Искусство

Перед лестницей ведущей к торговому центру «Queen’s Tower A» собралась толпа любопытных зевак, бурно обсуждающих «нечто» представшее их взору. Оно стояло в центре узора из тротуарной плитки, приковывая внимание каждого, кто проходил мимо. Было ли это частью незаконченной инсталляции или же обычной скульптурой, возведённой неизвестным художником, никто точно не знал, пока один светловолосый парень не вышел вперёд, с улыбкой объявив о том, что это место преступления. Гул возмущённого негодования пролетелся по толпе. — Что вы такое говорите?! — воскликнула пышная женщина, обращая на себя всеобщее внимание. — Смотрите, — с всё той же улыбкой сказал парень и подозвал её поближе. Бросив на него недоверчивый взгляд, она пошла вперёд и с каждым шагом всё яснее различала истинную картину: то, что ей казалось скульптурой ребёнка на деле являлось неумелым чучелом, созданным при помощи таксидермии и брошенным на палящее летнее солнце под стеклянным колпаком. — Оно ещё налито кровью, — прокомментировал парень и указал на руки чучела, что держали, как оказалось, настоящее сердце. Тоненькая струйка текла вниз по ребру ладони, заползая под рукав белой рубашки, понемногу окрашивая его в красный цвет. Женщина отшатнулась и, не посмев оторвать взгляд, закричала. Столь пронзительно громко, что парню пришлось заткнуть уши. Сайгику Дзёно любил голоса страданий, но только не те, что разрывали его перепонки. Он нахмурил брови, когда за одним криком последовал другой, а затем вспыхнуло обсуждение, куда более бурное и встревоженное, чем предыдущее, после чего вся улица превратилась в белый шум и лишь звук знакомого лёгкого шага смог вернуть ему концентрацию. Дзёно повернулся туда, откуда он доносился и на его лице вновь засияла улыбка. Однако был рядом с ним и другой шаг. Менее лёгкий и более уставший, шаркающий, обладатель которого, только завидев парня, с недовольством проговорил: — Снова он здесь. — Следователь Миноура, и вам доброго утра, — отозвался Дзёно и тут же услышал тцыканье. — У тебя других развлечений нет, кроме как искать преступления в выходной день? — Я просто люблю свою работу, — сказал он, продолжая прислушиваться к тому лёгкому шагу, что не остановился вместе с Миноурой, а пошёл дальше и был теперь совсем близко. Следовавший за ним сладкий аромат конфет, которые были съедены по дороге сюда, уже перебивал запах крови, который и привёл Дзёно на эту площадь. — Как и Рампо-сан. Эдогава Рампо присел на корточки, рассматривая место преступления, которое в сущности не отличалось от тех, что доводилось ему видеть прежде. Всё те же небрежные улики, скрытые от глаз неосмотрительных детективов и позабытые неумелыми преступниками, что можно обнаружить и не прибегая к «сверхдедукции». Напрашивался лишь один вопрос: зачем его потревожили из-за такого скучного дела? Парень посмотрел на лицо ребёнка — вернее, то, что теперь его составляло: нежная детская кожа натянутая на фигуру из… — Глины, — отметил Дзёно, подсев рядом. — Запах каменной печи ещё яркий, обжиг закончили только вчера. Рампо лишь небрежно отмахнулся от его замечаний, словно говоря, что в подобной информации он не нуждается, убийцу он уже нашёл, но рассматривать чучело, которое за столь короткое время успело наделать шуму, всё же продолжил. Глиняная фигура была сделана на редкость ужасно, отчего кожа в некоторых местах безобразно свисала, пальцы рук отсутствовали вовсе (сердце лежало на обрубках ладоней), а на месте глаз не было даже их стеклянной замены, лишь пустота направленная к небу. Он перевёл взгляд вниз, где к стеклянному колпаку была приклеена небольшая табличка с названием и заметил, как к ней прикоснулись пальцы Дзёно. Рампо пронаблюдал, как они скользят от одного края к другому. Парень нахмурил брови и спросил: — Что здесь написано? — «Счастье», — ответил Рампо и, потягиваясь, встал, после чего сложил руки на груди, — Ну и ради чего ты меня вызвал? — поинтересовался он резко и грубо. — Снова собираешься доказывать, что не в разгадывании убийства весь интерес? — Не доказывать, а показывать, — улыбнулся парень и запустил руку в карман пиджака, после чего достал оттуда упаковку мармелада, при виде которой Рампо оживился и потянул к нему руки. — Только после того, как навестим убийцу, — сказал Дзёно, спрятав его обратно, и до него тут же долетело звонкое тцыканье, исполненное детского недовольства, лёгкое пошаркивание от разворота на каблуках и звук шагов, постепенно удаляющихся. Он поднялся и поспешил следом за ними. — Эй, куда вы намылились?! — крикнул им вслед Миноура, который только закончил оцепление территории. — Мы за убийцей, остальное на вас, — помахав рукой, ответил Дзёно и, игнорируя дальнейшие крики следователя, нагнал Рампо. — Преступник так постарался, разве не естественно интересоваться тем, какая история за этим стоит? — В ней нет никакой загадки, — Рампо пошарился в карманах и, найдя в них леденец, принялся раскрывать его. — Девушка ненавидела своего сына и захотела от него избавиться, вот и всё, — сказал он, смял фантик и убрал его в карман. — Это главный мотив, но не первостепенный, — отметил Дзёно с улыбкой. — Если бы она хотела просто избавиться от него, то не стала бы так заморачиваться. Так что, Рампо-сан, вот вам и загадка: какой смысл заключён в этом предмете искусства? На словосочетании «предмет искусства» парень поморщил нос, но ничего не ответил и погрузился в размышления. Папка шлёпнулась на стол с характерным звуком, но никто из присутствующих не обратил на неё особого внимания. Рампо всё также был занят собственными размышлениями, рассуждая про себя, а можно ли смысл чего бы то ни было считать загадкой, в то время как Дзёно заранее знал всё её содержимое и лишь девушка, сидящая перед ними, бегло на неё взглянула, и, опустив глаза, сказала: — Мою работу уже заметили? Как быстро. — Трудно не заметить скульптуру, — начал Дзёно и девушка тут же подняла на него взгляд, отчего тот улыбнулся, — когда та установлена прямо перед торговым центром, который посещают сотни людей. — Скульптура… — повторила она вслед за ним, поднесла к губам пальцы и в раздумьях начала тереть их. — Верно, это скульптура, произведение искусства. В комнате для допроса царила спокойная атмосфера: размеренный тик настенных часов усыплял, ослаблял бдительность, давая телу превратиться в расслабленную бесформенную массу, которой хотелось только лежать. Этому же способствовал и голос Дзёно, столь безмятежный и умиротворяющий, что девушке подумалось: «Он не может быть полицейским. Их голоса грубые, жёсткие, как старые мочалки…» — Итак, — сменив тон и прервав ход её мысли, Дзёно спросил: — Сакусо Каноцу, что же вас надоумило на столь изощрённое убийство? И тут же почувствовал, как сердце собеседницы забилось чаще. — Нет-нет-нет, не называйте это так! Это… — взмолилась Сакусо, поддавшись вперёд, но резкий хлопок — Рампо ударил ладонью по столу — заставил её встрепенуться и прерваться. — Это всё чушь! — проговорил Рампо и посмотрел на Дзёно. — Смысл слишком абстрактное понятие, чтобы являть собой загадку! — Сдаётесь? — улыбнулся парень. — Ещё чего, — выхватив у него из под носа папку, Рампо облокотился на спинку стула и принялся читать досье, которое кто-то (судя по всему, один из коллег Дзёно) собрал ещё до того, как об этом деле узнала полиция. Он выискивал информацию, догрызая леденец и просматривая страницы беглым взглядом, пока не наткнулся на одно медицинское заключение. — Вы видели свою работу? — спросил Рампо, выглядывая из под папки. Сакусо перевела на него свой взгляд и быстро заморгала. — Конечно, — спустя пару секунд, когда взмах ресниц перестал походить на трепет крыльев бабочки, ответила она и вновь принялась потирать свои губы пальцами, да столь интенсивно, что они тут же покраснели. — Разве я могла создавать что-то не глядя? К тому же это работа всей моей жизни! И вышла она безупречной. — И в каком же стиле она выдержана? — поинтересовался Дзёно. На лице девушки отразилось новое изумление. «Почему они задают такие глупые вопросы?» — подумалось ей и она обратила внимание на папку, в которой, должно быть, и находилась причина столь странного поведения. Сакусо прикусила губу. — Так, в каком же? — повторил свой вопрос парень, прислушиваясь к её сердцу. Оно билось неровно, словно каждую секунду забывало о том, как должно работать. — Очевидно же, что в реализме! — Да? — переспросил Дзёно. С его лица всё также не сходила улыбка и если поначалу она казалась девушке добродушной, теперь скорее напоминала издёвку над ней и её драгоценным творением. — Реализм предполагает наиболее полное отражение действительности, ваша же работа скорее её неумелая карикатура. Разве вы не заметили, что у фигуры даже глаз нет? Сакусо притихла. Она скрючилась над столом, направляя невидящий взгляд на прожилки струящиеся по деревянной столешнице, и вновь начала потирать губы, но уже спрятав вторую руку в ворохах длинной серой юбки. Казалось, что с каждой секундой девушка уменьшалась в размерах, словно цветок перед наступлением ночи. Глядя на нее поверх папки, Рампо сидел в молчаливой задумчивости. Дальнейшие действия Дзёно были очевидны, однако останавливать его он не собирался, размышляя о том, к чему это всё приведёт. Провокация дело, безусловно, неблагородное, но эффективное, а именно это ему и требовалось. — Или вам настолько было противно смотреть в глаза своему сыну, что вы решили оставить его без них? — придвинувшись поближе, Дзёно поставил руки на стол, сцепил пальцы и, положив на них голову, стал возвышаться над поникшей девушкой, всё больше низводя её существование до уровня чего-то незначительного. Она приподняла голову и тихо сказала: — У него есть глаза. — Нет, — радостным голосом сообщил парень. — Более того, у него даже пальцев нет. И это вы называете произведением искусства? — Хватит! Не смейте насмехаться над работой, в которую я вложила всю душу! — тут же вскочила Сакусо, вздёрнула аккуратный нос и, нахмурив брови, взглянула на него. — Вы хоть представляете через что мне пришлось пройти? Я провела столько бессонных ночей, оттачивая задумку до идеала, а сколько сил было вложено в само создание! Вы, полицейский, не имеете даже права судить что можно называть искусством, а что нельзя... Рампо отложил папку и, приложив к подбородку палец, покачал головой. Изначально, глядя на позу ребёнка и табличку с надписью «счастье», могло показаться, что в этом и смысл столь бесчеловечного убийства: обрести истинное счастье, освободившись наконец от того, кто столько лет приковывал тебя к себе. Всё элементарно и просто, даже слишком. Так не пойдёт. Хмуря брови, он переводил взгляд с девушки, которая не прекращала свой монолог, на Дзёно и обратно, периодически также поглядывая на карман его пиджака, из которого так маняще выглядывала упаковка сладостей, словно напоминая о том, какая награда ждёт в конце. «Нужно поскорее это закончить», — думал Рампо, непривыкший размышлять о смыслах, которые иной раз лишены не только связи — даже мнимой, — но и логики. Однако одно он уже точно мог сказать: совсем не свобода от нежеланного ребёнка двигала этой девушкой, а значит смысл был в другом. Дзёно же, выслушивая разгневанную речь, всё шире улыбался, упиваясь надрывными нотками отчаяния, что постепенно заполняли голос Сакусо Каноцу. Казалось, ещё чуть-чуть и её речь превратится в обрывки фраз, а после слов, брошенных наполовину из-за обескураживающего страха всё равно остаться непонятой. Но, пожалуй, самое потрясающее было то, что подобный миг наслаждения никто не прерывал. Он вновь облокотился на спинку стула и сказал: — Не припомню, чтобы убийство, тем более беззащитного ребёнка, когда-либо считалось искусством. Это всего лишь очередное преступление. — Не называйте это так, — сквозь зубы проговорила девушка. — Вот, что мне интересно, Сакусо-сан, — начал Дзёно, поддавшись вперёд, — над кожей вы хорошо постарались, она отошла от мышц почти идеально и прекрасно сыграла свою роль, как и сердце, которое и вовсе вырезано филигранно, но где же всё остальное? Куда вы дели остатки трупа? И почему же они были недостойны стать произведением искусства? — Это лишние детали, которые моей работе ни к чему. Я скормила их бродячим собакам, — сказала она и села на место, поправляя юбку. — Как безжалостно, — с улыбкой отметил Дзёно. — Что поделать? Искусство требует жертв. Парень хотел было что-то ответить, но громкий хлопок ладони по столу оборвал ещё не начавшуюся речь. Он повернул голову к Рампо и тут же уловил радостное нетерпение, исходящее от него. — Я понял, — начал Рампо, слегка поёрзывая на месте. Он посмотрел на Дзёно, который уже был готов внимательно его слушать, и широко улыбнулся. — Дело в страданиях. — Всё верно, господин детектив! — подскочив со стула столь резко, что тот упал на пол, Сакусо потянулась к парню и схватила его за ладонь. — Вы точно разбираетесь в искусстве лучше, чем… — поджимая губы, она бросила взгляд на Дзёно, — этот полицейский. — И, вновь обратив всё внимание на Рампо, улыбнулась: — Я так ценю, что вы всё поняли, поняли весь замысел. Конечно, конечно, искусство неотделимо от страданий, а цель любого творца обратить свои страдания в искусство. Разве это не чудесно? Рампо перестал улыбаться, высвободил руку и сказал: — Вы убили невинного ребёнка. Громко тцыкнув, Сакусо выпрямилась и нахмурила брови. — И вы туда же. Какая разница, что стало с этим ребёнком? До сегодняшнего дня его существование вообще никого не волновало! Вам всем следовало бы радоваться, что он послужил такой великой цели, а вы тут про какое-то убийство говорите. Это не убийство, не преступление, это — искусство! Парень посмотрел на неё несколько долгих секунд, а после молча встал и покинул комнату допроса, Дзёно последовал за ним и, с улыбкой помахав рукой, попрощался с девушкой. — И как вам загадка, величайший детектив? — спросил он, доставая и раскрывая упаковку мармелада. — Ужасна! — ответил Рампо, пропустив столь любимое обращение мимо ушей, и выхватил долгожданную награду из его рук. Вдохнув сладкий запах, он запустил себе в рот пару мармеладок и принялся смаковать их, размышляя о том, изменилось ли хоть что-нибудь после его разговора с убийцей. Изменилось одно: дополнен мотив; остальное всё то же и даже отношение к делу осталось таким же. Так что же, Дзёно снова зря его вызвал? — Нет никакого интереса в загадке, которую можно разгадать лишь слушая и делая выводы, — буркнул Рампо, хмуря брови, на что Дзёно лишь улыбнулся. — Тогда как насчёт другой? — встав прямо перед ним, поинтересовался парень. — И в этот раз устроим состязание. — Состязание, — с усмешкой повторил Рампо и, ткнув в его лицо мармеладкой, сказал: — Вы, ищейки, слишком высокого мнения о себе. Даже вам не одолеть величайшего детектива! — Вот и посмотрим. Дзёно взял его за руку, да столь неожиданно, что Рампо вздрогнул и внимательно на него посмотрел, гадая одновременно над тем, что будет дальше и что же ему предпринять. «Надо бы скорее вырваться из этой цепкой хватки», — подумал он, но вдруг, отчего-то показалось, что время замедлило свой ход. Дзёно наклонялся всё ближе и ближе, уже обдавая теплом своего дыхания кончики его пальцев, но Рампо по-прежнему не убирал руку и даже когда мармеладка, которую он держал исчезла, не оставив после себя и сахаринки, он оставил её в том же положении. — Но учтите, Рампо-сан, не все преступники так же легко сознаются в своих истинных мотивах, — с улыбкой проговорил Дзёно и направился прочь, оставив величайшего детектива изумлённо смотреть ему вслед.