paradise = dream

— Удивительно, но как Великая Охотница нашла путь ко мне? –прошептал он, не веря своим глазам. Фигура, что предстала перед ним, неуверенно поводила носком сандалии по яркой и молодой траве. — Старый знакомый подсказал мне путь сюда, — легкая улыбка застыла на ее губах. — Ты же не против, что я навестила тебя… Лука? Все герои попадают в Элизиум. Так всегда говорили боги. Так всегда говорили те, кого они спасали. Ведь герои это те, кто жертвует собой в итоге ради других. А самопожертвование всегда ценилось выше всего — выше глупых обещаний, выше глупых чувств, выше глупых эмоций. Жизнь так ценна и ненадежна. Лишь тот, кто решил ею рискнуть, достоин в конце лучшего. Двое лежали на бескрайнем лугу и смотрели в бескрайние небеса. Даже в этом Темном Царстве есть лучи солнца. Для героев и самых светлых душ. Но Талии здесь было неуютно. Ведь это было как-то не по — настоящему, фальшиво. Идеально и… — Знаешь, а у тебя здесь так безмятежно, — проговорила тихо она, смотря на проплывающие над ними облака, что затеняют время от времени яркую траву. Смешок Луки не удивил ее. Ведь для него она всегда останется грозной и самоуверенной девчонкой. А время ведь несется уже давным давно лишь вперед, не оглядываясь назад, как обычно поступают люди. — Здесь тихо и спокойно, — ответил ей Лука, убирая руки за голову. — Здесь нет того сумасшествия, что царил в Верхнем Мире. Здесь все искренне и … настоящее. Она задерживает на нем изумленный взгляд. Настоящее? Здесь настоящее? Хочется кричать Талии, но она понимает, что он прав. Тот мир, откуда она пришла к нему — грешен. Но там есть чувства. Самые разные. А еще мечты. Самые необыкновенные. — Знаешь, а я когда-то мечтала о рае, о том месте, где все в сказке, — Талия тянет свои руки к облаку, что напомнило ей замок. — Где все живут в мире, где подобные нам живут в счастье и мире, но …эти детские мечты рухнули, — ее руки крестом падают дочери Зевса на грудь и глубокий вздох вырывается наружу. Так долго признание этой мечты таилось в ней. Неосуществленная мечта — это так горько, но если о ней промолчишь и дальше, разве появятся другие? — Мне жаль, — слышит в ответ Талия. Его голос заметно дрожит, чем еще больше удивляет ее. — Это все я разрушил. Твою мечту. — Нет, — восклицает Талия, резко садясь. Рывок заставил взвиться в воздух тучку мелких разноцветных бабочек, что мирно порхали над цветочками. — Нет… Это жизнь. Боги. Монстры. Наша жизнь полубогов, — с каждым словом голос затихает, а глаза сияют еще ярче, в упор глядя на светловолосого мальчишку. Нет. Мужчину, кем он стал. Парня, что завоевал ее сердце давным давно. Давным давно — это еще дальше чем давно, и от этого становится обиднее, что эти мгновения пролетели быстрее всего. — … мое предательство, — продолжает Лука, оказавшись на одном уровне с ней. И в его глазах она видит лишь боль. — … моя вечная жизнь, твоя смерть героя, — слабо улыбается Талия, отводя взгляд в сторону. Она теряется от его слов. Предательство. Мое предательство. Это просто стучит в ушах. Но дочь Зевса хочет назвать это иначе. — Ненависть из глупости богов, вот что значит твое предательство, — голос не подвел — не дрогнул. — Нет. Мой эгоизм, моя мечта и мое желание, вот что посулило начало ненависти. Я всегда мечтал, чтобы отец гордился мной, чтобы…он хоть иногда был со мной рядом. Чтобы я чувствовал его и слышал. Чтобы был с мамой, чтобы был с нами, — в голосе Луки слышится ярость и обида, кулаки сжимаются еще сильнее, но резкий выдох заставляет обратить ее внимание на него. — Но он был и так со мной. Он… понял свои ошибки, а я нет. Даже смешно было их осознать в самый пик момента их. — В этом весь ты, — хмыкнула Талия, встречаясь с удивленным взглядом сына Гермеса. — Но отец… всегда любил тебя и гордился тобой. Ведь ты его сын. Его дитя. Как бы это грустно не звучало, они не рядом, но… мы в их сердцах, — мимолетная пауза дала ей осознать правдивость своих же слов. Двое сидят на траве, теряясь в своих же мыслях и решениях, что должны следовать дальше. — У меня…еще была одна мечта, — нарушает тишину уже его тихий голос. — Скорее желание достучаться до одного сердца, но я не смел. Ее голубые глаза недоуменно поднимают взор на него, сталкиваясь с такими же голубыми озерами напротив. — Я могу ей передать твое послание, доскачив на лани в пару минут, — ухмыляется Талия, прикрывая глаза. Сердце стучит слишком громко и быстро. Это послание дойдет, вот только как отреагирует та, кому оно послано? — Необходимости нет в этом. — Как это? — обескуражено спрашивает Талия, распахивая очи. Резкий наклон в ее сторону, заставил вздрогнуть ее. Но теплые губы уже касаются ее, даря привкус нектара и легкой горечи. Ее глаза еще шире распахиваются, а сама она замирает, как цветок, которому нужно выстоять бурю, не смея пошевелиться. Легкое и теплое прикосновение исчезает очень медленно вместе с отстранением от нее. Талия видит в чуть приоткрытых глазах нежность и печаль. — Артемида меня убьет, — шепчет Талия, резко поднимаясь на ноги и отшатываясь назад. Пальцы чувствуют на губах еще тепло и сладость, но глаза в страхе бегают по поляне, ища выход из ситуации. Но здесь лишь яркая и молодая трава. — Не уходи, — его рука вцепляется в ее запястье и чуть сжимает. Она растерянно переводит взгляд на него, вновь утопая в этих озерах. — Уйдя отсюда, ты и так все забудешь, — как-то горько продолжает он, отпуская ее руку. — Артемида ничего не сделает с тобой. Не посмеет. Запуская руку в светлые волосы, он сжимает их, стиснув зубы. Он напугал ее, сам того не желая. Талия не та девчонка, что Лука знал. Она охотница самой Артемиды. Охотница, что дала обет. — Я… я, — растерянно повторяет сын Гермеса, а затем, решившись, встает на ноги. Шаг, еще один. Достаточно протянуть руку, чтобы коснуться любимого лица. Но Талия не сдвигается с места. Она ждала его слов. Слишком пронзительный взгляд у дочери Зевса. — Я всегда хотел после всего попросить у тебя прощения. Я…тогда чуть не погубил тебя снова. Я дважды заставил тебя стоять на пороге смерти. Но благословенные боги услышали, видимо, мои молитвы. Ненависть, что была со мной, почти, до самого конца терзала меня, но … я боялся. Всегда. За мать. За сестер и братьев. За Перси. За Аннабет, — голос почти срывается на крик, но Лука держится. Он не ждет, что Талия простит, но если не скажет сейчас, она не услышит никогда. — За тебя. Потерять вас было бы равно — потерять все. Мир, в котором нет родного лица, нет знакомого голоса. Нет того, из-за чего люди начинают все с начала. Смысл бы…был тогда жить, — Лука делает еще один неуверенный шаг в ее сторону, но дочь Зевса стоит, не сдвинувшись в сторону. Она слушает его, не смея хоть что-то сказать. Это утешает сына Гермеса. Голова медленно опускается ей на плечо. Двое замирают, пытаясь понять важность этого момента. И одна фигура понимает, понимает слова, которыми до нее хотят достучаться. Руки обхватывают за пояс и прижимают к себе. Талия осторожно касается носом его плеча и поджимает губы. — Поэтому ты и герой. Поэтому….я давно тебя простила, — сглатывая слезы, что неожиданно возникли, Талия еще сильнее прижимается к нему, закрывая глаза. Так спокойнее. Лишь колыхания воздуха от появившегося ветра, что теребил молодую траву, нарушает эту идиллию. Талия чувствует, что он уже отстранился от нее. Рискнув поднять на Луку взор, она видит безмятежную улыбку и закрытые глаза. Руки сами тянуться к загорелому лицу. Пальцы ласково прикасаются к нему. Она чувствует его напряженность одними лишь прикосновениями. — Не уходи, — шепчет Лука в ответ, сжимая в своих ладонях ее маленькие ладошки, что еще оставались на его лице. Лбы соприкоснулись, чуть сын Гермеса наклонился в ее сторону. И снова оба взгляда тонут друг в друге. — Побудь здесь еще немного. Растерянность снова захватывает с головой Талию, но она медленно кивает. Для них двоих прошли лишь какие-то секунды, когда стало ясно — ей пора идти. Задерживаться в Царстве Мертвых были слишком опасно. Как никак, а дочь Зевса — еще живой человек. Отпуская ее, Лука смотрел, с какой улыбкой прощалась Талия с ним. Счастливая и, самоуверенная. Все та же девчонка. Пусть и в обличье серебра. Талия видела, с каким облегчением и спокойствием, Лука провожал ее. Сунув руки в карман, что-то острое впилось в пальцы. Иголки. — Лука! — позвала дочь Зевса его, метнувшись назад. — Я здесь, — произнес мягкий голос позади. Она обернулась. Его недоуменный взгляд заставил смутится ее, но Талия засунув вновь руки в карман руки, решилась. — Ты тоже часть моего рая, моей сказки, моего мира. Поэтому…. Я обещаю, что вернусь. Когда эта веточка, станет ярко зеленой и одновременно синей, я вернусь. Лишь дождись меня, — успев коснуться напоследок его светлой головы, охотница исчезла в последних лучах этого заходящего солнца. Время истекло. Лука ничего не сказал ей вслед, лишь ухмыльнулся над словами. В его руках вертелась сосновая веточка, с дерева, что носило ее имя, что защищало их новый дом — Лагерь полукровок. Синяя и зеленая одновременно? Такое лишь в мечтах, но… мечты сбываются, как убедился он сам. А раз обещание было дано на этой веточке, значит… Талия обязательно вернется.