Тридцать шесть видов утреннего города

Две башенки уток-мандаринок уютно прячутся от ветра среди своих более высоких собратьев, их разноцветные изогнутые крыши отражают предзакатный свет. Хотя и слышно здесь унылое завывание вездесущего ветра, за деревянными перилами их террас царит безмятежный покой, затишье в сердце малых бурь. Лазарь любит эти невзрачные, позаброшенные башенки Бумажного дворца; навязчивый порядок и суета Мраморного дворца не дотягиваются до этих мест. С какой террасы ни взгляни, увидишь только заросшие внутренние дворики, покинутые павильоны, одичавшие сады. Лазарь помнит, как в этой части двух дворцов все кипело жизнью, как строгие распорядители покрикивали на младших слуг и пытались не позволить детям правящей семьи убежать от учёбы слишком далеко… Это было не так уж давно, но безжалостная река времени уже унесла столько красок. Наверное, он улыбается своим мыслям, потому что секретарь решает спросить с показной серьёзностью: — Господин-виверна, так ли вы уверены в своём решении? — Секретарь Хайтан, а что выдаёт мою неуверенность? — в тон ему интересуется Лазарь, расчетливо прикрывает улыбку расшитым веером из прозрачной ткани. Секретарь обводит раскрытой ладонью разложенные шахматы-сяньци: — Ваш взгляд рассеян, а своим следующим ходом вы вознамерились позволить вражескому генералу захватить вашу императрицу. — Ох. Это была бы потеря потерь, — замечает Лазарь, отдергивает руку от фигурки золотого советника, будто и дотрагивался, будто не собирался ее сдвигать. — Не подумайте, что игра наскучила мне. Я лишь мимолётно задумался об этих башнях-двойниках. Они не так уж подобны. Довелось застать тот год, когда их только возвели, и мне вспомнилось… Он замолчал. Он рассмеялся, прикрыв веером рот. Спросил: — Хотите, я расскажу вам великий секрет об этих башнях? — Разве можно отказать, когда вы так смеётесь! Однако надеюсь, это не то знание, обладать которым — достаточное основание для казни. Секретарь Хайтан бывает таким занудой, Лазарь любит эту его черту всем сердцем. — О нет, это знание может показаться невинным и легкомысленным, однако оно способно спасти жизнь. Самое меньшее — жизнь детей, страдающих от смертельной скуки. — Насколько я знаю детей, могу предположить, что там что-то связано с опасностью упасть и разбиться. — Безусловно. Сделайте милость, отведите меня к перилам на северной стороне террасы. Конечно, «отвести» — это слишком смелое заявление, невозможно отвести того, кто не может сам подняться. Хайтан поднимает своего начальника без усилий, будто очередного ребёнка из оравы младших родственников, но идёт с драгоценной ношей раздражающе медленно. Господин-виверна не возражает. Нет такого человека, кому не понравилось бы находиться к секретарю Хайтану так близко. — Вот, полюбуйтесь, — небрежно постукивает Лазарь веером о надежное ограждение, сам удобно устроившись головой на предплечье своего собеседника. — Снизу трудно заметить, но эти башни стоят не так уж ровно, и террасы нашей башни нависают над рыжей террасой нижнего этажа соседней. Если перелезть через это ограждение, схватиться за нижнюю перекладину и повиснуть на ней, даже ребёнок сможет дотянуться ногами до опорной колонны соседней башни. Остаётся только крепко уцепиться коленями и отпустить руки… С северной стороны никогда не заглядывает солнце, и задувает свежий ветер, а у подножия башен вместо буйства летней зелени — каменистый дворик с колодцем. Хайтан вздыхает и на секунду прижимает господина-виверну крепче. Холодный ветер ему не нравится — он отворачивается, уходит, уносит Лазаря на солнечную сторону. Только спустя некоторое время, когда расселись как следует, спрашивает: — Вы упоминали, что обнаружили это… неочевидное знание в детстве? Что это… спасало вас от скуки? — Это был лучший способ сбежать от наставника по гусиному этикету. Он никогда не мог понять, куда мы делись. Лазарь снова не может спрятать улыбку — вспоминает, как старик топал по этому же полу и ругался себе под нос, как искал детей под половицами и в цветочных горшках, и как ни разу не догадался спросить птиц. А Лазарь так надеялся, что тот спросит — ведь это он просил лебедей в прудах и чаек на крышах не выдавать их секрет. — Я правильно понимаю, было время, когда дети висели на опорных балках как гроздь винограда… дайте угадаю — госпожа-наследница, ее царственный брат и третий старший молодой господин? Хайтан спрашивает очень серьезно, но внимательный взгляд Лазаря все же замечает намёк на улыбку. — И совсем маленький Авель на спине у моей царственной сестры, — добавляет он. — Был период, когда она никак не хотела оставлять его одного. Хайтан вздыхает. Наверное, хочет сказать «Это чудо, что вы не разбились» — вот только понимает, что чудес оказалось недостаточно. Господин-виверна все же стал калекой, пускай и не башни в том виноваты. Вместо этого лучший из подчинённых повторяет: — Говорите, однажды это спасёт мне жизнь? — Кто знает, — замечает Лазарь. — Всегда полезно знать тайные пути, будь то Бумажный дворец или Мраморный, город или пригород. Кто знает, что может случиться? — Я знаю. Солнце не успеет сесть, а вы проиграете эту партию. — И как у вас хватает дерзости говорить мне такое! Я все могу исправить. Будьте свидетелем, я ещё смогу вас одолеть… Улыбка Хайтана становится настоящей — не намеком, не отблеском, а самодовольным обещанием будущей победы: — Я с радостью понаблюдаю.