Зимние цветы

— Подснежник, блять! — фельдшер сплюнул на землю жёлтую от никотина слюну и пнул припорошенное снегом тело грязным ботинком. — Алексеич! Оформляем жмурика! Бдительные бабки, мать их! Всрался им этот бомжара в такую рань! И ведь смена же почти закончилась! Алексеич, сердитый, как черт и усатый, как морж, топтался неподалёку у открытого капота каретной газели, попивая прямо из термоса чай пополам с коньяком. Водитель скорой красными от мороза руками доставал масляный щуп и придирчиво разглядывал его в предрассветных сумерках. — Дёрнуло же тебя здесь встать! — бубнил врач в широкое горлышко термоса. — Уже были бы на станции! Фельдшер, заскрипев матюгами, присел на корточки и потянул за плечо окоченевшее тело. — А чтоб тебя! — выругался он. Бледное до синевы лицо молодого парнишки было покрыто льдистой коркой, черные длинные волосы смерзлись сосульками. В скрюченных пальцах булькнула полупустая бутылка. — Ну, хоть не зря мерзнем! — хохотнул фельдшер, вытаскивая из рук жмура бутылку и хвастаясь находкой перед Алексеичем. — Достойная награда! — скептично скривился врач. — Давай, Миша, вызывай ментов. Не наше это дело. Щас быстренько констатируем, а они пусть дальше ебутся. Он нехотя подошёл к коллеге и принял из его рук добычу, отвинтил крышку, понюхал. — Не паленая, вроде. И мальчишка приличный. Глянь-ка, при костюме! Ишь ты! — Не умеешь пить – не берись! — наставительно пробасил подошедший дядя Витя – бессменный водитель и большой специалист по употреблению горячительных напитков. Алексеич присел рядом с юношей, ощупал холодную шею, небрежно оттянул веки. — Ёпт! Да он живой ещё! — выдохнул врач. — Быстро его в машину! Готовь чемодан! Бегом, блять! ###### Назойливый звук мешал быть в невесомости. Вот только что он плавал в черном великом ничто, а теперь всё отчётливее слышит, как где-то рядом кто-то судорожно всхлипывает и подвывает. Эрик тяжело поднял веки, словно то и не веки вовсе, а железный занавес. Сквозь марево проступали обшарпанные голубые стены, яркий прямоугольник окна, пустые разворошенные кровати, и справа, будто соринка попала в глаз, маячил силуэт, издававший неприятные звуки. Эрик медленно сморгнул несколько раз, картинка стала чётче. Мама. — Господи! — взвизгнула она и бросилась на грудь сыну. — Эричка!! Слава богу! Эрик скосил глаза, увидел содрогающиеся плечи, затянутые в белый крахмальный халат. Сглотнув болезненный комок, он приобнял мать. На глаза навернулись слёзы боли. В глотке будто застрял моток колючей проволоки. Дверь в палату скрипнула, стали заходить больные: кто в больничной пижаме, кто в трениках с выдутыми коленками – все они зажимали в локтях ватки, в спертом воздухе резко запахло спиртом. — О, спящая красавица очухалась! — балагурил мужик в тельнике. Эрик подавил рвотный позыв от навязчивого запаха. Мама встрепенулась. — Эричка! Всё будет хорошо! Паша сказал, что поможет тебя перевести в приличную больницу, поближе к дому... Такой приятный юноша... Он от кого-то из своих на скорой узнал о том, что ты здесь, мне позвонил... вы друзья, да? — Да, — первое слово, такое короткое и, в общем-то, ненужное, оно полоснуло лезвием по горлу. Эрик осторожно прикоснулся к шее. Через приоткрытую дверь из коридора послышались голоса: — Не больше одного посетителя в палате! Главный узнает, убъёт! У нас режим! Так нельзя! — тарахтела медсестра. — Мне можно! — отрезал смутно знакомый голос, и в проёме появился мужчина в белом халате поверх теплой форменной куртки скоряка. — Паша! — воскликнула мама, всплеснув руками. — Как хорошо, что вы пришли! Эрик со мной молчит! Может, у вас выйдет его разговорить! Они говорили о нём в третьем лице. Что-то об анализах, назначениях, даже о наркологическом диспансере. Эрик медленно сел в кровати, выдернул из руки иглу, та повисла на тонкой трубке, раскачиваясь маятником. — Ты куда собрался?! — мать возмутилась, в точности как детстве, когда он шел куда-то, кроме музыкальной школы. Паша подхватил его под локоть, помог сделать первые дрожащие шаги. Обретя опору, Эрик наконец выпрямился и тут же отверг помощь. Пошатываясь, он побрел на выход из палаты. На нем была идиотская ночнушка с голым задом, и мама что-то причитала вслед. Коридор, по которому пришлось идти, оказался таким длинным, что Эрик уже и не надеялся дойти до туалета, прежде чем обмочит свои ноги. Где-то работал телевизор, диктор серьёзным голосом вещал об очередном кризисе. Кашпо с чахлыми традесканциями прикрывали особо облезлые места на крашеных стенах, больные с кроссвордами в продавленных креслах провожали взглядами собрата по несчастью, что призраком шёл среди вполне себе бодрых пациентов. Вонючий сортир с битой плиткой встретил его одинокой истеричной лампочкой. Эрик подошёл к писсуару и расслабился, ноги едва не подкосились от облегчения. Бездумно пялясь на трещину прямо перед собой, он не заметил, как в туалет кто-то вошёл. Сильные руки обхватили спину, перехватили под грудью. Эрик даже не дернулся. Паша прижался своим длинным носом к его уху и зашептал, потираясь: — Ты чуть не умер... Мой талантливый идиот! Эрик оправил рубашку, развернулся в кольце рук и оказался лицом к лицу с обеспокоенным Пашей. — Поедешь ко мне жить? — тихо спросил тот. Эрик отрицательно покачал головой, высвободился из объятий, прошлепал по склизкому полу к сколотой раковине и открыл кран. В трубах заурчало, кран сплюнул ржавчиной. Склонившись над раковиной, Эрик умывался, полоскал рот, отфыркивался. Он почувствовал прикосновение к обнаженным ягодицам. Паша снова обнял его, упёрся носом между лопаток. — Я беспокоюсь, — горячее дыхание обожгло кожу. Эрик дёрнул плечами сбрасывая чужие руки. — Сколько можно молчать?! Мы же не чужие! Эрику стоило только показать на своё горло, как Паша уже тащил его по коридору в ординаторскую. Мать подпирала стену, вытирая покрасневший нос затасканным, измятым платком. Паша бессовестно прильнул к двери ухом. Эрик, будто во сне, вспоминал потом дни, проведенные в больнице. Лихорадка приковала его к постели, в груди клокотало, горло жгло огнём. Он метался на влажных простынях в своей вип-палате, выбитой Пашей у главврача, и проклинал тот день, когда не умер. Вердикт был неутешительный – Эрик больше не сможет петь. Голос вернётся, но связки не восстановить, они больше не смогут раскатисто вибрировать бархатным баритоном. ###### Утро выписки было солнечным и нарядным. Выпавший ночью снег блистал глазурью на перилах крыльца, морозный воздух был до того прозрачный, что казалось звенит. Эрик глубоко вдохнул и зашелся кашлем. Мама и Паша заботливо усадили его в такси. Удивительно, как эти двое спелись. Дома всё было по прежнему. Знакомый скрип половиц, тиканье часов на кухне, звук воды в бачке – раньше Эрик слышал в этом музыку. Теперь это просто звуки и ничего больше. Даже кровать осталась в том виде, в каком он видел её последний раз. Тогда в ней спал кто-то другой, кто-то злой и немного безумный, на кого Эрик пялился всю ночь, не в силах сомкнуть глаз перед важным конкурсом. Даже початая бутылка вина всё ещё стояла на столике... Мама порывалась перестелить постель, но Эрик остановил её. Раздевшись догола, он рухнул на это измятое ложе и долго ёрзал в подушках, прежде чем уснуть на долгие сутки. Впервые за прошедший месяц, он видел сны – глупые и несвязные, но просыпаться не хотелось. Разбудил мобильник. Эрик выпростал руку из-под одеяла, нащупал на полу трубку. — Эричка, я тебя не добудилась, ушла на работу. Отпуск-то кончился. Там в холодильнике отбивные, картошка – прошу, покушай... Если куда-то пойдешь, одевайся тепло и... — Хорошо, мам, — прохрипел осипшим голосом Эрик. Мать на секунду перестала тараторить и вдруг заплакала. Нажав на отбой, Эрик выбрался из постели и отправился в ванную комнату. За тот месяц, пока он валялся в больнице, у него отросла самая настоящая борода – торчащая во все стороны, замятая мочалка. Он сильно похудел, осунулся, грязные волосы было не продрать. В поисках пены для бритья, Эрик обыскал все полки. Ничего, кроме мыла с ароматом химической розы. В стакане две зубные щетки – его и мамина... Нужно было что-то есть, что-то делать, куда-то идти, но сил не было, словно он древний старец. Вновь зазвонил телефон. Доктор. Прихватив со столика початую бутылку вина, Эрик опустился на кровать, закурил свою первую сигарету. Сильный спазм скрутил кашлем, в глазах потемнело. Юноша откинулся поверх скомканного одеяла, глотнул вина, затянулся. Дым вился над ним вышедшей из тела душой, клубился густыми спиралями. Пустота ощущалась особенно остро в одиночестве. Ничего не осталось – ни голоса, ни смысла. Ещё месяц назад у Эрика был дар, теперь же его сосуд пуст. Находиться в тишине квартиры стало невыносимо. Нехотя собравшись, Эрик вышел на улицу. Холодный воздух раздражал горло, кашель снова выдавил из него слёзы. Они дрожали на ресницах всю дорогу, пока в наушниках звучал Шуберт. ##### Слава открыл ему в шикарном домашнем халате с синим бархатным воротником и вензелями. Увядающее лицо его с опущенными уголками губ преобразилось. Он изо всех сил держал серьезную мину, но заблестевшие глаза выдали с потрохами. Обычно уверенные, спокойные движения Славы превратились в пляску святого Вита. Не зная, куда деть нервные руки, он то протягивал их к гостю, не решаясь прикоснуться, то прятал в карманы халата. — З-здравствуй, — задохнулся он. Эрик бросил на хозяина дома тяжёлый взгляд исподлобья, стащил пальто, бросил на пол зелёный шарф и, как был в обуви, прошёлся по толстому ковру в спальню, на ходу сбрасывая туфли, тонкий пуловер, рубашку... Слава шёл по следу, недоумевающе подбирая вещи, пока не поднял с паркета брюки, звякнувшие ремнём. Он замер с ворохом одежды посреди большой комнаты. Эрик в одном белье полулежал поперёк широкой кровати на стеганном атласном покрывале, опираясь на локти. — Господи, ты словно сошёл с картины Караваджо... — пробормотал Слава, пожирая глазами исхудавшее тело. Эрик снисходительно улыбнулся. Слава заметался по спальне, бросил вещи на резную спинку кресла. — Что же это я?! Столько не виделись! Водки, виски? Может, ты голодный? При упоминании водки Эрику свело желудок. — Виски, — коротко бросил он хриплым голосом, запрокидывая назад голову. Длинные волосы черными гадюками расползлись по одеялу. Слава снова застыл у бара, медленно повернулся. — Что с твоим голосом?! — нервным шепотом произнёс он. Эрик пожал плечами. — Простыл немного... Слава укоризненно покачал головой. — Нельзя же так! Я знал, что твой дикарь до добра не доведёт! Зачем ты только с ним спутался?! Эрик сел на кровати, потянулся к креслу за своими вещами. Слава бросился через всю комнату, упал на колени у его ног, перехватил тонкие запястья. — Прости, прости, — зашептал он, — я не должен был этого говорить! Ты был счастлив тогда! Краткая вспышка, но всё же! За нее я готов простить твоему гопнику и ожерелье, и сломанный нос! Надеюсь, ты съездил в Индию? Иначе, ради чего это всё? Эрик горько покачал головой, прикоснулся ладонью к щеке Славы, ответил на голодный, виноватый поцелуй, позволил ему заполнить гнетущую, писклявую пустоту. Позже он лежал на животе и стряхивал пепел в малахитовую пепельницу у кровати. Слава благоговейно водил сухой горячей рукой по широкой спине, прикасался к созвездиям родинок на бледной коже, осторожно трогал выступающие лопатки. — Послушай, но ведь тебе совсем необязательно исполнять Шуберта...— тихо сказал он, целуя плечо. — Ты можешь петь что-то менее сложное. — Шансон? — хрипло хмыкнул Эрик. Искра боли, которая появлялась в глазах Славы при звуках некогда прекрасного голоса, на мгновение вспыхнула и погасла. — А хоть бы и шансон! — радостно воскликнул мужчина, бодро соскальзывая с кровати. Он распахнул гардероб и достал с полки широкополую фетровую шляпу. — Будешь, как Челентано! — засмеялся Слава и нахлобучил шляпу на голову Эрика. — Вот уж где ни слуха, ни голоса! Впервые Эрик искренне улыбнулся, но тут же сдёрнул шляпу и отбросил её на пол, улыбка скисла, превратившись в гримасу. ###### Абонент "Доктор" звонил ещё четыре раза. Эрик шёл в ранних зимних сумерках, снежинки пеплом оседали на черных волосах, изо рта вырывались облака пара. Эрик поднял шарф до самого носа, сунул руки поглубже в карманы пальто и обнаружил несколько сложенных вдвое долларовых купюр. Нахмурившись, он достал телефон и набрал Славу. Эрик хотел сказать, что-то злое и язвительное, но пока шло соединение, передумал. Несколько раз нажав на отбой, он развернулся и пошёл в другую сторону, к остановке автобуса. Телефон завибрировал в ладони, Эрик ответил, не глядя. — Я не проститутка! Ясно?! — ядовито выплюнул он в трубку своим новым голосом, уверенный, что это Слава. — Эричка, ты чего? — взволнованная мать, наверняка, захлопала глазами. Люди на остановке обернулись. — Прости, мам! — как можно мягче просипел Эрик. — Скоро буду. В институт только заскочу. Отбившись от расспросов, он сел в свой автобус и прислонился к стеклу горячим лбом. Альма Матер встретила его тишиной пустынных коридоров. Эрик не мог припомнить такого безмолвия в этих стенах, как и не мог понять, почему теперь его не покидает ощущение чужеродности. — Это невозможно! — прошептал старый профессор, обхватив голову руками. — Этого не должно было произойти! Не с вами! В аудитории было сумрачно и пусто. Эрик пожал плечами, виновато потупил глаза. — Подумать только! Какая ужасная ирония! — наставник сел за фортепьяно, с чувством захлопнул крышку. Эрик сглотнул, передернул плечами. — И что, совсем пропал?! — старческие глаза со слабой надеждой воззрились на бывшее дарование. — Совсем... — прохрипел Эрик. Отзвук струн всё ещё висел в давлеющей тишине. Профессор вдруг вскочил со стула, заходил по кафедре. — Вы не можете больше петь, но ваш талант все ещё при вас! Вы могли бы стать... — Шансонье? — хмыкнул, криво усмехнувшись Эрик. — Нет, что вы! Это же богохульство! Я хотел сказать – учителем! Бюрократические вопросы мы уладим, будете выходить сначала на замену, потом, глядишь, дадим вам ставку! Слух-то при вас, знания тоже! Нельзя вам без музыки! Эрик с лёгким сердцем покинул своего учителя. Тишина больше не казалась такой гнетущей. Уходить совсем не хотелось. Лестничный марш привел его в самый низ, в "подземелье" – гримёрки, костюмерные, кладовки, курилка — сердце института. Здесь было грязно, пыльно, по углам стояли консервные банки, полные окурков, пахло плесенью и пепельницами. Эрик облокотился на стену, закурил и сполз на пол. Когда-то он бездумно выбросил сюда с лестницы дурацкого пластмассового дракона с горящим хвостом. Глаза невольно скользнули по полу, под шкафами и батареями. Клочья паутины заслоняли обзор, но Эрик уже ползал на карачках с зажатой в зубах сигаретой и подсвечивал себе телефоном. Почему он раньше не посмотрел? Ведь вот этот "ящур", лежит за ножкой старого рассохшегося шифоньера! Эрик вытащил на свет пыльный клубок. Торжественную тишину разорвал хриплый смех, перешедший в тихие всхлипы. Ящер был тот самый – всё такой же уродливый, с оплавленным чёрным хвостом и тупым выражением морды. Эрик засунул его во внутренний карман пальто и, затушив сигарету в горе бычков, отправился наконец домой. ###### Мать встретила его ужином и нагоняем. Эрику не хотелось ни есть, ни ругаться. Он положил на стол триста долларов и поплёлся к себе в комнату. — Откуда такие деньги?! — ошарашенно спросила мать вслед, забыв, что только что ругала непутёвого отпрыска. — Приз за конкурс, — бросил, не оборачиваясь Эрик, и захлопнул дверь. Ящер во внутреннем кармане прожигал ткань и кожу до самого мяса. Эрик закурил и уселся на подоконник. Опять шел снег. В окнах мигали гирлянды. Унылый двор нищенского спальника выглядел нарядно и сказочно. Игрушка в руках ощущалась как влитая, даже почерневший хвост придавал рептилии особый, воинственный вид. Эрик вертел её в руках и так и эдак, желание выпить зудело в нёбе. Недопитая бутылка дешёвого коньяка в кухонном шкафчике пришлась весьма кстати. Из комнаты матери раздавались бездарные сериальные диалоги, вода в бачке привычно шумела. Эрик замер в коридоре, прислушиваясь – не превратится ли журчание в музыку. Сигарета с коньяком. Паша бы непременно потребовал шоколад, лимон, кофейные зёрна... Снег за окном повалил сильнее. В свете уличного фонаря снегопад казался настоящей вьюгой. Эрику вдруг захотелось гирлянду. Захотелось чуда, как в детстве. Звякнуло сообщение. Доктор: "Завтра заеду" Смайлик с поцелуйчиком. Эрик небрежно отбросил телефон на кровать, разделся до белья, обмотался одеялом и вновь взгромоздился с коньяком на низкий, широкий подоконник. Он попробовал распеться, раз, другой; взял ноту, сорвался. В дверях стояла мама. — Не надо, Эричка, — попросила она. — Нельзя напрягать свя... — Так и скажи, что мешаю! — хрипло буркнул он, отпивая из бутылки. Мать покачала головой, забрала коньяк, погладила сына по растрёпанным волосам. — Дурачина ты! — А ты? — с вызовом вскинулся Эрик, отбирая бутылку обратно. — И я, — мама грустно вздохнула и ушла к себе. Эрик отупело глядел на чужие окна с огоньками, пока они не стали расплываться цветными пятнами, глаза слипались. Он перебрался на кровать. Под веками всё ещё вспыхивали отблески чужого праздника. ####### Утро разбудило Эрика настойчивым звонком в дверь одновременно с жужжанием телефона. Череп трещал от вчерашнего коньяка. На дисплее значилось "Доктор". Эрик, замотанный с головы до пят в одеяло, открыл дверь и прислонился тяжёлой головой к стене. — Ты как гусеница в коконе, — с нежной улыбкой сообщил Паша, перешагивая порог и по-хозяйски заключая в объятия сонное тело, — которая скоро превратится в бабочку... — он зарылся холодным носом в теплую со сна шею и замычал от удовольствия. От Паши пахло морозом, лекарствами и лосьоном после бритья – привычный, спокойный аромат, неразрывно связанный с его обладателем. Эрик не сопротивлялся. Он позволил сжать себя и увлечь вглубь квартиры. — Ты ел? — озабоченно спросил Паша, усадив всё ещё сонного Эрика на стул в кухне. Не дожидаясь ответа, он принялся за приготовление завтрака и едва ли не силком заставил его съесть яичницу с жареной колбасой и бутерброд с сыром. Эрик знал, что дома Пашу ждёт мама, что через час ему нужно сделать ей укол и тоже покормить завтраком. Он всё это знал, а потому безропотно отправился в душ, пока Паша перемывал посуду и наводил на кухне первозданный порядок. — Тише-тише, тебе нельзя напрягать связки, — прошептал Паша, обнимая со спины влажное, обнаженное тело, пахнущее химической розой. Он двигался осторожно и медленно, боясь причинить боль и растягивая те недолгие минуты, что мог побыть с Эриком. Эрик дернулся будто от удара, попытался отстраниться. — Ш-ш-ш, — ласково зашептал Паша, успокаивая, перебирая длинные волосы. Эрик без сожаления захлопнул за ним дверь. Стащил постельное бельё с кровати, затолкал его в стиральную машину. Снова тщательно вымылся и оделся во всё чистое. Тренькнуло сообщение. Новый виток жизни начинался с смс профессора: "Завтра к часу". ####### В отсутствие иных перспектив Эрик взял себе за труд взращивание молодых дарований. Они приходили полные надежд, иллюзий, фонтанировали энергией и непременно жаждали блистать на большой сцене. Он же теперь штудировал планы, заново учил матчасть, заполнял бумаги, писал отчёты. На занятиях каждое его редкое слово, сказанное низким вибрирующим полушепотом, становилось веским, осязаемым. Преподавание оказалось тяжким трудом и огромной ответственностью. Не привыкший к подобному, Эрик, даже спустя год, тяжело переносил строгий распорядок и жизнерадостных, талантливых студентов. В воздухе только-только запахло весной. Ноздреватый почерневший снег ещё лежал, но цвет неба уже изменился, капель вовсю барабанила по крышам, сосульки то и дело с хрустом откалывались с насиженных мест. Эрик вдыхал полной грудью чуть потеплевший воздух, в наушниках цвела "Весна" Вивальди, в сумке через плечо покоились работы студентов. На пешеходном переходе он замешкался, отвечая на очередное сообщение Славы, побежал на моргающий зелёный. Черный тонированный внедорожник вылетел на перекрёсток. Свист тормозов ворвался в нетленную "Весну" слишком поздно. Эрик обернулся на резкий звук, взметнулись волосы. Чёрное чудовище вильнуло на мокрой дороге и с глухим скрежетом припарковалось мордой в фонарный столб. Сердце бешено ломилось изнутри в грудную клетку. Эрик перевёл дыхание, сжал в кармане свой талисман и перешёл наконец дорогу. Из машины, как чёрт из табакерки, стремительно выскочил водитель в дорогом пальто и маленькой черной шапочке "Адидас". Не обращая внимания ни на треснувший бампер, ни на зевак, он бросился вслед за Эриком. — Стоять, сука! Мужчина в пару прыжков догнал незадачливого пешехода и, протащив за шиворот обратно к месту аварии, впечатал его лицом в глянцевый бок авто. Наушники треснули, слетели с головы и упали в снежную жижу. Эрик ткнул локтем наугад, вывернулся и очутился нос к носу с Лёхой. Несколько секунд замешательства, и Лёха отскочил от него, как от прокаженного, вцепившись в собственные волосы. — Блять! Ты?! Эрик улыбнулся и расслабленно откинул голову на водительскую дверь. Разбитую губу холодил ветер. — Я же тебе сказал не приближаться! — Лёха очумевшим взглядом осматривал старого знакомого с головы до ног, утирался ладонями. Эрик вытер выступившую на губе кровь и улыбнулся. — Привет... — хриплый низкий голос подвёл, дрогнув. — Алёша, оставь человека в покое. Я на маникюр опаздываю! Извините его, пожалуйста! — красивая брюнетка с длинным каре и раскосыми глазами выбралась из авто и попыталась отцепить руку своего спутника. Лёха, как бультерьер, держал мертвой хваткой. Бешеный взгляд метался по лицу Эрика, цепляясь за глаза, волосы, рассеченную нижнюю губу. Он отпустил Эрика так резко, что тот едва не упал. Вытащил из кошелька деньги, всучил их девушке. — Поймай себе такси! — бросил он, не глядя на нее. — Алёша! — возмущённо протянула девица. Лёха вытащил ещё несколько купюр и насильно впихнул ей в руки. Эрик отлепился от машины и на ватных ногах поплёлся прочь. Сзади ещё доносилась ругань, потом всё стихло. Не успел он дойти до угла, как Лёха догнал его, грубо схватил за рукав и поволок в сторону автомобиля. Яростно сопя, Лёха затолкал растерянного Эрика на переднее сидение, воткнул заднюю передачу, выругался и, вырулив на дорогу, нажал на газ. Мимо проносились витрины дорогих бутиков, остановки, спешащие люди, попрошайки, рестораны – город жил своей жизнью. Эрик смотрел в приоткрытое окно и поражался – как мог он не замечать этого кипучего многообразия. В шуме моторов, в стуке дорожных работ, в резких окликах и сигналах автомобилей звучала музыка. Она была грубая, нестройная, но она была! Эрик улыбался своим мыслям, откинувшись на кожаный подголовник. — Чё ты лыбишься?— ещё раздражённо, но уже более мирно спросил Лёха, бросив на пассажира быстрый взгляд, сжал руль и закусил щёку изнутри. Будто хочет ударить и едва сдерживается. — И я рад тебя видеть, Алёша! — откликнулся Эрик, подначивая. — Ой, блять, завали! "Алёша"! — фыркнул Лёха. — Не такой уж я и Алёша! Видал чё на пидорские цацки прикупил?! Хата, тачка, все дела! Бизнес замутил! — Куда ты меня везёшь? Мне на работу нужно, — отозвался Эрик, игнорируя хвастовство. —Позвони, скажи, псих какой-то на дороге сбил! Хочешь, руку тебе сломаю для натуральности?! Эрик прыснул смехом и принялся набирать сообщение. — С твоей подругой нехорошо вышло, — осторожно заметил он, отрываясь от кнопок. — Со Светкой, что ли? Она не пропадёт! Сосёт будь здоров! Эрик поморщился. Лёха заржал. ####### За городом было тихо и холодно. Снег ещё лежал здесь шапками на крышах домов, на обочинах грязных дорог. Уютно тянуло дымком, приближающейся весной и не пахло. Лёха затормозил у небольшого двухэтажного недостроенного дома. Три беспородных пса бросились к хозяину с весёлым лаем, так и норовя испачкать лапами дорогое пальто. — Здесь баньку захерачу, пруд ещё будет! Там яблони посажу! Ты любишь яблоки? — Лёха развернулся к Эрику, шмыгнул красным носом. — Люблю, — глупо улыбнулся Эрик. — Пойдём! Ты не смотри на этот пиздец! Первый этаж почти готов! Они взошли на широкое крыльцо, оттуда – в большой теплый холл. Эрик бросил пальто на диван, прошёлся к потухшему камину. — Щас всё будет! — оживлённо крикнул Лёха из-за барной стойки, где уже звенел бокалами. Он поставил поднос, полный еды и выпивки, на журнальный столик у дивана и принялся за растопку. Сухие дрова занялись быстро, и вскоре в черной пасти камина полыхал жаркий, весёлый огонь. Эрик уселся на ворсистый ковёр, поближе к теплу, принял из рук Лёхи пузатый бокал с коньяком и вперился взглядом в пылающие головни. Лёха сидел рядом по-турецки, пялился на профиль гостя, кусал губу. — Я тебе должен, — сообщил он после долгого раздумья. Эрик нехотя оторвался от огня, перевел вопросительный взгляд на Лёху, но тот уже сорвался с места, зазвенел ключами. Грохнула железная дверь сейфа. Пухлый конверт лёг на ковер между ними. — Половина за ожерелье, — сообщил Лёха. Эрик, не притронулся к деньгам. — Так чё там у тебя с голосом? — Нет его. — С хуя ли? И кто теперь будет Шуберта петь? Эрик пожал плечами, залпом выпил свой коньяк, поднялся с пола. — Хорошо тут у тебя, но мне надо идти. Лёха на секунду завис. — Сидеть! — рявкнул он. — Куда собрался, Русалочка?! Эрик улыбнулся. — Почему Русалочка? Лёха вскочил, преграждая путь к бегству. — Ну, так она же там голос свой проебала! Не заговаривай мне зубы! Деньги забери! — Ты меня только из-за этого сюда притащил? — Ну, да. Вспомнил, что торчу тебе. А насчёт всего остального ты в курсе... — Я помню, — кивнул Эрик. По правде, это было то немногое, что он ясно помнил из прошлой жизни, хоть и был тогда совсем не трезв. — Ты тогда довольно убедительно велел не приближаться, а сейчас привез к себе домой... Лёха взъерошил короткие русые волосы, прошёлся по комнате. — Блять, слушай, ты мне всю душу вымотал! — он схватил себя свитер на груди. — Все жилы вытянул! Я ж почти счастливым был, пока ты моего ящура не сжёг! А потом понеслась! — Лёха, дёрганный, как на шарнирах, стоял в шаге, не зная куда деть руки; хотел по привычке сплюнуть, но опомнился, проглотил слюну. — Ты это... бабки забери! Эрик кивнул, вернулся за конвертом, надел пальто, обмотался шарфом. Рука нащупала в кармане талисман. Вернуть? Нет, он тоже хочет быть счастливым... — Куда ты собрался?! Скоро стемнеет! Такси сюда хуй доедет! — Лёха закрыл внутренний замок и облокотился спиной на дверь. — По пути выебут и как звать не спросят! Эрик подошёл совсем близко, чуть склонился. — Тебе-то что? — хриплым шепотом спросил он. Лёха упорно не отводил глаз. Эрик вздохнул, снова снял пальто, вернулся к камину и глотнул прямо из бутылки. Лёха сел рядом, закурил, отобрал коньяк. Он странно пялился на собеседника, кусая губы. — Мне пизда! — доверительно сообщил он спустя несколько минут тишины. Эрик отбросил волосы взмахом головы, снова приложился к бутылке, затянулся сигаретой, — Чё так? — тихо спросил он. Эрик не успел выпустить дым изо рта, когда Лёха ринулся к нему, обхватывая лицо ладонями. Зубы стукнулись друг о друга в жёстком поцелуе. Лёха запустил пальцы в чёрные волосы на висках и прислонился влажным лбом ко лбу Эрика. — Откуда ты свалился на мою голову?! — рычал он, стаскивая с него рубашку. Эрик пьяно улыбался, откидывал голову назад, подставляя шею под яростные поцелуи. Сбитое дыхание с хрипами вырывалось из глотки, Лёха остановился, уткнулся губами в обнажённое плечо Эрика. Эрик провел пальцами по светлым волосам, осторожно поцеловал его в щёку – выдохшегося, растерянного. Поднялся с пола; снятая с плеч рубашка так и болталась, заправленная в брюки. — Не уходи! — раздалось в голую спину. — Никакой ебли! — Просто будь рядом! Нихрена не прошло, только хуже стало... Эрик набрал из-под крана полный стакан воды, рука немного подрагивала, стекло стучало о зубы. Он ушёл в ванную, размером чуть меньше гостиной. Прозрачная душевая кабина. В другом углу джакузи. Кто бы сомневался. Полупустые шкафчики, скомканные носки рядом со стиральной машинкой, несколько полотенец на крючках. На полке под большим зеркалом ободок-пружинка. Обруч разделил темные волосы на пряди, вода потекла в раковину. Через приоткрытую дверь Эрик услышал раздражённый голос Лёхи: — Доктор? Сколко зим!... Здарова, королева!... Нахуй ты сюда звонишь?!.. Нет, Эрик в душе!.. Моется Эрик, понял?!... Он не перезвонит! Всё, давай! Эрик снял рубашку, носки, бросил вещи на пол на стирку. Босиком и в одних брюках он вошёл обратно в комнату. Лёха стоял с его телефоном в одной руке и многострадальным ящером в другой – он улыбался, будто нашел в кармане у Эрика клад. Эрик не сдержал ответной улыбки. — Мне завтра на работу к восьми, — деловито сообщил он. — Я отвезу! — пообещал Лёха, закивав головой. — И мне нужно переодеться... — Там в шкафу бери чё хочешь! — Лёха махнул рукой в неопределенном направлении, стараясь не глядеть на полуобнаженного гостя. Открыв дверь, Эрик оказался в просторной, гулкой, пустой гардеробной. Всего несколько полок были заняты не очень аккуратно сложенными вещами, обувные коробки топорщились смятой бумагой из-под приоткрытых крышек – ни в одной из них не было женских туфель; никакой женской одежды. Эрик выдвинул бельевой ящик – среди кучи одинаковых черных боксеров, лежащих вперемешку с носками, на дне обнаружился клочок черного шёлка. Эрик потянул его на себя и извлёк из под груды тряпья широкий халат. На чёрном поле распускались пышные алые хризантемы, их длинные лепестки причудливо изгибались, переплетаясь друг с другом. Эрик поднёс удивительную находку к лицу, потянул носом – никакого запаха духов. Он решительно облачился в кимоно, повязал вокруг талии длинный пояс. Каждая клетка кожи отозвалась на нежное прикосновение, ткань обволакивала, струилась. Крупные цветы двигались, как живые. Эрик вышел из гардеробной с брюками в руках. — Твоя девушка не обидится? — спросил он у Лёхи, который был занят телефоном, развалившись на диване. Тот повернулся на звук и застыл с приоткрытым ртом. — Это не её... и мы... ну, не пара, в общем! — сглотнув, наконец смог выдавить Лёха. — Трахаемся иногда... — голос у него вдруг тоже осип. Эрик понимающе повёл подбородком, опустился рядом на диван, подогнув под себя ногу. — Трахались... — Лёха забавно дёрнул плечом, соскользнув взглядом с лица к разошедшимся на груди полам халата. — Тебе красиво, — он отвёл глаза. Эрик улыбнулся. — Это твой? Лёха помотал головой. — Твой, походу, — тихим эхом отозвался он, перебирая между пальцами длинный хвост пояса, лежащий рядом с ним на диване. — Я, когда простыни и лабуду всякую покупал, его увидел, подумал... Ну, купил, короче... просто так. Эрик прикоснулся к кончикам его пальцев, которые нервно теребили пояс. — Спасибо! Лёха руки́ не отдернул, сидел смирно, будто намеренно заставляя себя смотреть на затухающий огонь в камине. Не дождавшись ответа, Эрик встал и проплыл мимо в ванную, ощущая как на спине тлеет шёлк.