Украденное пламя

      Она была пламенем и отравой, после которой яд, ему предназначенный, можно было испить из кубка, как хрустальную воду родника. Кубок после её касания казался льдистее дыхания предвечной зимы; а его золото — бездарной подделкой.       Он не открыл глаза, когда во тьме, пожирающей всё живое, послышались шаги. У него не было сил кричать от боли, — яд выжег голос — но и от хрипа земля содрогалась, как дыхание умирающего.       — Сигюн? — прошептал Локи, когда различил шорох — словно свободная птица сотрясла небо звоном тонкого крыла. Его мучения облегчатся — совсем ненадолго, когда Сигюн вернётся и принесёт чашу. — Ты, Сигюн?       Он не поднимал веки, потому что скользящая поступь чужих шагов не могла быть ничем иным, как поступью Сигюн. Пускай вернулась она необычайно скоро. Никто иной бы не снизошёл и не осмелился сюда явиться. Не ослушался воли асов.       Тогда Локи ещё не ведал, кто к нему спустился, а ведал бы — ужаснулся.       Ибо ничего боги не страшились и не презирали сильнее.       — Ты не Сигюн, — прохрипел Локи, всё же открыв измученные глаза. Он почувствовал призрачный взгляд и дыхание — фантом истощённого разума. И содрогнулся, когда выжигающая капля разъела окровавленное лицо и следом за тем ухмылка вспорола израненную кожу. — Но так же прекрасна.       Тогда у неё было лицо — светлее снежных вершин под железными иглами звёзд. Холоднее мрамора с южных берегов, где Локи никогда не бывал.       Глаза темнее бездонных колодцев и покинутых озёр.       Тогда он не знал, кто перед ним стоял, и не ведал, что то была его смерть.       Она протянула руку. Локи рассмеялся бы, если хватило сил, потому что никто не мог подарить ему свободу. Выжечь ненасытный яд, разорвать вечные цепи, изломать волю богов и царицу-судьбу. Сделать это с небрежным молчанием — и тонким серпом улыбки.       Змея зашипела.       Но дева протянула руку — и змея умолкла, рассыпавшись пылью.       Дева протянула руку — и всё оборвалось в одно хрустнувшее мгновенье.       На её лице мерцала блуждающая улыбка, какая бывает только после невинной шалости, из-за которой готов обрушиться небосвод. Она коснулась его скулы — и в кончиках пальцев Локи не услышал биения живого сердца.       — Я нужен отцу, раз за мною послали? — он улыбнулся смешливо, когда осознал, что может улыбаться без боли — потому что боль истаяла в её руках. В свою улыбку Локи заковал изумление и назойливый сумрачный страх. — Асы наконец осознали, что без моего золотого ума им не обойтись?       Дева рассмеялась — как смеются над детским лепетом:       — Я не выполняю ничьи приказы. Тот, кого ты зовёшь отцом, надо мной не властен.       Она нежданно ему подмигнула — гордое отражение его испуганного веселья — и Локи внезапно понял:       Тьма в её глазах — его собственный сумрачный блик.       Люди — не боги, им не дано неотрывно смотреть на солнце, безнаказанно испив невыносимый свет: смертные глаза застилает тьма и пронзает боль.       Смотреть на неё — как человеком взирать на солнце.       — Кто ты?       Локи знал: ему, изнурённому и потерявшему все силы за последние века, с нею не справиться. Не сбежать, не перехитрить — отчего-то он чувствовал, что если понадобится — дева его догонит.       — Неужели ваше племя не умеет выражать благодарность? — она изогнула рыжие брови, и голос прозвенел насмешкою. Над Локи смеялись самонадеянные глупцы — но она такой не была — или такой не казалась. — Но от тебя, Локи, этого стоило ожидать. Наслышана. Но не знала, что найду тебя здесь.       В её речи прорезалось что-то мурчащее, как у дикой кошки, припадающей к чёрной траве. Хищное и неподдельно-ласковое. Никогда имя Локи не перекатывалось на чужом языке настолько играючи.       — Если правду рассказывают про твой длинный нос и жажду вырваться за пределы мира… То и меня ты узнаешь. Имя моё — Габриэль.       Локи не был так благоразумен, как желал его брат. И ума и свободы, рвущейся за пределы их миров, никто у него не забрал. Потому он вздрогнул. Узнал и услышал, и пелена спала с его век лёгким шёлком, обнажив и пламя, и отраву, и не птичье, но более древнее и усталое…       Воистину, ничего боги не страшились и не презирали сильнее.       Если они проведают — устрашатся ещё сильнее. Ибо никто из ангельского рода не протягивал им руку и не спасал.       — Останешься стоять здесь соляным столбом? — Габриэль нетерпеливо качнула головой, и кудри рассыпались рыжим водопадом на плечах. — Пока за тобою не отправят саму Дикую Охоту?       — Неужто ты можешь сбить её со следа?       Снисходительный смешок прозвучал так, словно Габриэль могла её и обмануть, и прогнать, и возглавить. Уничтожить изящным взмахом руки и надеть на голову призрачный венец.       Возможно, так оно и было.       Они убрались от сотрясающейся скалы быстрее, чем сокол мог бы взмахнуть резным крылом. Быстрее, чем Один в силах постичь очередную мудрость, оставившую его слепым. Быстрее, чем мог испустить последний вздох дрожащий мир, поделённый между сотнями божеств. Быстрее, чем могло истаять мгновение.       Локи не решался от Габриэль сбежать — потому что отвести жадный взгляд от её огня было страшнее смерти. Неотвратимее риска обжечься. Потому что едва он взглянул на неё — позабыл даже про верную Сигюн.       — Почему ты спасла меня? — произнёс Локи, когда солнце утонуло в небесной чёрной реке. — Все боги, встречая вас, следуют моему любимому плану: удирать без оглядки.       Он не любил быть в долгу — и знал: даже она, непостижимая, его потребует.       Все однажды требовали.       — Твоё заточение жестоко, — Габриэль пожала плечами. По её лицу словно пробежали трещины — так вечерняя заря раскалывает незыблемый дневной свет. Кого она вспоминала, увидев его там, на скале? — Поверишь ли, если я скажу, что мне тебя стало жаль?       — Слышал, на юге люди складывают байки слаще мёда о вашем милосердии, — Локи взглянул на неё с осторожностью. — О том, что вы — истинный свет. Но за вами следуют лишь пожары да смерть. Бедный Содом.       Прежний он, несломанный, не обезумевший от бесконечной пытки, язвительный и мятежный, оттаивал и оживал.       Кажется, Габриэль это понравилось. Потому что она улыбнулась — жёстко и с любопытством, ловя насмешливое кощунство.       — За ними следуют лишь пожары да смерть, Локи. Не наноси мне оскорбление, равняя нас. Ты знаешь про Содом?       — Предпочитаю владеть знаниями и видеть дальше кончика своего длинного носа, — расплылся в плутовской улыбке он. — Весьма образован для своего времени и племени, верно?       Локи видел: народ Габриэль был ей чужд, как он сам был чужим для асов, принявших его. Он знал, что ангелы вываяны из мрамора южных берегов. Безвольные статуи, затягивающие каменную удавку на шеях тех, кого сочли грязью. Он знал, что пальцы их сотканы из пламени и льда, и дыхание жизни умерло на их губах, не родившись.       Локи знал: никто из ангелов не стал бы его спасать.       Габриэль засмеялась, и кудри вновь затрепетали буйным пламенем.       Дотронься без её воли — и пепла от тебя не останется. Но для Локи подобную встретить — отчаянный и храбрый вызов. Он всегда был слишком любопытен и жаждал забрать больше, чем могли ему предложить.       — Что ты хочешь за моё спасение, Габриэль?       В тот день она ему не ответила и сбежала первой, заставив Локи на мгновение разочароваться в самом себе.       Наверное, у него была потаённая мечта — одурачить кого-нибудь из тех, чужих. Небесных. Идеальных. Мнящих, будто весь мир принадлежит им — и действительно его держащих.       (Локи не ведал, что однажды мечта сбудется, пускай станет отсчётом до начала конца.)       Габриэль была чистым пламенем — и он, бог огня, с нею не мог сравниться. Они оба бежали; а все дороги всегда замыкались в круг.       Бесконечный круговорот из крови, людских смут и войн.       …Когда Дикая Охота всё же объявилась, она не успела его схватить.       Даже распутать цепочку его следов не смогла.       Горе тем, кого она забирала, горе тем, кто услыхал её призрачный зов, горе тем, по чьим полям она пронеслась — и что она сулила людям, поклонившимся ей. Горе тем, кто нашёл в себе силу и глупость встать на пути неизбежного.       — Прочь с дороги.       Габриэль произнесла это так небрежно, словно ей под руку подвернулся надоедливый мальчишка, дергающий за рукав богатого одеяния.       (Может, к детям она была поласковее.)       Кони вскипели яростной призрачной пеной, толпа взбунтовалась лунным воем и волчьим рыданием, когда она стояла на их пути. Она казалась прозрачнее теней. Потому что любую тень, пусть даже украденную в божественную славу, взрастила грубая и живая земля, а не тонкий небесный свет.       Тлеющая луна казалась подобной Габриэль — словно серебристый диск превратился в зеркало.       Запел белоснежный рог — и голос его потух, стоило Габриэль поморщиться.       — Когда-то у меня был такой же, — мечтательно произнесла она. — Я знаю, побег Локи разрушил все ваши планы — и восхвали же себя, Один, что это так. Потому что они глупы и самонадеянны.       Они не замечали Локи, который слился с блуждающими тенями у камней. Будто бы ещё две раскидистые тени закрывали его от мира.       Габриэль смотрела на Одина, задрав подбородок, и казалась подобной изваянию. Если, конечно, чей-то резец возжелал бы оставить в веках кривую и вызывающую ухмылку.       Собаки захлебнулись лаем. Птицы утонули в крике. Серебро и сталь оружия рассыпались цветами и змеями у ног Габриэль, не успев поцеловать её шею.       — Скучно было без Локи? — Локи слышал её усмешку. — Всегда необходим трикстер, чтобы вы ценили яблоки, которые никто не крадёт, и не поддавались безумным идеям. Например, бросать вызов Небесам и моему Отцу.       — Я знаю, кто ты, вестница, — глухо пророкотал Один, склонив голову.       Они не могли выступить против неё — и презирали себя за это, потому что не нашли оружия, способного ненавистных противников уничтожить. Локи думал хорошо поторговаться, если он отыщет спрятанную ангельскую смерть.       — Пытаться дорваться до ангелов — верная гибель, — произнесла Габриэль спокойно, и даже собачий скулёж оборвался. Дорога, охотники и травы не дышали, подобно заледеневшему небу. — Можете приковать свою гордыню и гордость к скале и скормить орлам, потому что она вас погубит.       Локи не расслышал, что Габриэль сказала им после — две тени зашуршали, оплели его тонкий слух и уши, которые столько лет подслушивали чужие тайны. Она, конечно, об этом знала — и знала нечто, что ему слышать не стоило.       Знала нечто, от чего туман вспленился кудрявыми завитками, завыли тоскливой трелью по-волчьи птицы, и зашуршала, подобно крыльям, шерсть жмущихся друг к другу псов.       Один склонил голову, и охота убралась прочь — безмолвно и нехотя, ломая свою гордость. Унеслась морочить головы людям и сотрясать землю, не заходя дальше владений, отданных им людской верой.       Когда танцующий снегопад оплёл горную вершину, на которую Локи поднялся следом за Габриэль, он всё же решился спросить:       — И что ты им сказала?       Он не ожидал, что Габриэль выругается.       — Это ответ, — и, помолчав: — Жаль, Локи, но ты — их желанная добыча, раз поход на христиан и ангелов сорвался. За годы твоего заточения они действительно заскучали — от этой отравы у бессмертных лекарства нет.       — Кроме таких, как мы.       Она взглянула на него, сощурилась и промолчала. Улыбнулась чему-то неразгаданному и непостижимому в своих мыслях.       Эту улыбку рыжие лисы возжелали бы украсть сильнее, чем виноград. Позавидовали.       — Предвестий Рагнарёка не было, — протянул Локи, понимая, что ответов от Габриэль не получит — и на то, что она желает, и на то, как оказалась вновь на его пути. И на то, почему же она спасла асов от верной гибели. Локи знал — никакая людская вера не спасла их, если бы ангелы снизошли до чужих угроз. — Они не могли не заскучать по мне.       Она приподняла брови — скучающее недоумение — словно весь мир и его расписанная судьба — скучный свиток, который нет желания дочитать.       — Рагнарёк? О чём ты?       Локи объяснил — и Габриэль расхохоталась.       Так хохочут славные воины, когда хромой мальчишка из завоёванной деревушки заявляет, что сорвёт с неба месяц и солнце, и они поклонятся ему.       Она смеялась долго и сладко. Так смеются знающие слишком много — и научившиеся из горечи верескового знания выцедить сладкий мёд.       Локи много столетий спустя поймёт:       Почему она смеялась;       Почему желала сбежать;       Почему её глаза вспыхнули так не идущей ей печалью, которую она не сумела спрятать;       Почему она сказала: «О, Локи, когда наступит конец — он не пощадит никого».       И — как легко оказалось её подловить.       — Ты была восхитительна.       — Они были глупцами, — Габриэль ответила таким же озорством и взглядом, чарующим сильнее колдовства и огня и пьянящим крепче вина.— Думали, что могут убить ангела.       — Как же можно убить ангела?       Они перебрасывались чем-то тонким — перезвоном мечей и топоров, изящным танцем среди болотных огней, иглами в руках умелой мастерицы. Локи знал: она вновь посмеётся и не ответит всерьёз. Локи знал: в ней неплохие задатки для смутьянки и трикстерки, но всё сказанное он использовать сможет, и она попадётся, как попался однажды он сам.       Ангелы — идеальные — неприкасаемые — способные вычерпать месяцем море и перелить небо в пустые глаза озёр — ни копьё, ни меч, ни хитрость, ни заклятие не возьмёт. Первых детей вселенной она хранила от стали и серебра.       — Возжелал убить ангела? — Габриэль снисходительно улыбнулась. — Научи его любви.       Бегать от Охоты оказалось весёлым занятием — и оно начало раздражать куда быстрее, чем могла бы состариться земля.       Сильнее начало клокотать нетерпение.       Колоть кончики пальцев желание понять — и обжечься.       Гордость — в чём-то он был схож с теми, кто его приютил — и желание сцапать луну с небес. Как золотые яблоки, как зачарованный молот. Утащить и украсть недоступное и непостижимое.       — Что ты хочешь за моё спасение, Габриэль? — повторил Локи, пока она стирала серебристые брызги с пламенеющей щеки. Тогда он не знал, что её лицо мог раскрасить живой румянец. — Ты недаром спасла меня. Жалость дорогая монета. На неё многое можно купить.       — Мне скучно, Локи, — лениво протянула Габриэль. — Я гораздо старше тебя, и то, как волочится время, мне опостылело. К тому же, я просто пролетала мимо. Оба раза.       Серебристые брызги — выплаканные слёзы небес — кровь детей лунного света, как ангелов иногда называли невежды-боги. Габриэль не была ранена — Локи быстро заглушил мелькнувшее беспокойство. Кровь оказалась её братьев, рыскавших по земле в поисках сбежавшего архангела.       — Ты убила их?       — Нет. Ранила и заменила воспоминания на кое-что интересное. О, им точно понравятся.       Её пламя обжигало лукавством. гордым и вызывающим весельем, прозвучавшим роком чего-то непредсказанного, безумного и дикого. Подобно пляшущим теням в пещерах от сотен костров.       Ангелы могли хвалиться, что создали этот мир, но за огонь озябшие люди когда-то славили не их.       Габриэль подошла ближе — и Локи внезапно понял, что она так долго оттягивала и что сейчас у него попросит.       Она прошептала всего несколько фраз.       Они могли бы сотрясти небеса и заставить статуи ужаснуться подобному святотатству и дерзости — если бы кто-то на свете мог её поймать и отправить на суд, который в книгах всех книг не найдёт достойного наказания для архангела, возжелавшего отказаться от всего.       — Ты многое просишь, Габриэль.       Она улыбнулась — восставшее отражение.       — Что плохого в том, чтобы жаждать забрать больше, чем тебе могут предложить?       …Из неё может выйти безупречная трикстерка — если она пожелает и научится тому, что знает он.       О, она пожелает.       — Эта сделка будет выгодна нам обоим, — Габриэль пожала плечами. — Наслаждайся жизнью. Навести своего сына, резвящегося в океане. Убеги так далеко, что они никогда тебя не догонят и не отыщут — как не отыщут и меня.       Её голос звучал крепче, чем древнейшие скалы мира, и слаще, чем самый пьянящий поцелуй. Габриэль улыбалась насмешливо и капельку снисходительно — так, как Локи и его природная вредность никому не позволяли смотреть.       — Маленькая тайна? — усмехнулся он. — Чтобы исчезнуть подальше от взора твоей семейки?       — Маленькая тайна, — и проронила — чуть лениво, на будущее, словно зная, что он согласится: — Только с твоими детишками я возиться не собираюсь. Беру на себя всё остальное. Одина и Охоту. Справедливость. Свободу. Все трикстерские проделки.       О, никто не мог предсказать волю пламени.       Только любой бог огня рядом с Габриэль — маленькая искорка среди бездны всепожирающего, свирепого и буйного. Тьма в заледеневших зрачках выжжет и уничтожит.       В ней слишком много надломленного.       Человеческого.       Отчаяния и чего-то неспасённого.       О, это однажды её и погубит, улыбнулся Локи. Но она умная и научится от этого избавляться — и вылепит себе маску из травы и листвы, горячей земли и дымящейся крови, позволит себе жить, ни о чём не жалея и не страдая, потому что…       Когда догорает пламя, остаются лишь пепел и пустота.       — В конце концов, мне всегда было с ними чертовски скучно.       — В моей шкуре явно веселее, — подмигнул Локи, и её лицо осветилось чем-то совсем не ангельским — голодным, жадным и предвкушающим.       Как у лисёнка, который выполз из тесной толкотни рыжего семейства в бескрайний лес и понял: никто его право на весь мир вокруг оспорить не может.       (Наверное, Локи ошибся в ней — потому что впервые настолько ясно увидел своё отражение.)       Странно будет смотреть, как она заберёт его облик и судьбу, обманет тлеющие звёзды и ослепит всевидящий месяц, сломает собственное предназначение, как сломала его участь. Странно будет осознавать, что весь хаос Габриэль, мастерице иллюзий, к лицу.       Горная снежинка дрожаще таяла на её щеке.       — Клянусь, — ласково произнесла Габриэль, — если ты обманешь бывалую обманщицу и нарушишь сделку — это станет гибелью для тебя.       Она посмотрела на него — спокойная и улыбчивая — и Локи увидел непрозвучавшее обещание.       Ей не нужно было угрожать, чтобы он знал и чувствовал — Габриэль способна перехитрить собственного создателя. Однажды перехитрит — если понадобится.       Тем веселее.       Для них обоих.       Локи взглянул на её лицо и подавил невольную трусливую дрожь, осознав, что так оно и есть — и она наслаждалась этим.       Габриэль стояла напротив. Живая, гордая и сияющая. Недостижимая ни для кого из богов и смертных — но тем приятнее ощущалась иллюзия, когда она скользнула ближе.       — Сделка?       Прости, горящая, если однажды я отплачу тебе тем же, от чего ты меня спасла.       Локи протянул ладонь — и не обжёгся.       Надо же.       Архангел в его руках.       — Не думаю, что ты сможешь похвастаться перед кем-то.       Он лишь усмехнулся в ответ, потому что это было совсем не важно.       Она — похищенный с небес огонь, укравший себя сам.       Локи помедлил пару секунд — и потянулся с поцелуем к лукавой улыбке. И её непостижимое пламя не сожгло дотла лишь потому, что Габриэль ему это позволила.       — Зря ты явился в тот чёртов отель без приглашения. Рванулся защищать языческих божков и людей от брата. Мир — от того, что было ему суждено. Глупого мальчишку — сразу ото всех.       Прости, Габриэль.       Ты сам рассказал однажды, что может убить ангела.