устала. Переутомилась от постоянных перелётов и бесконечных интервью. Прощает истерику, не пытается успокаивать и обесценивать чувства словами, что это все пустяки… Понимает, раз у неё появились такие мысли, значит, он что-то сделал не так; в какой-то момент не уделил достаточно времени, не позвонил, не сказала о том, как любит. Не винит за слабость, ведь сам запрещает ей всегда быть сильной. Просто помогает пережить состояние, целуя солёные дорожки на белой коже. Его поддержка и забота — все, что ей сейчас нужно. — Ревнуешь, малыш? — прижимает её голову к груди и нежно гладит по волосам. Чувствует, что девочка постепенно успокаивается. — Ревную. Люблю потому что, — хмурится, но признаётся. С ним ей не нужно казаться лучше. С ним она может быть такой: с красным от слез носом, смазанной тушью и разрушающей ревностью внутри. Но Дан не даст ревности ничего разрушить. — Хочу, чтобы ты была уверена во мне, — поправляет волосы, снисходительно рассматривает вставшую дыбом челку. — Не дождёшься, я ревнивая до жути. Не хочу делить моё ни с кем, — хмурит носик и ещё раз ударяет его кухонной лопаткой, которую так и не выпустила из рук. — Как мне с такой жить? — Меня полюби такую… — пропевает текст, кладя сомкнутые ладони под щеку. Пора её укладывать спать. — Давай я отнесу тебя в кроватку, завтра ещё раз поговорим, — смотрит на неё нежно, любуясь тем, как кротко Тина смотрит в его глаза. Тонет в глубине голубых, рассматривая влажные хрусталики. — Ты не поел, — вспоминает. — Сначала уложу тебя… — Нет, я обниму тебя и уже не отпущу. Так что давай ешь, я подожду, — Дан послушно садится за стол, а его сонное чудо остаётся на диванчике, зарывается в подушки и наблюдает за тем, как он ест. Ей так интересно. — Как съездила? Как дела у сына самой талантливой и красивой женщины на свете? — спрашивает, поедая картошку. Она, к удивлению, вышла более чем съедобной. Видимо, Тину нужно почаще заставлять ревновать, чтобы получать такой вкусный домашний ужин. «Даже не пересолила ведь бестия». — Вроде доволен праздником, такой взрослый уже… — голос становится на тон нежнее, и уже у Дана появляется толика светлой ревности. — Утром сам букет заказал для меня. Было очень… — чувствует, как у Тины щемит в сердце. — Это главное. Книгам рад был? — Да, сказал: «Передавай Дану респект» , — улыбается, переводя на него умиротворенный взгляд. Верит, что когда-нибудь два её собственника поделят её окончательно или просто станут настоящими друзьями. Но одному нужно ещё немного подрасти, а другому поверить, что он сам ещё недостаточно взрослый. Дан улыбается в ответ, относя тарелку в раковину. Перемещаются в спальню. Тина уже спит одним глазом, но, когда Дан умещается сзади и обнимает её, она вздрагивает, ощущая жар от его пальцев на коже живота. Чуть слышно мурлычет, касаясь его пяткой. Хочет ощущать его рядом. Ей так важно чувствовать, что она не одна, что не замёрзнет этой ночью и, если случится страшный сон, просто прижмется поближе или уткнется в тёплую кожу. Что рядом спасение даже от самого правдоподобного и страшного кошмара. Что рядом он. — Я скучал, — шепчет Дан, убаюкивая её поцелуями в шею. Вызывает мурашки и в тусклом свете наблюдает, как они разбегаются по коже. Самодовольный кот, чувствующий свою власть над её ощущениями. — Я тоже скучала и, когда особенно скучала, включала клип, — иронизирует сквозь сон, напоминая об обиде. — Не начинай, малыш, ты же все знаешь и чувствуешь. — Не начинаю. У меня сегодня нет больше сил на то, чтобы обижаться на тебя и на твою недопассию. «Но я тебя не отпущу. Я лучше убью тебя и её, но не позволю оставить меня, кинуть туда, откуда ты так долго меня вытаскивал. Я не отдам тебя никому, Балан», — оставляет недосказанным, прижимаясь к нему сильнее. — Надеюсь, дальнейшее покорение постсоветского пространства не планируется? — спрашивает он, разминая её уставшее тело. — Пока Паша ведёт переговоры… Там вопросы с… — Я больше никуда тебя не отпущу! Будешь сидеть дома и готовить мне ужин. — Ну вот и они — абъюз и ущемление прав женщин, — бурчит во сне Тина, зарываясь носом в его руку. — Это попытка уберечь тебя и твои силы, малышка. Ничего большего.***
Подумал о тебе и пошёл снег.
Тина открывает глаза и смотрит в окно. На улице снегопад. Округу завалило, а в окна врезаются огромные хлопья. Улыбается, утренняя метель намного милее вчерашнего апокалипсиса, удлинившего путь до дома. Спрыгивает с кровати и подбегает к стеклу. Прислоняет ладони и без страха смотрит вниз на белоснежную дымку, затянувшую округу. — Проснулась? Малыш, ну носки, — Дан в очередной раз проклинает планировщиков и холодный пол этой квартиры. — Дан, ты заказал мне красивый снегопад? — обнимает за шею и запрыгивает на мужчину. Дан подхватывает за ягодицы, прижимая к себе. — Я потратил на него все наши деньги… Теперь мы до конца жизни по уши в кредитах. — Молодец, — смеётся она. — От тебя пахнет кофе. — Сварил, пойдём завтракать? Я сегодня постарался, — касается кончиком носа щеки, скрепляя руки под бёдрами. — Там вид не такой, и окно не в пол, — капризничает, удобнее умещаясь в его руках. — Давай здесь. — Хорошо, а ты пока оденься во что-то тёплое, — целует обнаженную шею и сажает Тину обратно на кровать. Она поистине прекрасна в своей пижаме — в топе и шортиках, еле прикрывающих тонкой тканью ягодицы. Но всё же он хочет, чтобы она была в тепле.***
У них на завтрак тарелка с сырниками и одна кружка крепкого эспрессо на двоих. Это уже традиция. Ведь в его кружке всегда вкуснее, поэтому из своей она пить не будет. По очереди делают глотки, обжигая губы горячей ароматной жидкостью — общей утренней слабостью. Смотрят в окна и молчат. Они так давно хотели разделить тишину друг с другом. Только сейчас понимают, насколько им не хватало друг друга. Нужно расставаться как можно реже... — Дан, а ты когда меня сильнее любил: сейчас или в самом начале? — неожиданно спрашивает Тина, пока он укрывает её плечи пледом. Смотрит на него и тревожно мнется, ожидая ответа. — Малыш, что за вопросы? — улыбается Дан, не представляя, чего её светлая головушка уже напридумывала. — Мне интересно, в какие моменты менялись твои чувства ко мне, — нервно чертит пальцем узоры на его ладони, проглатывая остатки кофе. — Ну смотри… В девятом Голосе я был очарован тобой… Такой гордой, сногсшибательно красивой и ни на кого не похожей. Ты сразу привлекла моё внимание. Я изучал тебя, как феномен, пытался подобрать ключи. И, кажется, даже не надеялся, что когда-то смогу растопить твоё сердце. Потом я узнал, какой ты можешь быть нежной и юной душой, несмотря на все, что случилось с тобой… это наш дуэт Домой. Ты тогда очаровала своим голосом, зазвучав в моей песне так, как будто все эти строчки и были написаны о тебе и для тебя. Ты так стремительно вошла в мою жизнь. Тогда я точно понял, что ты не просто встреча, ты — мой подарок от вселенной, который я просто не могу упустить. Я вгрызался в любое взаимодействие с тобой, искал встречи, но пытался держать грань, чтобы не нарушать твоё личное пространство. Я переосмыслил многое в то время и понял, что для меня на самом деле имеет вес. Десятый — это магия, квинтэссенция ощущений. По мере того, как стиралась с твоих губ красная помада, я знакомился с тобой, твоими слабостями и секретами, мечтами и страхами. С тем, как ты умеешь любить. Я благодарил тебя за то, что открывалась мне, училась доверять. Пытался платить заботой и нежностью, на которые только способен. Это чувство было выше моего сознания и сил. Мне тяжело давалось и мгновение нашей разлуки. Со мной такого не случалось. Это все, о чем я когда-либо мечтал. Это больше. У тебя тогда была сильнейшая команда, я очень хотел сделать твой выбор не такими болезненный. Я тогда так за тебя переживал. Паша внушал, что ты сильная и опытная, но я не мог смотреть на то, как ты за креслом стирала с глаз слезинки. «Найти своих» стало для меня главным ответом. Я обрёл твоё доверие и поклялся всем богам, что не потеряю его. Я растворился в нежности и посыле этого альбома. Никогда не забуду, как слушал первый раз эту песню, когда ты приехала ко мне поздно ночью и включила трек на моем старом ноутбуке, динамики которого с трудом тянули все дорожки. Но тогда в этом шуме я все равно расслышал главное. Помню, как душил в себе слезы, когда на следующее утро ты доверила мне встретить Веньку в аэропорту, потому что у самой была важная репетиция. Сидел с твоим ребёнком на заднем кресле машины, ещё раз убедился, что все, что ты создаёшь — произведение искусства. Благодарил своих учителей по литературе, ведь только эрудированность в области английской классической литературы позволила мне иметь интереснейший разговор с твоим мальчиком. Нокауты одиннадцатого — это отдельная страница. Тогда наши отношения стали настолько сокровенными, что я уже не был готов так честно делиться ими с публикой. Возможно, на съёмках мы немного переиграли, но я не жалею, что защитил нас настоящих от чужих пересудов и разговоров. Я не боюсь чего-то сглазить, я просто не хочу делить нашу магию с кем-то. Я сам ещё не насладился сполна и, кажется, не смогу никогда. Потому что мне всегда мало тебя. И это не лечится. Мне говорят: «попей витамины», а мне просто нужно увидеть тебя. И станет хорошо. Сейчас чувства не стали слабее, я просто научился направлять их в нужное русло, тогда и родились мои песни… Ты стала моей музой, и черт, Кароль, я никогда подобного не писал. Дан заканчивает, но Тина не поднимает головы. — Малыш, что-то случилось, я чем-то расстроил тебя? — Дан кладёт ладони на её щеки, но так и не понимает, в чем таится природа её грусти. — Я не понимаю, — девочка больно всхлипывает, заставляя сердце сжаться на долгие пятнадцать секунд, — как с половиной сердца я... смогла… — У нас есть целое… моё, — прерывает её, — слышишь, забирай, только никогда не переживай. Твоё прошлое — это ты. И я полюбил тебя вместе с ним. Поломанную, холодную, независимую. Я не боюсь эту Тину, я тоже её люблю. Но всегда буду делать все, чтобы ты была счастливой, чтобы улыбалась и сияла. Тина закусывает губы и отводит голову в сторону, восстанавливая дыхание. Дан прав, её не существует без воспоминаний. Она связаны с ними навечно невидимой, но слишком крепкой связью. Помнит, что будущее нуждается в ней, прошлое... уже давно нет. Надеется, что выиграет в войне, о которой никому не говорит. — Дан, я прошу тебя, не потеряй когда-нибудь это чувство. Не остынь, не преврати меня в свою привычку. Я просто не знаю, как буду жить без… — она поднимается на колени, разрезая его взглядом полным страха и вопроса. — Исключено, слышишь? — расставляет руки и уже в следующее мгновение чувствует удар. Тина прижимается к торсу, переплётая руки. Он целует в макушку. Они сидят так очень долго. Полчаса, час, не знают. Время не считают, когда хорошо, когда чертовски хорошо. — Тогда… Если ты связал все с Голосом, — хитро щурит глаза, беря его за руку, — то нашим следующим этапом будет Голос дети… но ты не так понял, мы с тобой ни за что не пойдём в проект Завадюка. — Нам потрібна донечка? — несмело спрашивает Дан, сжимая её холодные ладони. Даже боится делать такие предположения. — Дуже, — отвечает она и поднимает взгляд. Дан смотрит на неё долго исподлобья и не может сдержать растерянную улыбку. В первый раз Тина говорит об этом так уверенно и серьёзно. Инстинктивно прижимает ладони к животу, а у него в этот момент внутри что-то так сильно ёкает, разбегаясь дрожью по всему телу. Они оба этого сильно хотят, значит, Вселенная точно поможет. Прижимается к нему, разрешая крепко обнять себя и поднять на руки, и сердце уже не бьётся в приступе паники от сказанных слов. Правильно или нет, покажет время. Но глупо не замечать, что только рядом с ним она самая счастливая девочка на свете. Ей пора подумать о собственном счастье. Спасти себя намного сложнее, чем спасти кого-то. С неё достаточно боли. Дальше только счастье. Дальше только с ним.