Закулисье культуры

      Вэй Усянь никогда, никому и ни за что бы не признался, что страшно после панической атаки Лань Ванцзи ему было ровно один вечер. И всё. В тот день он вернулся домой, сунул больную голову под струю холодной воды и лёг спать, потому что анальгетики на него всё равно почти не действовали, а на половину снотворных была аллергия. Да и какие, к чёрту, снотворные, ему с утра в школу.       Вэй Усянь лежал, закутавшись с головой в одеяло и, дрожа от холода и пережитого стресса, всё никак не мог согреться. Запястья всё ещё ныли, в висках пульсировало, и он уже десять раз пожалел, что выпил. Видят Небеса, ещё с дипломного курса каждая его попойка заканчивается чёрт знает чем; уже, пожалуй, следовало сделать выводы и присоединиться к Цзян Чэну на его трезвенном пути самосовершенствования тела и духа.       Несмотря на то, что Вэй Усянь действительно испугался, он и не думал винить Лань Ванцзи: уж кто бы тут что говорил, он сам терял рассудок, когда в поле зрения появлялась собака крупнее щенка чихуахуа и шустрее мопса, и никакие уговоры на него не действовали. Да взять хоть тот случай в ДК, если бы Вэй Усянь схватился не за рубашку, а за руку А-Юаня, то вполне мог случайно причинить мальчику боль. Не такую, конечно, но кто виноват, что Лань Ванцзи оказался таким сильным.       С мучительным стоном Вэй Усянь принялся массировать виски, стараясь прогнать все мысли, и, в конце концов, ему удалось уснуть.       Засыпая, он ожидал, что ему будут сниться кошмары, но подсознание подложило ему ещё большую свинью. Вэй Усянь, кажется, лежал в собственной постели, по обнажённой коже пробегали мурашки. Он хотел нашарить одеяло, но обнаружил, что не может пошевелить руками. Подняв голову, он увидел, что его запястья прижаты к матрасу большими руками. Во рту стало сухо-сухо, Вэй Усянь облизал губы и попытался осторожно высвободить руки. Хватка на запястьях стала крепче, до лёгкого дискомфорта. – Пусти, – прохрипел Вэй Усянь, язык почти его не слушался.       Ответа не последовало, руки изменили положение: теперь запястья обхватывали пальцы лишь одной кисти, настолько его запястья были тонкими, а чужая рука большой, и понимание этого било наотмашь. Вэй Усянь задышал прерывисто и тяжело. Свободная рука скользнула ниже, погладила его по щеке, ощутимо легла на шею, почти не давя, но Вэй Усяню всё равно стало нечем дышать. Осознание, что лишь одна эта рука может перекрыть ему кислород или сломать шею, почему-то не пугало, а бросало в жар. Рука снова сместилась, сжимаясь на тонком, но крепком плече, на узкой талии, на бедре, пальцы оглаживали его покрытую мурашками кожу. Вэй Усянь глухо застонал, одна рука сильнее сжала запястье, вторая – бедро, и обе до боли, и… – Да вашу ж мать… – жалобно проскулил Вэй Усянь, протягивая руку к телефону, чтобы выключить будильник: сам поставил наиболее резкий, назойливый и раздражающий звук, чтобы не просыпать, и всё равно порой умудрялся проспать, но не сегодня.       Откинув голову на подушку, он уставился на скошенный потолок, размалёванный им самим. Несмотря на то, что по чердаку гуляла прохлада, ему было жарко, особенно внизу под одеялом; голова больше не болела, зато болело кое-что другое. По-прежнему ощущая фантомные прикосновения, Вэй Усянь посмотрел на свои руки. За ночь красные пятна превратились в отчётливые яркие синяки, похожие на густые широкие мазки кистью. «Какие же у него красивые и сильные руки», – тоскливо подумал Вэй Усянь.       Ощущая себя хуже некуда, он запустил одну руку под одеяло, а второй стыдливо зажал себе рот, хоть в этом и не было нужды: несколько лет назад Цзян Чэн самолично проконтролировал установку звукоизоляции, потому что «Вэй Усянь задолбал играть на флейте в два часа ночи». Сжав себя, Вэй Усянь всхлипнул, вспоминая чёртов сон, эти руки, эти сжимающиеся пальцы, голова кружилась, ему было одновременно паршиво и невыносимо хорошо. Закончив, он отнял руку от лица и от всей души ударил себя по щеке.       Отвратительно. Он отвратителен. Докатился, мало ему было заглядываться на пресс-секретаря, которому он не нравится, и приставать к нему, теперь он ещё и видит эротические сны с его участием. Занимается самоудовлетворением, представляя с собой почти женатого человека. Омерзительно.       Полыхая лицом от жуткого стыда, Вэй Усянь вскочил с кровати и поспешил смыть следы своего позора, будто ему было пятнадцать, когда он прятал под матрасом порнографические журналы от мадам Юй, а не без двух недель двадцать восемь. Подумав, он плюнул, залез в ванну и пять минут просидел, поливая себя ледяным душем. Вылез, насквозь промёрзший и мокрый, дрожащий от холода и совсем несчастный, зато больше не возбуждённый.       Из-за всего этого Вэй Усянь пришёл на работу так рано, что удивилась даже Цзян Яньли, что уж говорить про Цзян Чэна. Сестрица так забеспокоилась, что даже потрогала его лоб: не заболел ли младший братик. – Проверь-проверь, с ним явно что-то не то, – одобрил Цзян Чэн. – Вэй Усянь пришёл на работу за двадцать минут до звонка, да ещё и после попойки, возможно, в него вселился злой дух. – Я выпил всего три бокала шампанского, – огрызнулся Вэй Усянь без особого энтузиазма к ругани. Он всё ещё немного дрожал от холода и прятал руки в рукавах, чтобы никто не заметил синяков. – Ты весь холодный, и голова не высохла, ты ведь простудишься! – с беспокойством сказала Цзян Яньли. – Ты же знаешь, я не болею, – уныло напомнил Вэй Усянь, роняя голову на сложенные на столе руки. – А-Сянь, что случилось? – встревожилась сестрица. – Расскажу, если он выйдет, – пробурчал Вэй Усянь. – Не хочу, чтобы он ржал и называл меня идиотом, я и сам это прекрасно знаю. – Я прямо сейчас могу сказать, что ты идиот, – фыркнул Цзян Чэн. – Дай угадаю: ты так достал того пресс-секретаря, что он тебя послал?       Вэй Усянь душераздирающе вздохнул в стол. Хоть версия и не была верна, тему Цзян Чэн угадал совершенно точно. Хотя такого у Вэй Усяня точно никогда не было. Цзян Яньли погладила его по спине, утешая, и пообещала сварить его любимый суп из корней лотоса на свиных рёбрышках.       Весь день Вэй Усянь морально готовился к тому, что ему обязательно придётся поговорить с Лань Ванцзи, потому что произошедшее, разумеется, никак нельзя было оставить просто так. Вэй Усянь хотел, чтобы тот понял: он не виноват, даже если он поддался на уговоры, начал-то всё равно Вэй Усянь. И вместе с тем надо было как-то донести, что больше он его не потревожит. Это, как он думал, должно быть самым простым, Лань Ванцзи не выносил его приставания и его самого, он вообще наверняка его уже тихо ненавидел, каких бы воздушных замков не настроил себе Вэй Усянь. От этих мыслей ему хотелось снова ныть сестрице, но это было необходимо, нечего вести себя, как маленький ребёнок, которому не купили желанную игрушку.       Поэтому Вэй Усянь старался не смотреть в прекрасное лицо Лань Ванцзи, когда они разговаривали, но, к сожалению, при этом раскладе его взгляд невольно падал на его руки. Те самые руки, которые так легко сжимали его запястья, руки, которые ему снились, которые он хотел ощущать на себе. «Много хочешь», – сказал себе Вэй Усянь с горькой иронией. Руки принадлежали человеку, который его не переносил, с которым у них точно ничего не могло быть.       Увы, в жизни Вэй Усяня всегда всё шло через одно место, а не так, как он запланировал. Лань Ванцзи упорно считал виноватым себя, особенно когда увидел синяки, которые оставил. Лань Ванцзи держал его за руки, а Вэй Усянь медленно умирал, потому что ему хотелось, чтобы в этот самый момент Лань Ванцзи сжал пальцы до боли в синяках и пригвоздил его к стене, или к шкафу, или к любой другой плоской поверхности. Вэй Усянь понял, что находиться рядом с ним в одном помещении ближе, чем на расстоянии двух метров, теперь решительно невозможно, иначе Вэй Усянь непременно выдаст себя и сделает какую-нибудь уже совсем непотребную глупость. Он не знал, что хуже – то, что Лань Ванцзи считает, что Вэй Усянь его боится, или если бы Лань Ванцзи узнал, почему Вэй Усянь теперь шарахается от него на самом деле. Пресс-секретарь его не любил, и лучше уж просто неприязнь, чем конкретное отвращение.       С невыносимой обидой на судьбу он принял решение держаться от Лань Ванцзи подальше настолько, насколько это было возможно. Каждую минуту Вэй Усянь напоминал себе: Лань Ванцзи помолвлен, он тебя не любит, он вообще тебя на дух не переносит, и все твои поползновения ему неприятны. Заставлял себя молчать, сдерживал улыбку даже тогда, когда она рвалась наружу, хотя за всё это время ему не так уж часто и хотелось улыбаться. Старался не пялиться так беззастенчиво, как раньше, и только украдкой поглядывал, потому что совсем не смотреть на Лань Ванцзи было выше его сил.       Это ведь должно было быть просто, так? Ведь Лань Ванцзи на самом деле терпеть его не мог, понимание того, что тебя ненавидят, должно было сделать всё намного проще.       Вот только проще не становилось, потому что Лань Ванцзи, кажется, вовсе не был рад тому, что самый невыносимый человек на свете наконец-то оставил его в покое.       По бесстрастному лицу Лань Ванцзи сложно было читать эмоции, но даже так Вэй Усянь заметил, что тот стал хмуриться намного чаще. Вэй Усянь думал, что, возможно, произошла размолвка с невестой, но Ло Цинъян, которая занесла им на занятие лишнюю пачку макулатуры для папье-маше, выглядела как обычно, совершенно миролюбиво перекинувшись парой фраз с Лань Ванцзи. Вэй Усянь с досадой думал, что они даже не похожи на парочку, но, видимо, у Лань Ванцзи был такой характер, не допускающий публичных проявлений чувств, неудивительно, что Вэй Усянь не пришёлся ему по душе!       А ещё под глазами пресс-секретаря залегли тени, будто он плохо спал.       Но, помимо этого, Вэй Усянь вдруг стал замечать, что Лань Ванцзи смотрит на него. Он смотрел, когда не был занят фотографированием, смотрел, когда приходил забирать А-Юаня с репетиций. Смотрел как-то иначе, не так холодно и колко, как раньше.       А потом перед репетицией к нему подошёл грустный А-Юань и попросил поговорить с ним кое о чём, пока не пришли остальные ребята. Это была их последняя репетиция в пятницу за полтора дня до Хэллоуина. – Да-да, что такое? – улыбнулся Вэй Усянь. – Учитель Вэй, скажите, что такого сделал господин Лань, что вы не можете с ним помириться? – неловко глядя в пол, спросил А-Юань.       У Вэй Усяня даже лицо вытянулось. – А мы разве ссорились? – растерянно спросил Вэй Усянь, обращаясь больше в пространство, чем к А-Юаню. Они ведь и впрямь не поругались в тот день, просто он решил больше не донимать Лань Ванцзи! – И потом, Лань Чжань ничего не сделал, почему ты так про него думаешь? – Он сам мне так сказал, что обидел вас, – честно ответил мальчик. «Ай-яй-яй, Лань Чжань, зачем обманываешь ребёнка?» – мысленно попенял ему Вэй Усянь, а потом до него дошло: наверное, он имел в виду синяки, не мог же он сказать ребёнку, что чуть не сломал руки его учителю. Тогда Вэй Усянь снова мысленно попенял Лань Ванцзи, но уже за то, что тот продолжал себя винить. – Твой господин Лань заблуждается, – мягко сказал ему Вэй Усянь. – Он вовсе меня не обижал. – Тогда почему вы больше не хотите с ним дружить? – по-прежнему глядя в пол, спросил А-Юань.       Вэй Усянь чуть не рассмеялся в голос. Да потому что Лань Чжаню ни на кой не сдалась ни дружба, ни что-то большее с ним! И сам Вэй Усянь действительно не хотел дружить с Лань Ванцзи, он хотел, чтобы тот схватил его своими огромными руками и сжал пальцы на бедре или ещё где-нибудь до новых синяков! Ну, и как такое сказать невинному ребёнку? – А-Юань, – попытался объяснить Вэй Усянь. – Мы просто очень разные люди. Я слишком бесцеремонный и назойливый, и поэтому я не нравлюсь твоему… эээ… Лань Чжаню, – Вэй Усянь чуть было не сказал «твоему отцу». – Я на него не в обиде, это ему, пожалуй, следует на меня обижаться за моё поведение. – Это не так, – упрямо заявил А-Юань и посмотрел на него. – Господин Лань расстроен тем, что вы больше не общаетесь. Он этого не говорит, но я же вижу, он скучает.       От продолжения этого неловкого разговора Вэй Усяня спасли подошедшие танцоры, и он сделал то, что делал всегда, чтобы отвлечься от дурных мыслей: погрузился с головой в работу. Собственно, все две недели он этим и занимался, доводя себя до полного изнеможения: работал в школе, работал в Доме культуры, по вечерам оттачивал мелодию для выступления и много рисовал.       Где-то на задворках сознания повисли волнующие вопросы. «Лань Чжань расстроен тем, что я перестал его донимать? Лань Чжань скучает по мне?» «Глупость и чепуха, – сказал себе Вэй Усянь. – Наверняка Лань Чжань расстроен чем-то другим».       Сублимировать в творчество было его любимым способом выразить чувства. Он публиковался под псевдонимом «Старейшина Илина» ещё с подросткового возраста, когда рисовал ещё довольно паршиво, и никак не ожидал тогда, что станет популярным. Но этот анонимный аккаунт был его отдушиной, и Вэй Усянь написал картину с ребятами из ансамбля, не забыв и о себе, изобразив себя в виде местного дурачка с клоунским макияжем – таким он сейчас себя видел. Клоун и дурак, который увлёкся человеком, которому был безразличен. Вэй Усянь не смог удержаться и добавил Лань Ванцзи на картину смутным силуэтом, на который хотел смотреть сам, но не мог.       Он рисковал, рисуя и публикуя картину с вполне узнаваемыми реальными людьми, но вдохновение перевесило, и теперь Вэй Усянь, как тот нарисованный дурак, стоял за колонной и слушал, как эти самые реальные люди рассуждают, кого же он изобразил на крыше: Лань Ванцзи или Лань Сичэня.       А самым хреновым было то, что в этот момент один из вариантов стоял рядом с ними в чёртовом белоснежном ханьфу с распущенными шёлковыми волосами, красивый, как небожитель, и выслушивал это всё.       Намеренно приложившись затылком к холодному мрамору, Вэй Усянь вышел и изобразил негодяя, ведь, в конце концов, ребятам действительно было по 12-13 лет и они не должны были ходить на такие аккаунты. Порой Старейшина Илина публиковал очень мрачные и даже жуткие вещи, с кровью, черепами, чудовищами и мертвецами – всё то, что Вэй Усянь не позволял себе делать публично, в школе и на конкурсах; хоть он и старался делать это красиво и эстетично, делая акцент не на расчленёнке и прочих страшных деталях, а на атмосфере и настроении, всё же неподготовленные умы это могло смутить и напугать.       А маленькие негодники взяли и поздравили его с днём рождения, подарив ему портрет, который нарисовали сами, все вместе. Вэй Усянь, ощущая безумную любовь к своим ученикам, так растрогался, что чуть не заплакал и совсем не сумел сдержать эмоций. Но Лань Ванцзи смотрел на него без раздражения странным взглядом, в котором было столько, что Вэй Усянь не смог бы при всём желании понять, что у того на уме.       А потом Цзинь Лин, его неугомонный племянник, который терпеть не мог, когда что-то оставалось невыясненным до конца, прямо спросил, кого он изобразил на крыше.       Паника короткой вспышкой подступила так стремительно, что Вэй Усянь едва сумел удержать лицо, ту роль, которую он две недели репетировал для выступления, образ тёмного заклинателя, повелевающего мертвецами, которому нет дела до каких-то там человеческих сует и глупостей. Но это сработало лишь на мгновение, потому что его тотчас же невольно выдала А-Цин, которая была старше мальчишек и вдобавок жила с Сяо Синчэнем, за которым Сюэ Ян увивался не первый год, Не Хуайсан говорил, они далеко не сразу начали жить вместе, пока что так и не объявляя об этом официально, и Сюэ Ян до сих пор ревновал его к Сун Цзычэню, который был лишь партнёром по танцам и близким другом Синчэня. А-Цин, которая наблюдала за этой мелодрамой с тех пор, как её удочерили, не могла не провести параллель между Вэй Усянем и ухажёром своего даочжана.       Стоя за колонной и сливаясь лицом со своим ярко-алым ханьфу, Вэй Усянь несколько раз стукнулся головой о мрамор, да так, что едва не брызнули слёзы. Какой же он идиот, теперь не только весь ДК в курсе, что он флиртовал с женихом Ло Цинъян, а ещё и дети, его ученики. Цзян Чэн был прав: он – самое настоящее убожество, которое позорит и себя, и всех вокруг.       Мысленно поблагодарив Лань Цзинъи за предположение о сценическом образе, Вэй Усянь стремительно покинул фойе, прошёл через закулисье и стал ждать, пока на репетицию явятся «Плывущие облака». Усевшись на колонку, он принялся вертеть в руках флейту, чтобы отвлечься и вернуть ловкость пальцам, которые от нервов начали мелко дрожать. К нему неспешно подошла госпожа Баошань, накрыла его левую руку своей, маленькой и сухонькой, но всё ещё удивительно твёрдой, и ободряюще сжала узловатые пальцы. – Нервничать – это нормально, – сказала она, по-своему истолковав его нервозность. – Да я не боюсь выступать, я же учитель. Ну, это другое, конечно, тут сцена и куча ребят на моей совести, но не настолько волнуюсь, – вздохнул Вэй Усянь, свободной рукой проворачивая прохладный бамбук в воздухе, красная кисточка мягко колыхалась. – Госпожа Баошань, вы когда-нибудь делали что-то такое, из-за чего чувствовали себя худшим человеком на свете, которому не место в приличном обществе?       Спросил и тут же покаянно замотал головой: – Простите. Вы ведь уважаемая наставница, заслуженный работник культуры. Вы-то уж точно не стали бы вести себя по-идиотски. – Мальчик мой, я хореограф, а не монахиня, – фыркнула госпожа Баошань. – И я тоже когда-то была молода и более легкомысленна, чем сейчас. – Вы тоже делали глупости? – недоверчиво улыбнулся Вэй Усянь. – О, ещё какие, – подтвердила наставница. – Не убивайся так, я уверена, всё не так скверно, как тебе представляется.       Из-за кулис вышли юные танцоры, Вэй Усянь посмотрел на них немного настороженно, ожидая, что дети теперь начнут его сторониться из-за того, что узнали про него. Особенно А-Юань, которому наверняка неприятнее всех было узнать, что его учитель бесстыдно клеился к его будущему отцу. Однако мальчики были взволнованы и ни словом не обмолвились о той неловкой сцене в фойе. – Госпожа Баошань, учитель Вэй, – А-Юань с одинаковым почтением кивнул им обоим. – Мы готовы к финальной репетиции.       Вэй Усянь подумал, что А-Юань наверняка, когда вырастет, станет профессионалом в любом деле, с его-то дипломатичностью. Сейчас на первом месте было выступление, к которому они так старательно готовились, а с личным можно разобраться и потом.       После репетиции они отправились в гримёрку, где Вэй Усянь помог ребятам нанести белила и грим. Юные дарования в образе маленьких призраков смотрелись забавно и немного жутковато. – А теперь – все вон, – велел он замогильным голосом своего сценического альтер-эго. – Ваш повелитель должен подготовиться.       Мальчишки захихикали и убежали к залу ждать своей очереди. Вэй Усянь, отчаянно ругаясь, кое-как надел алые линзы, от его попыток раздражённые глаза теперь слезились, а белки чуть покраснели, наверное, так было даже эффектнее, но Вэй Усянь всё равно мысленно проклял того, кто изобрёл эти адские штуки. Затем он покрыл лицо, шею и грудь белилами, старательно замазал татуировку под ключицей – мало ли, как в Доме культуры относятся к подобным вещам, да он и в принципе не любил её демонстрировать, так как она была глубоко личной для него, – распустил и тщательно расчесал свои длинные волосы, завязав некоторые пряди на затылке красной лентой, надел просторное чёрное ханьфу с широкими рукавами и взял свою флейту. Подумав, Вэй Усянь реквизировал чей-то плащ с капюшоном, чтобы по дороге никто не увидел его образ до самого выступления, спустился в зал и зашёл в тень драпировок, отделяющих сцену от закулисья.       Когда их номер объявили, Вэй Усянь глубоко вдохнул, позволил той внутренней тьме, которая позволяла ему создавать мрачные картины, захватить его целиком, усмехнулся и поднёс флейту к губам.       Плавно-настороженные трели разнеслись по залу, нарастая неуловимо, пока что не вызывая страха, но уже заставляя чувствовать беспокойство. Вэй Усянь шёл сквозь искусственный туман дым-машины, думая лишь о музыке и тьме, и, когда вспыхнули софиты, окрашивая сцену в красно-зелёные тона, он даже не вздрогнул от неожиданности, целиком погрузившись в свой образ. Он медленно отступил назад, освобождая пространство, и на сцене появились его маленькие призраки, покорные его воле, что он диктовал им через музыку. Трели стали резче и тревожнее, вплетаясь в созданный им на пару с Мо Сюаньюем звуковой бэкграунд; то был демонический пляс, Вэй Усянь даже хотел назвать номер «Пляска смерти», но решил, что такое не пропустит цензура – праздник-то частично семейный, кто его знает.       Танцоры кружились, завораживая зрителей, и Вэй Усянь испытал внутри какой-то восторг от того, что они делают это под его музыку, будто он и вправду был тёмным заклинателем, повелителем мёртвых. Он даже заканчивал номер с сожалением, так сильно ему понравилось их совместное с ансамблем и госпожой Баошань творение. Опустив флейту, Вэй Усянь встретился взглядом с Лань Ванцзи: его глаза были широко открыты и совершенно черны от заполнивших всю радужку зрачков.       Не позволяя внезапному смущению выйти наружу, Вэй Усянь удержал свой тёмный образ и усмехнулся, будто снисходительно принимая овации, поклонился залу вместе с «Плывущими облаками» и покинул сцену. Кажется, их номер произвёл настоящий фурор. За кулисами их встретила госпожа Баошань, глаза пожилой наставницы горели огнём. – Вэй Усянь, Вэй Усянь, – покачала она головой. – Надеюсь, ты понимаешь, что подписал себе приговор в виде дальнейших концертов, потому что я доведу этот номер до нужного хореографического уровня и буду вставлять в конкурсную программу. – Что, правда, так здорово вышло? – обрадовался Вэй Усянь, наконец, снимая маску тёмного заклинателя. – А ты что, не слышишь? – хмыкнула госпожа Баошань, кивая в сторону зрительного зала. – Твоя матушка гордилась бы тобой. Ты поистине одарённый человек, отличный музыкант и, как оказалось, прирождённый актёр. – Да ладно вам, – смущённо отмахнулся Вэй Усянь, но, на самом деле, слышать такое ему было донельзя приятно.       Когда он вышел из зала, на него насели его сегодняшние подопечные, восторженно подпрыгивающие, и, перебивая друг друга, принялись восклицать: – Учитель Вэй, учитель Вэй, из вас вышел бы отличный демонический наставник! – Да-да, вам так идёт этот образ! – Вы так здорово играли! – Мы хотим ещё! – Ну-ну, – Вэй Усянь потрепал «призраков» по макушкам. – Это вы замечательно танцевали, разве без вас получился бы этот номер? Идите в гримёрку, посмотрите в зеркало и скажите себе, какие вы молодцы.       Шумя и топая, ребята понеслись смывать грим. Посмотрев им вслед с теплотой, Вэй Усянь хмыкнул, глянул на А-Юаня, который разговаривал с госпожой Баошань, и решил: «Позориться, так до самого конца». – А-Юань? Можно тебя на минутку? – внутренне дрожа, попросил он, когда мальчик собирался присоединиться к товарищам. – Конечно, – А-Юань послушно отошёл с ним в сторонку. – А-Юань, я по поводу… ммм… того, что вам сказала А-Цин. Там, в фойе. – Ой, вы что, всё слышали? – испуганно прижал руки ко рту А-Юань. – Простите нас, учитель Вэй! Нам не следовало обсуждать такие вещи! – Да почему ты-то извиняешься? – чуть не взвыл Вэй Усянь. – Это мне следует извиняться, я ведь вёл себя как… как… В общем, совершенно неприлично и неподобающе. – Разве? – растерялся А-Юань и вдруг покраснел так сильно, что румянец было видно даже сквозь покрывающие лицо белила. – Но ведь взрослые так делают. Господин Синчэнь и господин Сюэ, например. Я просто думал, что вы хотите дружить с господином Ланем, но, если вы… если вы хотите… не дружить… то это ничего, – А-Юань совсем смутился и уткнулся взглядом в пол.       От неловкости этого разговора Вэй Усяню захотелось открыть окно и выйти в него, а не тратить время на лестницу. Протяжно вздохнув, он всё же сказал: – Наверное, нормально, но только если человек не против и свободен. А я опозорил и себя, и господина Ланя, и его невесту. Ох, а я ведь даже перед ней не извинился! – Какую невесту? – удивлённо спросил А-Юань, поднимая голову. – Мянь-Мянь, ой, то есть, дева Ло, Ло Цинъян, – Вэй Усянь удивился не меньше. – Господин Лань разве не говорил тебе? – Но ведь госпожа Ло помолвлена с другим человеком! – округлил глаза мальчик. – Я даже видел его, он здесь не работает, но они целовались возле входа. – Но… но… – Вэй Усянь совсем ничего не понимал, как же так, ведь Лань Чжань сам сказал, что ему нравится Мянь-Мянь?! – Учитель Вэй, так вы перестали общаться с господином Ланем, потому что подумали, что заигрываете с чужим женихом? – выпалил А-Юань свою догадку, всё ещё красный-красный от неловкости, но глаза его весело блестели. – Что? Я? Нет, – Вэй Усянь, опомнившись, замотал головой. – Какая разница, я всё равно не нравлюсь Лань Чжаню, ни так, ни как-либо ещё, а в целом, как человек, потому что я бесстыжий и настырный, так что Мянь-Мянь тут совсем ни при чём. – Учитель Вэй, я ведь говорил, что господин Лань очень расстроен тем, что вы больше не общаетесь. Разве он бы огорчался, если бы вы ему совсем-совсем не нравились? – с восхитительной простотой спросил А-Юань. – А ещё… когда мы выступали, он смотрел на вас. Обычно он смотрит на меня, но сегодня смотрел только на вас.       Тут А-Юань, очевидно, вспомнил, что ему ещё возвращаться в приют и, извинившись, ушёл в гримёрку. А Вэй Усянь, совершенно сбитый с толку, плюхнулся на пол прямо в костюме и застонал, закрыв лицо руками. Он абсолютно ничего не понимал.       Лань Чжань смотрел на него? Вэй Усянь вспомнил чёрные глаза пресс-секретаря: да, смотрел, ну, а кто не смотрел, раз номер удался, да и его на сцене прежде никто не видел.       Лань Чжань не помолвлен? Лань Чжань скучает? Но почему тогда ничего не сказал, если он хотел, чтобы они общались, он бы сказал про Мянь-Мянь? Значит, не хотел, специально использовал неверный вывод Вэй Усяня, как повод прекратить его приставания. И расстроен он был по совершенно другой причине. Да, точно, Лань Ванцзи ведь всё ещё винил себя за то, что наставил синяков Вэй Усяню!       Глаза больно резануло: кажется, они совершенно не переносили линзы. Вэй Усянь поднялся, зашёл в туалетную комнату, вымыл руки и, шипя, извлёк адские штуковины, потратив кучу времени. Глаза стали совсем красными от раздражения и лопнувших капилляров, он снова пустил холодную воду и попытался умыться, но, кажется, сделал только хуже: грим надо было снимать не водой. – Вэй Ин, – раздался за спиной знакомый голос.       Вэй Усянь похолодел, дёрнулся, ударившись макушкой о кран, охнул, поднял голову и увидел в зеркале, помимо своего перекошенного красноглазого лица со смазавшимся гримом, отражение Лань Ванцзи за своей спиной. Зрелище, должно быть, было впечатляющим: глаза Вэй Усяня всё ещё слезились после линз и от попавшей в них туши, на лице белые пятна, по щекам сползали чёрные капли наполовину смытых теней. Натурально шут, правильно он себя таким на картине изобразил.       От страха, что Лань Ванцзи сейчас скажет что-то по поводу своей роли в картине, или ещё какой-нибудь глупости, сотворённой им, Вэй Усянь будто помутился рассудком и повёл себя ещё глупее. – А, Л-Лань Чжань! Прости за картину, ладно? Если хочешь, я удалю, только скажи! – Не стоит. Вэй Ин, ты… – Я… – он заморгал от боли в глазах, почувствовал, как текут слёзы, и запаниковал пуще прежнего. – Я не плачу! Честно! Это просто линзы, совершенно ужасные штуки, надо купить другие. Так вот, я не плачу. И руки у меня не болят! И прекрати корить себя за тот случай уже, сказал же, я тебя не виню!       Вэй Усянь нервно схватил бумажные полотенца, пытаясь оттереть чёртов грим. – Вэй Ин, – Лань Ванцзи сделал шаг к нему.       Паникуя, Вэй Усянь шарахнулся в сторону и подскочил к двери. – Не виню, честно! – завопил он. – Прости меня за картину, и за флирт тоже прости, я правда-правда не хотел опозорить тебя на весь ДК, я не знал, что тебе настолько неприятно, прости-прости-прости!       Выпалив это, Вэй Усянь выскочил за дверь и опрометью бросился в опустевшую уже гримёрку, схватил картину, которую ему подарили, и пулей вылетел из Дома культуры, как был: в чёрном сценическом ханьфу, с растрепавшимися распущенными волосами и не до конца смытым гримом. Вечерняя прохлада последнего октябрьского дня неуютно пробирала его до костей. От холода и того, что он опять выставил себя полным идиотом перед Лань Ванцзи, который и так его на дух не переносит, Вэй Усяню захотелось заплакать уже по-настоящему.       Ёжась от ветра, он увидел на служебной парковке светло-бежевый автомобиль Цзинь Цзысюаня: всё семейство как раз садилось в него. Вэй Усянь кинулся к ним со всех ног. – Сестрица! – завопил он, спотыкаясь на лестнице и чудом не падая. – Сестрица, пожалуйста, свари мне суп! – А-Сянь? – Цзян Яньли встревожено посмотрела него: он выглядел жутко. – Что случилось? – Я идиот, – всхлипнув, ответил Вэй Усянь. – Твой Сянь-Сянь – самый большой дурак на свете. – Тоже мне, новости, – буркнул с заднего сиденья Цзинь Лин. – А-Лин! – одёрнула его Цзян Яньли. – Садись в машину, А-Сянь, ты же замёрзнешь, кто ходит в ханьфу в конце октября? – Большие дураки, – хмыкнул Цзинь Цзысюань.       Вэй Усянь метнул яростный взгляд в его сторону, но смолчал и забрался на заднее сиденье, написав Цзян Чэну, с которым планировал вернуться домой, что сегодня останется у сестрицы. Пока они ехали, телефон пиликнул входящим сообщением с почты. Вэй Усянь удивился: думал, что Цзян Чэн ответит ему в вичате. Открыв почту, он замер. «С днём рождения, Вэй Ин.»­ - гласило сообщение.       К поздравлению Лань Ванцзи приложил чёткие и качественные фотографии самого себя с разных ракурсов, которые Вэй Усянь так долго и безуспешно выпрашивал.

***

      Следующие три дня Вэй Усянь успешно морозился, стараясь поменьше заходить в интернет и вообще посвятить себя работе. В Дом культуры он не ходил: у коллективов в ноябре начинался фестивальный сезон, и теперь все репетиции уделялись усиленной подготовке, «Плывущие облака» во вторник уже успели съездить на городской конкурс и теперь готовились к масштабному творческому фестивалю, который должен был состояться в субботу аж в Чэнду. Вэй Усянь, узнав об этом, повздыхал: фестиваль этот был по разным направлениям, в том числе и по изобразительному искусству, и несколько человек из школы «Юньмэн» под его руководством тоже отправляли свои работы на конкурс, но, видимо, не прошли. «Чем не повод подтянуть свою программу, да?» – сказал себе Вэй Усянь, изо всех сил стараясь не думать о чём-либо, кроме работы.       Он прекрасно понимал, что в четверг ему не избежать неловкости с Лань Ванцзи, ведь тот опять придёт фотографировать занятие – до Вэй Усяня уже дошло, что он ходил туда ради А-Юаня, чтобы провести с ним ещё немного времени хотя бы таким способом. Понимал, но всё равно старался об этом не думать, заняв избегающую позицию.       В разгар четверга он сидел в столовой с Цзян Чэном, Цзян Яньли и её малышами, сумрачно ковыряя в контейнере палочками, как неожиданно раздался звонок телефона. Номер был незнакомый, хотя Вэй Усянь не был уверен в том, что просто не забыл, кто это. Взяв трубку, он услышал приятный женский голос, начавший с извинений за задержку по техническим причинам, а после сообщивший, что все работы были допущены до финального этапа конкурса, и всех учеников и его, как наставника, приглашают в Чэнду в эту субботу. – Так как у вас картины, не требующие вашего обязательного присутствия, и времени осталось совсем мало, вы можете пройти этот этап и дистанционно, – добавила девушка на том конце провода. – Если ваши ученики займут призовые места, мы отправим вам награды и дипломы по почте. Мы понимаем, уже очень поздно, но вы сможете дать ответ не позднее пяти часов вечера, чтобы организаторы фестиваля знали, на сколько гостей рассчитывать? – Да-да, я сейчас же всем позвоню, – улыбнулся в трубку Вэй Усянь. – Большое спасибо! Ребята будут очень рады!       Ещё раз извинившись, девушка отсоединилась, а Вэй Усянь ликующе вскинул кулак. Вау! Такой большой конкурс, дети так старались! – Они прошли, представляете? – восторженно поведал Вэй Усянь. – Сейчас, только доем и тут же всем позвоню. Хотя… А-Цин! – заорал он на всю столовую. – Твоя картина прошла в финал, ты поедешь?       А-Цин, сидевшая через ряд с Цзинь Лином и другими одноклассниками, вылезла из-за стола, необычайно довольная. – В Чэнду, да? Класс, конечно, поеду! Даочжан тоже там будет, его взяли в жюри в хореографический конкурс. И зайчики тоже участвуют, – мечтательно протянула девица.       Решив, что доесть можно и потом, Вэй Усянь мигом написал в общий чат с другими участниками и их родителями. Трое откликнулись моментально: все ещё на этапе заявок очень хотели поехать в Чэнду и очень расстроились, не получив ответа. – Поздравляю, А-Сянь, – тепло улыбнулась Цзян Яньли. – И тебя, А-Цин.       Цзян Чэн не спешил с поздравлениями и восторгами. – Чэнду. Послезавтра, – с нажимом сказал он, внимательно глядя на Вэй Усяня. – Ну, да, – не понял Вэй Усянь. – Уроки завтра до четырёх. – Ага. – Не догоняешь, значит, – вздохнул Цзян Чэн, отобрал у него телефон, вбил поисковый запрос и сунул братцу под нос. – Так понятнее?       Вэй Усянь посмотрел на расписание: последний скоростной поезд в Чэнду в пятницу уходил в 16:43. Смотрел-смотрел, и понимание разливалось по его телу вместе с ужасом. Они не успеют на поезд.       А значит, остаётся только самолёт. Самолёт.       А-Цин уже ускакала делиться радостью с недовольным Цзинь Лином, который рисовал не так хорошо и на конкурс не заявлялся, а Вэй Усянь, позабыв и про неё, и про обед, невидящим взглядом смотрел в экран телефона и не мог дышать. Самолёт.       Позабытый детский страх захватил всё его существо, он слышал в ушах голос матери, разрывающий барабанные перепонки скрежет сминаемого металла и крики, затихающие в холодной ноябрьской ночи. – А-Сянь, всё будет в порядке, – голос сестрицы немного развеял жуткие звуки в голове. Родители ещё двоих учеников тоже отписались, давая добро на поездку, данные детей уже были у него на всякий случай, и ему оставалось только забронировать места и стрясти с родителей деньги. – Хочешь, я забронирую билеты? – успокаивающе предложила Цзян Яньли, взяв его за руку. – А ты скажешь организаторам, когда вас ждать. – Хочу, – безжизненно отозвался Вэй Усянь. Выбирать самому место, по которому его будут опознавать в случае катастрофы? Ни за что на свете.       В кои-то веки Цзян Чэн не стал комментировать в духе «детский сад» – даже он понимал, когда не стоит издеваться над братом – и лишь спросил: – Там ведь можно дистанционно, верно? Вы же не танцуете и не поёте. – Можно. Но ребята очень хотели поехать, – жалко выдохнул Вэй Усянь. – Ещё и твой день рождения пропущу. – Пропустишь и пропустишь, – спокойно ответил Цзян Чэн. – Всё равно отмечать только в воскресенье буду, у Вэнь Цин завтра сложная операция вечером, а в субботу она на сутках. – Точно, – дёрнул уголком губ Вэй Усянь. – Я и забыл. − Ты никогда и не помнил. − Вот, держи, − Яньли вернула ему телефон. – Семь билетов на утренний рейс в субботу, тебе нужно только переслать всё организаторам и заказать минивэн. Всё в порядке. − Он… большой? – выдавил Вэй Усянь, имея в виду самолёт. − Не такой большой. Не та модель, − успокоила его сестрица. − А места… в хвосте? − В хвосте. − Ладно, − он шумно выдохнул, пытаясь прийти в себя: впереди было три урока и занятие в ДК. – Ладно. Спасибо. Я справлюсь. Да. − Конечно, справишься, − Цзян Яньли погладила его по руке. – Всё будет хорошо.       Ни хрена не было хорошо. Вэй Усянь кое-как провёл оставшиеся уроки – к счастью, его ученики хорошо его знали и понимали, что сейчас лучше его не донимать, − и на автопилоте направился в Дом культуры. Как он дошёл и не попал под колёса, он сам не понимал, кажется, ему сигналили, но он не отображал этого, ноги сами несли его, куда нужно. Зайдя в ДК, он растерянно огляделся, зашёл в туалет умыться и немного привёл себя в чувство. Увидев учеников, Вэй Усянь постарался собраться с мыслями, с трудом улыбнулся и постарался звучать бодро и весело: − Ну, что, приступим? Кстати, зайчата, вас с победой, − обратился он к А-Юаню, Лань Цзинъи и Оуяну Цзычжэню. − Спасибо, учитель Вэй! – хором откликнулись «зайчики». − Уверен, в эту субботу у вас тоже всё получится, − пообещал Вэй Усянь и осёкся, прикусив губу: лучше было не думать о субботе. – Ладно. Я тут подумал, может, попробуем одну технику штриховки? Вот такую, мелкую.       Он взял лист и быстрыми мелкими штрихами изобразил силуэт леса, затем более беспорядочно – траву, а более круглыми штрихами – ночное небо с полной луной. Получился готовый пейзаж. − Ну, как-то так, самый простой пример. − Ого! А так можно что угодно нарисовать, без контура, только штрихами? – поразился Цзинъи. − Конечно. Даже портрет, − выдавил улыбку Вэй Усянь.       Технику мелкой штриховки, Вэй Усянь, конечно же, выбрал намеренно: у него так дрожали руки, что всё прочее он попросту не смог бы ровно нарисовать.       Ребята увлечённо шуршали карандашами, кто-то, последовав примеру учителя, рисовал пейзаж, кто-то животных, кто-то цветы и деревья. Вэй Усянь смотрел на свой рисунок и видел деревья на холмистом склоне и разбросанные обломки. Кажется, ночной лес тоже не следовало рисовать, хотя, пожалуй, сейчас что угодно вызывало ассоциации с той проклятой ночью, нарисуй ему кота – он и то бы припомнил, что у кого-то из пассажиров был ободок с кошачьими ушками, даже если на самом деле их не было. − Учитель Вэй, с вами всё в порядке? – тихонько спросил А-Юань, осторожно потянув его за рукав. − Что? Да-да, всё хорошо, − Вэй Усянь нервно улыбнулся сухими губами. – У тебя здорово получается, продолжай.       А-Юань ему, кажется, совсем не поверил и изредка поглядывал на учителя. Хуже того, Вэй Усянь почти постоянно чувствовал на себе взгляд Лань Ванцзи, который сегодня фокусировал камеру только на руках и рисунках, но не на его лице. Представив себя со стороны, Вэй Усянь догадался: такое точно нельзя будет выставить в социальные сети.       И он ещё с утра нервничал из-за Лань Ванцзи и того, что тот наверняка попытается обсудить с ним воскресенье? «Бойся своих желаний, Вэй Ин», − невесело сказал себе Вэй Усянь, в который раз кусая губу.       В конце занятия он, как всегда похвалил всех, отступил от стола, чтобы Лань Ванцзи было удобнее фотографировать готовые рисунки, и принялся собирать материалы. Все ученики уже ушли, и Вэй Усянь остался один, без цели, но с пониманием, что ему предстоит провести вечер и ночь наедине с мыслями о грядущей поездке, потом ещё как-то учить детей рисовать целую пятницу, и снова вечер и ночь. А потом… потом его ждал полёт.       Руки затряслись, и Вэй Усянь выронил стопку бумаги, листы ворохом разлетелись по мраморному полу. Посмотрев на них, он присел на корточки, пытаясь собрать, и через минуту понял, что просто перекладывает бумагу туда-сюда. Из разбитого самолёта тоже разлетались листы бумаги, кто-то, наверное, ехал в бизнес-командировку или возвращался из неё. Вэй Усянь сжался и прижал ладони к ушам, в которых снова скрежетала сталь. − Вэй Ин?       Он настолько ушёл в свои воспоминания, что даже не слышал отчётливого стука шагов по гладкой поверхности. У Вэй Усяня не было сил, чтобы от него убегать. − Что случилось? − Тебе… тебе какое дело? – неожиданно резко ответил Вэй Усянь, у которого от страха всё смешалось в голове и душе. – Тебе же всегда было плевать.       Зачем он спрашивает? Ему же всё равно, он терпеть не может Вэй Усяня, этого назойливого, шумного, бесцеремонного Вэй Усяня, почему он сейчас-то не оставит его в покое? Он не хотел обижать Лань Ванцзи, правда, не хотел, но от напряжённого страха вернулась невольная обида. − Мне не плевать, − спокойно ответил Лань Ванцзи. − Конечно. Конечно, не плевать, − улыбнулся Вэй Усянь криво и зло. – Я ведь настолько тебе отвратителен, что ты был готов уцепиться за любой способ, который избавит тебя от моего назойливого внимания. Ну, поздравляю, может, послезавтра меня действительно не станет, и тебе будет легче!       Он слепо дёрнул листок, на котором тот стоял, и бумага порвалась. Услышав этот звук, Вэй Усянь снова съёжился: так разрывалась обивка сидений в салоне самолёта.       Лань Ванцзи вдруг сел рядом и схватил его за руки, прекращая бездарные попытки собрать бумагу. Вэй Усянь зажмурился и отвернулся. − Почему? − Что – почему? – задыхаясь, переспросил Вэй Усянь. − Почему тебя не станет послезавтра? − Потому что послезавтра я сяду в самолёт, − прошептал Вэй Усянь, сдаваясь. − У тебя аэрофобия? – уточнил Лань Ванцзи, чуть успокаиваясь. − И как ты догадался? – с нотками истерики съязвил Вэй Усянь. − Вэй Ин, аэротранспорт – самый безопасный вид транспорта. Статистически… − Плевать я хотел на статистику! – заорал Вэй Усянь в его невозмутимое лицо. – Мама и папа – часть этой статистики, попав в тот минимум, что не долетел? Я часть этой статистики, потому что выжил?!       Лицо Лань Ванцзи чуть переменилось, но Вэй Усяню было всё равно. Всхлипнув, он уронил голову и прошептал: − Я не хочу снова туда.       Лань Ванцзи переместил руки с его запястий на предплечья, мягче, чем прежде. − Ты был там? Ты – один из четырёх выживших рейса 123? − Больше, − выдохнул Вэй Усянь. – Выживших было больше. Но все умерли, не дождавшись помощи. Мама… мама умерла. Она говорила со мной на земле. А потом перестала.       Четыре спасённых человека на более полутысячи мертвецов. Только потому, что спасательные службы никак не могли договориться между собой из-за конкуренции. − Мне страшно, Лань Чжань, − он поднял голову и посмотрел в нефритовые глаза, которые не были холодными. – Я не хочу туда. В тот лес, полный огня, обломков и криков. Я до сих пор слышу их, Лань Чжань. Мне было всего четыре, у меня дерьмовая память, но их я помню, я не хочу снова, Лань Чжань, я не хочу…       Лань Ванцзи, ничего не говоря, просто сел ближе, положив руки ему на лопатки, и Вэй Усянь со всхлипом уткнулся в его плечо, не в силах самостоятельно справиться со своим давним страхом. Лёгкое давление больших рук на спине, будто оберегающих его от кошмаров, внушало ощущение какой-то надёжности, и он немного успокоился, страшные звуки в его голове немного утихли. − Я могу полететь с тобой, − сказал Лань Ванцзи. − Зачем? – жалко выдохнул ему в плечо Вэй Усянь. − Чтобы ты не был один. − Я и так не буду один. Со мной летят шестеро моих учеников. − Они не помогут. − Зачем, − повторил Вэй Усянь. – Зачем это тебе? Ты меня ненавидишь с самого моего первого появления здесь. − Это не так, − чуть тише опроверг Лань Ванцзи. Он не шевелился и продолжал его обнимать. − Тогда почему? – спросил Вэй Усянь. – Почему ты не рассказал мне, что на самом деле не помолвлен с Мянь-Мянь? − Я… − Лань Ванцзи запнулся, и Вэй Усянь с горечью улыбнулся, не поднимая головы. – Я сначала не придал этому значения. Я думал, ты сторонишься меня, потому что боишься, что я опять причиню тебе боль. А когда понял, то… − Решил, что это удобная причина от меня избавиться? – не дал ему закончить Вэй Усянь. – Хороший план. Даже сработал. Но я сам виноват, не видел всё это время, как тебе противно моё внимание.       Он отстранился, но Лань Ванцзи не дал ему уйти, сжав его за плечи – не больно, но крепко. − Ты раздражал. Но никогда не был противен, − еле слышно возразил Лань Ванцзи. – И я ошибался. Я виноват. − Что ж, я виноват, что раздражал, ты виноват, что не сказал правду. Обнимемся и вместе виновато пойдём, так, что ли? – невесело усмехнулся Вэй Усянь. − Я действительно считал, что так будет проще. Если ты оставишь меня в покое, − признался Лань Ванцзи, не глядя ему в глаза. – Но проще не стало. − Лань Чжань, ты что же, хочешь, чтобы я снова начал тебя раздражать? − Хочу, − Лань Ванцзи, наконец, поднял голову и посмотрел на него.       От переизбытка стресса Вэй Усянь неожиданно фыркнул и немного истерично рассмеялся. − И всё же, − отсмеявшись, невесело сказал Вэй Усянь. – Это не повод тратить на меня своё время и деньги и куда-то там лететь. − Если тебе будет проще, могу сделать вид, что лечу смотреть на А-Юаня, − хладнокровно откликнулся Лань Ванцзи. − Слушай, а ловко ты это придумал! – восхитился Вэй Усянь с нескрываемой иронией. – Только всё равно не надо. Я того не стою.       Лань Ванцзи коротко и раздражённо вздохнул. − Когда ты летишь? – спросил он. − Утром в субботу, − Вэй Усянь всё-таки избавился от его хватки и принялся собирать рассыпавшуюся бумагу, благо, что руки почти перестали дрожать. − Места в хвосте? – уточнил Лань Ванцзи. − В хвосте, в хвосте. Все, кто уцелел, сидели в хвосте, самолёты же чаще носом падают или врезаются, − пробурчал Вэй Усянь, не глядя на него, и положил стопку бумаги на стол. − Готово, − невозмутимо сказал Лань Ванцзи. − Что готово?       Вместо ответа Лань Ванцзи продемонстрировал ему экран своего смартфона, на котором чётко значилось: «Оплачено. Ваше место – 38А. Приятного полёта!». Вэй Усянь побелел от шока. − Отмени. Я не хочу, чтобы ты разбился из-за меня. − Билет оплачен. Отменить нельзя, − всё так же невозмутимо сказал Лань Ванцзи. – Никто не разобьётся. − Лань Чжань! − Вэй Ин.       Они оба уставились друг на друга, один – шокировано и сердито, второй – бесстрастно и упрямо. Вэй Усянь первым отвёл взгляд. − Всё равно не понимаю, зачем тебе всё это, − пробурчал он. − Ты не будешь один на один со свои прошлым, − спокойно ответил Лань Ванцзи.