Два современника

      Как неудачно получилось, что очередная встреча у Белинского окончилась так внезапно, что все вышли одновременно. Ещё неудачнее было то, что им с Достоевским было в одну сторону. Тургенев терпеть не мог этого выскочку. Худощавый, молодой, пышущий эмоциями Фёдор Михайлович напоминал скорее мальчишку, чем серьёзного молодого человека, к одним из которых Тургенев себя и причислял. Достоевский, по его мнению, строил из себя взрослого так плохо, что обижал всех остальных людей этой категории. Один малейший намёк в его сторону, и Фёдор Михайлович чуть ли не в обмороке. Такая реакция очень забавляла Ивана Сергеевича, и, сейчас, пользуясь тем, что из знакомых они остались одни, он решил подшутить над Достоевским.       — Что же, вы, Фёдор Михайлович, так распереживались из-за моих тогдашних слов, я-то всего лишь рассказывал о каком-то захолустном писаке, возомнившем себя невесть кем. Неужели это вас так покоробило? — насмешливо протянул, чуть не смеясь Тургенев.       — Забавно… — случайно бросив взгляд на Достоевского он осёкся: тот стоял совершенно бледный, сверкающий глазами и, вроде, силящийся что-то выговорить. Конечно, в прошлый раз молодой человек тоже отреагировал очень болезненно, но сейчас Иван Сергеевич смог углядеть то, что не заметил в прошлый раз. Фёдор Михайлович пытался подавить или хотя бы скрыть свою реакцию, не перенося такую свою черту как ранимость. Вот, и сейчас, будучи не в состоянии что-либо сказать, он, поклонившись лишь для приличия, стремительными шагами куда-то убежал. Иван Сергеевич насмешливо хмыкнул, Достоевский, ей-богу, такой смешной, ранимый до чёртиков, теряющий в моменты эмоционального напряжение хоть какую-то практичность, и в то же время как никто другой понимающий других. Забавно.       Забавно быть перестало, когда он мимоходом услышал о том, что в соседнем районе опять какое-то происшествие и давка, как раз там, куда убежал Достоевский. Мало когда в жизни Тургенев чувствовал себя таким испуганным. Он намеревался выловить Фёдора Михайловича часика полтора спустя, когда тот поостынет, заодно извинившись за действительно неудачную шутку. Теперь это придётся делать максимально быстро. Тургенев был уверен, что Достоевский, изначально не отличавшийся крепким телосложением, здоровьем, физической силой или хотя бы средним ростом, не сможет продержаться в давке, и уж тем более он не сможет в полуобморочном состоянии. Толпа двигалась по одной из центральных улиц того района, не так далеко сужавшейся. Именно туда, в проулок, и бросился Тургенев и готов был помереть от облечения. Совсем недалеко, приближаемая движением толпы, виднелась хрупкая фигурка реалиста, по счастью ещё стоящего на ногах. Ивану Сергеевичу с телосложением повезло больше, вступив в толпу он сумел не только удержаться, но и подхватить худощавую тушку Фёдора Михайловича, не успевшего и оглядеться. Почти сразу Тургенев нырнул обратно в проулок, опуская, ещё не пришедшего в себя Достоевского напротив.       — Снова хорошего дня, Фёдор Михайлович, — обнимая парня, сказал Тургенев. Достоевский сначала порывался было вырваться, но почти сразу сдался, лишь бессильно вздохнув. Чтож, факт того, что этот строптивец не вывернулся из объятий сразу или даже чуть спустя, довольно ясно показывал усталость и слабость последнего.       — Мне действительно не хотелось вас обижать, — Иван Сергеевич решил успокоить Достоевского. — Простите. Фёдор Михайлович что-то невнятно пролепетал в ответ, и Тургенев поспешил узнать его адрес. Принимать помощь от язвы и насмешника Достоевскому не хотелось, но остатки рациональности, буквально вопя о том, что сейчас он пропадёт без помощи, ещё пытались бороться с эмоциональностью, поэтому через некоторое время он всё-таки выдавил место своего проживания. Глаза Ивана Сергеевича хищно блеснули, ведь теперь, устранив единственную проблему, способную помешать ему довезти Достоевского до дома, он в любом случае сможет это сделать. Выпустив-таки парня из своих объятий, он попросил подождать пару минут на месте и помчался на поиск извозчика, который, благо, нашёлся довольно быстро. Аккуратно усадив Достоевского и назвав адрес извозчику, Тургенев наконец уселся и сам, и они, громыхая, двинулись.       Несмотря на все свои старания Фёдор Михайлович всё-таки отключился. Разбудили его аккуратным, как бы смеющимся тормошением сильных рук. Почти сразу придя в себя, он-таки сумел уразуметь что эта исполинская фигура над ним — Тургенев, лавочка в парке — бричка, а нечто вокруг — его улица. А ещё его, кажется, звали. То есть звал один Иван Сергеевич, но, похоже, уже долго и настойчиво. Фёдор Михайлович хотел было встать, но его голова закружилась и он чуть было не отправился обратно в забытьё, только выпрямившись на сиденье.       …-ну что же вы так… — кажется сказал Тургенев, но Достоевский не был уверен что услышал всё.        Реалист хотел было рискнуть всем и-таки встать, но его поднял Тургенев, крепко держа за плечи и заодно не дав ему упасть сразу после принятия вертикального положения. Потом он, кажется, снова потерял сознание. Пришёл в себя Достоевский, уже лежа у себя в комнате, от запаха нашатырного спирта. Тургенев вызвал доктора и последний сейчас уже уходил, в то время как Иван Сергеевич, стоял над ним подсовывая нашатырный спирт под нос. Судя по самовару и чашкам на столе, он серьёзно намеревался напичкать Достоевского чаем. Опасения Фёдора Михайловича оправдались: доктор ещё не вышел, а Тургенев уже налил две чашки и одну из них придвинул к парню, явно не подразумевающим отказа жестом. Ни аппетита, ни сил у молодого человека не было, но Иван Сергеевич ясно давал понять, что не уйдёт пока Достоевский не выпьет хотя бы немного. -Я советовался с врачом и он, знаете ли, согласен со мной, вы совсем обессилили, так что будьте добры, выпейте хотя бы чашку. Обречённо вздохнув, Фёдор Михайлович кое-как принял сидячее положение и дождавшись исчезновения мигающих искорок, потянулся за чаем. Смог даже поднять чашку, единственно что двумя руками и с сильной дрожью. Ему почудился пристальный взгляд Тургенева, но подняв взгляд он заметил того, лишь чинно распивающего чай. Через некоторое время голова стала проясняться, сил прибавилось и сам он согрелся, только сейчас поняв, как заледенел. Даже руки меньше дрожать стали. Тут он случайно наткнулся на довольный собой взгляд Тургенева, который, кажется, заметил изменение в его состоянии и был искренне ему рад. — Чтож, я рад, что вам лучше, не забывайте плотно питаться, вам это сейчас очень нужно. — высказался Тургенев, прибавив с еле заметным и скрываемым сожалением — Однако у меня дела и я вынужден откланяться, извините. Он взял шляпу, пожелал всего хорошего, поклонившись, и вышел. Кажется, Тургенев не умел извиняться словами.