***
Мы уже минут пятнадцать на расстоянии волочились как улитки за большой группой мотоциклистов что меня, любительницу скорости, не могло не раздражать. — Как же они бесят-то! Словно больные черепахи ползут. Эма, нам еще долго? — Не очень понимаю. А это банда какая-то вроде… с освещением здесь плохо поэтому не могу понять, наши или не наши, — сетовала девушка. — Банда говоришь… Давай валить отсюда. Точнее обгонять, а то мало ли это какие-нибудь Осанаи. Поймают — мало не покажется, рано или поздно все равно заметят. — А сможешь? Вдруг погоня? — Ты думаешь, это реально у меня Сузуки? Свои мотоциклы мы сами собираем, многие запчасти — вообще от гоночных профессиональных байков, так что… Прижимайся крепче, Эмочка и проверь шлем, на всякий случай. Будем наглыми заразами, — в крови закипел адреналин, жажда скорости и предчувствие интересной игры, из которой я выйду победителем. Потрясающе… — А магазин? — Будет магазин — кричи, — и сжала рукоятку газа, вылетая на встречную полосу и с огромной скоростью огибая последних в колонне мотоциклистов. Ветер свистел в ушах, Эмочка все крепче и крепче прижималась ко мне, иногда что-то попискивая, вероятно, закрыв глаза. Я же чувствовала себя в своей тарелке, умудряясь то уходить от встречных машин, то ловко лавировать между мотоциклистами, которые от шока, похоже, не могли сделать ничего. Еще парочка мерзких рыл — и все. Снова выезжаю на встречку прямо под колеса грузовика, быстро встаю на дыбы и ловким финтом виляю влево ближе к колонне. Эма кричит и кроет меня благими матами. Какие-то вопли летят со стороны мотоциклистов, я выравниваюсь и задаю жару со всей дури, которой у меня навалом, лечу вперед, оставляя гопарей плеваться от пыли под моими колесами. Еще через пару километров я перешла на комфортную для Эмы скорость, зубы которой до сих пор стучали от страха. — Ну как ты? — на ходу сняла шлем. — Ну т-т-ты, блять, п-п-пиздец! Я думала, это Майки гоняет, но это несравнимо просто. — Люблю скорость и трюкачества люблю, — сумасшедше улыбнулась я, — Настоящий кайф от этого получаю. А уж гонки с препятствиями — это вообще отдельный вид эйфории. Я бы и на обычной скорости дальше ехала ради тебя, но гопники могли бы нас как в тиски зажать — и тогда так просто мы бы от них не ушли. Поэтому… — Да, я понимаю. Я же не была уверена, что это Тосва. Дина, ты ведь вот реально как про, получается? — Думаю, да. Мы даже представления с трюками в свое время устраивали. Гонки на ставки, с них очень много денег получали, — пожала я плечами, — Но мне всегда больше нравилось ради удовольствия кататься. — Хотела недовольно тебя отчитать: «Ради удовольствия свернуть себе шею… вроде» Но ты так об этом говоришь… Впервые тебя такой счастливой вижу. — Потому что я живу и дышу экстримом. Но я рискую только и только своей жизнью. А тот же твой брат получает удовольствие от того, что пиздит и унижает других. И это… я ненавижу, — Эма тяжело вздохнула. — Это не так, Дина. Им всем… просто нравятся драки, нравится показывать свою силу. Поверь, они не думают ни о чем плохом. — Ровно до того момента, пока либо себе, либо другим жизнь не начнут калечить. Поверь моему опыту общения в бандах, хоть и в Нью-Йорке, заканчивают обычно такие группировки плохо. Кто-то не так рассчитал силу — вот и труп. Кто-то оказался достаточно униженным и взял на сходку пистолет или нож — вот уже и второй труп. Кто-то после нескольких таких случаев выжил — стал агрессивнее, мстительнее и сам уже готов убить. И попадает в банду посерьезнее… Это прямо как лифт из нормального ребенка в криминальную группировку. Если, конечно, выживешь. И мало кто сходит с этого лифта и начинает вести нормальную жизнь. — Страшные ты вещи говоришь… но я верю, что братик и его друзья никогда до такого не опустятся, — грустно вздохнула Эма, — Уверена, что ты тоже поменяешь о них мнение, когда узнаешь их получше. Мне бы этого очень хотелось… Да и Майки, я сама, если честно, не понимаю почему, но он не хочет сдаваться… насчет тебя. Хоть и посмурнел в последнее время, — иногда Эма прямо как милая наивная деревенская девочка, и это подбешивает. С другой стороны, будь у меня брат. я бы наверное тоже верила в него, — Вон там справа магазин. Давай остановимся. Мы уже достаточно оторвались от тех хулиганов. Тем более и пляж наш прямо напротив. А на нем пока никого… — Хорошо, ты тогда в магазин иди, а я покурю рядом с Оторвой, — курила я крайне редко и по настроению. Сегодня как раз был один из таких дней. Возбуждение в теле угасало, уступая место раздражению. Желание желанием, но я искренне не понимала, что здесь делаю. А встречаться с Сано теперь и вовсе теперь не хотелось. Хотелось пощекотать себе нервы, продолжая выкрутасы на дорогах, или забравшись в очередную заброшку… или хотя бы занявшись паркуром. Но тусоваться с гопниками — нет уж, увольте. Мне и в Нью-Йорке хватило подобных развлечений с лихвой. Бесит. Бесит. Бесит. Но я проиграла желание, а Эма мне как человек очень нравилась, поэтому отступиться я не могла. Но я искренне надеялась, что Сано и все гопники мира минут через пять обо мне забудут, и я смогу… на этом пляже еще пару месяцев назад я разглядела большую десятиметровую скалу… У любого нормального человека такая отвесная махины вызывала вполне нормальное желание держаться подальше, особенно ночью. У меня же так и чесались лапки ее обследовать под неверным светом звезд и луны. Мррррр… прелесть, знакомая волна мурашек пробежалась по телу.***
Уже полчаса Эмочка что-то выбирала в магазине, когда я услышала звуки моторов. Не один, не два, не десять… больше. Черт, неужели это те придурки из колонны? Я перетащила мотоцикл в тень здания, по идее с дороги нас с Оторвой не должно было быть видно, если не приглядываться. Эма, пока не вышла из магазина, должна была быть в безопасности в любом случае. Шум приближался, я спокойно поднесла спичку к сигарете и закурила, при этом удобнее перехватив телескопку. Ну так ждем-с. Может прокатит. И естественно не прокатило. Как в замедленной съемке я видела, что большая часть колонны навострила рыло на пляж, а другая, человек пять-семь, медленно и неуловимо приближалось к магазу, сверкая фонарями байков так, что я даже их лиц не могла рассмотреть. Приплыли! Эму они точно не смогут в магазине узнать, на ней был шлем, а вот Оторва, моя прелесть, была вполне узнаваемой. Ладно, похуй, вытянула телескопку и врубила ток. Облокотилась о мотоцикл и начала в беспечной позе рассматривать звезды. Нет, хуевый план! Быстро растоптала сигарету и проскользнула в магазин. Эму я нашла уже расплачивающейся на кассе: — Тут какая-то гопота, — прошелестела я. Эма расплатилась и я схватила ее за руку, прозвенел дверной замочек, впуская в магазин подозрительную компанию — Пригнись! Быстро! — и потянула ее к себе на корточки. — Те, которых мы обгоняли? — пыталась выглянуть девушка из-за холодильника с мороженым, чтобы рассмотреть гадов. — Думаю, да. Аккуратно валим отсюда, пока они заняты. — Да, быстро, — кивнула девушка. — Эй, мороженого возьмите на всех! — прокричал грубый мужской голос. Совсем рядом раздались шаги. Мы с Эмой подскочили, она-то прекрасно знала, что без брата у нее нет шансов, да и о развлечениях некоторых банд была наслышана. А когда заявится явно опаздывающий Сано — неизвестно. Нас за это время сто пятьсот раз и изнасиловать и убить успеют. Я молча выставила телескопку вверх. — Эма, к этой палке не прикасайся, она бьет током. Делай все так, как я скажу, — она решительно кивнула. Тем временем шаги остановились по обе стороны от нас. Точно гопники как они и есть. Один огромный парень молча взирал на нас явно прикидывая, как лучше разделать тушки, чтобы получились девушки в собственном соку, да повкуснее. Мелкий с голубыми волосами выглядел настолько злобно, что для полноты картины ему не хватало только окровавленного топора в руках. И только один с персиковыми волосами улыбался… улыбкой маньяка, замыслившего недоброе, злобное и бессердечное. Эма вцепилась мне в руку, пытаясь что-то сказать: — Дина, они не… — А что это здесь такие милые девочки делают? — явно издеваясь, игриво молвил персиковый хмырь, — Не боитесь наткнуться на злобных гопников, а? Например, на Н-А-С? — и пошловато подмигнул, предвещая нам ночь, наполненную весьма неприятными утехами, сплетенными со страхом и болью. Естественно, больше я этого слушать не желала, равно как и ждать, пока подойдут их дружки, чтобы принять активное участие в нашей поимке. Я переставила регулятор тока почти на полную мощь и зафенделила телескопкой по открытым частям тела всех троих, не забыв проехаться по лапам загребущим, сопровождая сие действо чувствительными ударами рукояткой телескопки. О да, через пару секунд все трое лежали в отрубе, я схватила за руку отчего-то упирающуюся Эму и потащила к выходу. — Ты чего? Магазин полон их дружков! Валим! — злостно прошептала я ей. — Дина, подожди. Это… Улыбашка, тот, кто говорил. Он из Токийской Свастики, шутки у него просто дурацкие. Очень дурацкие, — мы оглянулись на трех вырубленный парней. Тот самый Улыбашка с блаженной улыбкой обнимал холодильник с мороженым. Синеволосый сидел под ним, слезы катились из его глаз, а великан лежал на животе задничкой кверху. — Ой, — громко засмеялась я, — нехорошо вышло, да? А вообще сами виноваты, нехер к девчонкам подкатывать! Да еще и стращать тем, что они гопники с мордами отъявленных маньяков-насильников. — Эй, Дина-тян, — передо мной материализовалась зловредная морда Сано — Тебя мало меня было травмировать, теперь на моих командиров и их замов перешла? А? Эма, ты ведь говорила Дине, кто эти ребята? — Не успела, меня Улыбашка перебил и очень неудачно для него же самого пошутил. Из серии «мы гопников не боимся, вот мы за вами и пришли», — Майки вздохнул и растрепал себе волосы. — Так, будем считать, что они сами нарвались… — устало сказал парень. Вопрос закрыт. Кенчик, ты им объясни потом, точнее Улыбашке, что обычным людям даже в шутку угрожать не надо. — А тебе не кажется, что это надо ВСЕМ объяснять и ДЛЯ всех, а не только в отношении Дины и тех, кто может по роже съездить? Даже Муто подмяла, это пиздец, — качал головой Дракен. А я лишь думала о том, насколько же меня заебало все это дерьмо слушать. Тем более они говорили про меня так, как будто и меня здесь не было. Однако больно режет по гордости. Меня не замечали, поэтому я тихонечко выскользнула из магазина и залезла на свою любимую Оторву. Мягкий звук прибоя успокаивал натянутые до предела нервы, звездочки подмигивали из неведомых миров. Возможно, они передавали мне привет от такой же как я девочке из параллельной Вселенной. Она также, как и я, сидела на мотоцикле в бесполезном ожидании неизвестно чего. И снова сигарета, затяжка… и почему я начала курить? Из скуки наверное. Из скуки и одиночества. Я перебралась на сидении боком, свесив ногу вниз, а вторую обняла. Краем глаза я видела, как ребята придерживают троих «пострадавших» и выводят из магазина. Рядом шла Эма и что-то громко им «втирала». Что именно я так и не услышала. До меня долетали лишь обрывки их разговора. Мы с Оторвой были скрыты в тени, нас так никто и не увидел. Я хотела скрыться и подождать, когда все уедут, чтобы спокойно поехать домой. Поэтому… все шло по моему плану. Теперь Сано точно ко мне не сунется, и слава Богам, тем более виноватой я себя в этом случае не ощущала ни на йоту. Извиняться тем более не собиралась. Так захотелось кого-то попугать и постращать — это без меня, пожалуйста. Но если нарвались на отпор — виноваты сами. Я девушка, я не так уж и хорошо дерусь врукопашную. Но мое преимущество скорость, ловкость, рефлексы и ум. И я буду пользоваться всем, что у меня есть, чтобы не попасться таким как вы. Если попадусь — проиграю, такие уроды только и делают, что ломают жизни окружающим и себе. Пусть сейчас с их стороны это была и шутка — эта шутка превратится в реальность лет через пять, когда юношеская наивность заменится жестокостью. Ненавижу, ненавижу, что так происходит. Ненавижу свою боль и одиночество. Я словно лечу в бездну, без оглядки падаю… мне не на что зацепиться, мне не на что надеяться. Единственная дорога, единственный спуск, не имеющий возврата. Ребята почти дошли до мотоциклов, я чиркнула спичкой и снова зажгла сигарету. Первая слеза скатилась по щеке… Вспомнила, я еще курю, когда уже не могу сдерживать слезы. Я… была уже на этом пляже. Даже помню эту скалу… Тогда я и не делала попыток туда залезть. Я плакала, плакала и танцевала всю ночь напролет. Курила и летала, когда пришла гроза, не видя ничего кроме своего страшного, неистового танца, который перерастал на рассвете в надежду и что-то настолько светлое будто казалось, что у меня вырастают крылья. И вот опять слезы, они тихо заливают руки и не желают останавливаться. Маленькая капелька упала вниз и растекалась мокрым пятнышком по асфальту. Больно. Отчего так больно? И… почему больше не смешно?***
Манджиро проводил ребят до мотоциклов и пошел назад, крадясь между деревьев. Девушку практически не было видно, он прекрасно понимал, что она замыслила сбежать. Опять. В очередной раз. Если сначала он и злился на нее и из-за бешеной скорости, с которой она обогнала их колонну, да он вообще несколько раз на пару с Кенчиком там чуть не родил, настолько резкие финты она выкладывала да с Эмой в качестве багажа. Злился на то, что она сделала с ребятами. Но после объяснений Эмы, да и самих парней, которые хотели «напугать» девочку при содействии той же Эмы, а сестра просто не успела ничего сказать прежде, чем Дина отреагировала. А Дина могла отреагировать молниеносно. Майки подошел очень близко и услышал тихие всхлипы. Девочка плакала, закрыв глаза руками, и совсем его не замечая. Прямо как тогда… Манджиро не был чувствителен к женским слезам. Но от ее слез у него разрывалось сердце, прямо как в первый раз… когда черный импульс, казалось, захватил все его существо, и он почему-то приехал на этот пляж — она внезапно стала единственной, кого не хотелось растерзать на месте и убить. Он, скрываясь, наблюдал за ее слезами, за ее безумным танцем под раскаты грома и ощущал неведомое ему доселе сочувствие, нежность, желание прикоснуться и понять… И он помнит, как с последним раскатом грома она упала обессиленная на песок и засмеялась. Безумно. Дико. Словно сама стихия и небо над ней. Как встречала рассвет, и солнце играло в ее волосах и полупрозрачной от влаги одежде. Манджиро не очень понимал, что такое любовь к девушке, но он тогда понял, что такое сочувствие, что значит сопереживать эмоции… И он молча наблюдал, как она вновь и вновь завершает свой танец, будто благодаря рассвет и весь мир за то, что он есть. Он… такой же раненый, такой не непонятный и одинокий как и она. И Манджиро был очарован и, возможно, влюблен в этого сумасшедшего ангела, танцевавшего под звуки обезумевшей стихии. Майки опирался спиной о дерево и опять слушал, не смея подойти. Сердце снова разрывалось от боли и невозможности помочь. До встречи с ней ему не была знакома такая неуверенность… а теперь он боялся, что его оттолкнут. Но все же… Он выдохнул и уверенной походкой подошел к ней. Дина подняла голову, обнажив дорожки слез, быстро стекающие по щекам. — Нет, я, — спрыгнула она с мотоцикла и отвернулась, — я просто по дому тосковала, вот! — Как всегда… ты совершенно неискренняя с людьми, не правда ли? — улыбнулся он. Подошел к ней вплотную. Его близость обжигала огнем ее спину, словно чертов пожар согревая тело до самых косточек. — Нет. Слушай, отвали уже от меня наконец! Тебя это не касается. Я успокоюсь — домой поеду! — А если я этого не хочу? — Какое мне дело до того, что ты этого не хочешь? Оставь меня в покое, — Манджиро резко развернул девушку к лицом себе и крепко обнял, нежно погладил по волосам и зарылся в них лицом. — Вот теперь плачь, сколько угодно. А я буду рядом. — Да ты вообще оборзел? — закричала Дина, — почему, почему ты от меня не отвяжешься никак? — Тшшшш, просто плачь, моя хорошая, просто плачь. Я здесь, и чтобы ты не говорила, никуда не уйду. Все хорошо, маленькая. Ты мне за это ничего не должна. Я просто хочу, чтобы тебе стало легче, — нежно гладил он ее по спине под тихие всхлипы девушки. Манджиро взял ее на руки и сел на скамейку, обнимая и нежно гладя по волосам. Раскачивал как ребенка, ловя ее нежный, звонкий смех в перерывах между всхлипами… И она снова заливалась плачем пока, обессиленная, не заснула прямо в его руках, обнимая Манджиро так крепко, словно он ненадолго превратился в центр и опору всей ее личной Вселенной. Счастье, да? Нежная и спокойная улыбка озаряла его лицо. В этот раз он смотрел на рассвет не на своем привычном месте на пирсе, рассвет озарял лицо его любимого строптивого ежика. Ежик мирно сопел в его объятиях, доверчиво, словно маленький ребенок, прижимаясь к его телу. Но Манджиро понимал, с ней это «сегодня» может не повториться никогда, ибо что придет ей в голову еще через пару часов — загадка неведомая ни дьяволу, ни богу.