Топор не продаётся!

Имя над головой торговца никогда не означало, что он осядет на месте и будет служить игроку. Он продолжал нескончаемый путь - и добрался до холмистой тайги. Ламы едва поспевали за ним, и поводок протягивался на три блока; поборник обыкновенным своим шагом нёсся в разы быстрее любого жителя-странника. Мантия зацепилась за ягодный кустик, и зомби за деревом проморгался наконец; делать нечего, напал, поднял руки. То, что торговец не выпил зелья на ночь, - проблема самого торговца! Безоружный Стан повернулся бледным лицом. "Попутал что?", ему не ответили - и он применил силу; зарубил мертвеца в прыжке голой рукой. Топор, как он выяснил, существовал у его сородичей для одного блезиру. Из стремнины выползла кодла зомби в четыре головы; Стан обогнул их и сбежал к широкому плато, где вознамерился отыскать деревню. Он неоднократно входил в них, связывался с местными (очень неказисто: поднимал руки как вызыватель - пугал, протягивал как зомби - пугал, складывал как поборник - опять пугал) и даже пробовал общаться через книги, если находились библиотекари; но стоило ему отвернуться от идеи, оплошать, как всегда с ним происходило, - и деревня гибла, жители падали в белом дыму. Его принимали как торговца без мысли о его голубых глазах, и Стан, обвыкнув, собирал с них добровольные подати в обмен на мусор. Сиживал вечерами в домах, смотрел на весёлые детские пляски, чиркал пером по страницам, - рычал на ребят, что дёргали его за мантию или капюшон, и сеял подозрения среди старожил. "И наречия-то нашего не разумеет... - Из Далёких земель, значит!" И как только сгущалась ночь и жители разбегались на ночёвку, Стану кидали книгу с осторожно выведенным словом-догадкой "враг" - и он озирался по окнам в поисках голема, и закладывал двери... Удирал от робота к ламам, привязанным к колышку, забирал их и уносился прочь, если не приходилось уничтожать многих и многих случайных свидетелей убийства. В иной раз он, как бы искупляя вину, нанимался в стражники. В отсутствие голема и лам он обходил деревню ночью и лупил атакующую его нежить, отбивал осады - или приводил за собой голема, чтобы он переключился на неуправляемую зелёную толпу. Жители тогда забывали спать и дивились на боевого торговца, трусливо бросали ему наутро цветы, которые Стан перепродавал в другой деревне. Счастье, думал он, что не нужно топора для войны - тогда нищие настучали бы на него скорее, и у них имелись бы доказательства. Но безоружный Стан, выходивший против десяти зомби, выглядел уже не столь эпично... "А что с патрулями?" - задумывался он, бредя по лесу (кажется, во все стороны сразу, петляя и приходя на прежние стоянки) и возвращая умертвий туда, откуда они прибыли, и отвечал себе: "Рубить". Не столько игроки ненавидели криперов, сколько Стан - разбойников. Бесчестных варваров, которым ничего не стоит застрелить свояка, разрушить родной и чужой клан для личного блага, сплотиться и пойти войной на соседей - закрутить и обмануть, ввести в заблуждение, накормить пустыми сказками и уверить во лжи. Стан терпеть не мог арбалетчиков, Молосс относился к ним "чистопороднее некуда" - следовательно, Стан ненавидел и его, нахального ловкача без кодекса и веры, его прохиндейскую хитринку в глазах и голосе, страсть к золотым яблокам. По мнению Стана, он был именно тем, кого игроки называли читерами - и кроме прочего, взломанным посланником от рода человеческого и бессмертным существом, которое напрасно переводит похищенные тотемы, ведь никогда не погибнет ни от лавы, ни от голема, ни от взрыва... Из-за чего Стан и сочувствовал Гену, слепо шагнувшего по его стопам, по дороге ненужных разбоев и испытаний себя, хрупкого поборника, на прочность. "Не такие мы мощные, когда дело доходит до выносливости..." Тем не менее, он сам покинул родовое поместье, сам долгое время скитался в одиночку - без всяких лам и конспираций. Ему не было места в особняке с его сознанием, вмиг перевернувшимся после одного полууспешного рейда. Когда он влетел в дом и застал разбойника с биркой "Имярек", заточённого за отгородкой, безоружного от момента спауна - и когда сложил топор в замешательстве. Когда Имярек отвёл ему глаза в истинно мародёрской манере, толкнул речь о жителях и искусственности злобы на них, об очевидной беззащитности крестьян и несправедливом превосходстве зловредов, и когда Стан не сумел поднять на него оружие согласно его же завету и вопреки своим принципам. Когда любые атаки на жителей в одночасье опротивели ему и он вступил на дорогу гуманизма, сперва кривого, тайного и нелепого в самом костяке, затем неуместного в его, Стана, среде обитания. В особняке перебежчиков не выносили - и Стан, не дожидаясь трибунала, ушёл по собственной воле, не слишком-то исполненный любви к селянам, но уверенный в (заведомо искажённой на свой лад) правде Имярека. С искренним убеждением в том, что жители не заслуживают войны с перевесом на неприятельской стороне, отправился на поиски нового клана, в котором точно замутил бы воду. И он вовсе не обиделся - или заставил себя преодолеть тот факт, что Султану не хватило на него единственного тотема бессмертия, когда он ввернулся в особняк и его нашли, деланно сурового и раздражённого, в цветочной молельне. Ганс и Султан жили здесь испокон веков, потом заявились Джонни, Зор (которому и подарили тотем для исцеления), Ген - и Стан, как третья дверь после крафта. Местные дивились его немецкой пунктуальности, выработанной в диктатуре предыдущего клана, которая в конце концов разбилась о всеобщую лень и неповоротливость. И Стан влился в коллектив сполна, полюбил со скукой рассматривать стены и бродить по залам, трепаться с книжным червём Гансом в спальне днём и ночью и взращивать в его ИИ сомнения по поводу вражды двух расовых веток. Они оба перекидывались почти революционными фразочками вдали от Султана и Зора, ходили в крепких думах, искали ответы в книгах, переглядывались при объявлении рейда. И если Ганс скоро забывал воспитанные в себе чудачества и ремонтировал топор, Стану приходилось изображать абсолютную поддержку ивента - и на практике изучать лазейки и пути отступления от алгоритмов. Кажется, весь мир узнал о его настроениях ещё на стадии зарождения теорий, но это не утверждало, что Стана теперь все презирали. Бунтует против традиций - и пусть себе бунтует, странствует, истязается противоречивыми симпатиями к крестьянскому роду и не умеет перенастроить его скрипты. Не свойственно жителям сражаться, и баста; всегда они привлекут железного защитника или заручатся помощью добродушного игрока, какого-нибудь воинственного торговца в сюртуке. Стан шёл, изредка отмахивался от зомби, злился на мурчащих лам, увязал в ягодах - до тех пор пока не поднял руку и опустил её уже с новым топором. Изумился, но не выбросил его от неожиданности. "Игроки рядом". "Пряткам конец, знайте, что я поборник!" - Он прошёлся по тайге с оголённым оружием, подкосил заросли папоротника и набрал пшеницы для торговли. Коллекционировать в сундуках разнообразную помойку из разных областей мира, он осознал, не так уж и постыдно, даже местами увлекательно - что он ни выкопает, всё раскупят до крошки на первой же площади. Масштабы его приготовлений ограничивались только вместимостью сундука; так что Стан однажды поймал себя за сортировкой и выбором, какую землю, подзол или мицелий, лучше оставить, чтобы было куда всунуть ландыши - и посмеялся над остатками юношеской выучки. Зомби больше не доканывали его при виде топора, и он шагал по лесу вольно до самого рассвета. Взбирался на кручи и обозревал ландшафты, ругался на лам - и крадучись подплёлся к костру. До чего ж, думал он, мародёры любят светить дымом над деревьями, чтобы с недалёкого холма видели сначала его, затем флаг и багровый тулуп у его источника... Стан принял это на свой счёт, привязал лам к дереву, чтобы не путались под ногами, и как есть, в мантии и повязке, но без топора, приблизился к разбойнику со спины. Одинокий капитан - значит, после беды. Значит, истреблять его недолго. Не иначе как по наводке рандома арбалетчик повернулся, осклабился, поднялся со ступеньки, крикнул: "Куда идёшь, умный?" Стан не осёкся, не убавил темпа, а лишь выпрямился и зашагал смелее, всласть шурша травой. У капитана подпрыгнула бровь. "Дурной, что ли? Убью!" -А не посмеешь! - блеснул топор. Разбойник вскочил на ступеньку и, когда Стан взмахнул лезвием над его головой и ещё не ударил, прямо-таки покатился в огонь. "Тихо!!" - взвизгнул он; слово это шутки ради не произносил никто. Стан успокоился и дал ему вылезти из костра, освоиться, проникнуться абсурдом происходящего. -Бэ. Потрепала житуха, скажи? -Во-первых, разуй глаза. - Он одним движением сдёрнул повязку и капюшон с головы. - Во-вторых, что ты здесь делаешь один? -Я-то последний из патруля, ты видишь, - он игриво колыхнул флагом, - с долей здоровья, а ты от чьего трибунала бежишь? Стан не удивился тому, что разбойник не был удивлён его преображению. "Тебе перед смертью этого знать необязательно". -Тогда чего ждёшь, актёр... Бей, что ты встал! Не то убегу! - Стан покорно задрал оружие. - И флаг перейми, будь любезен... - и улыбнулся шире прежнего. Полёта топорища это не затормозило ни на полтакта, но Стан отлетел от места убийства как ошпаренный. Флаг выпал на землю нетронутым. "Спасибо, мне не нужно, я теперь не илладжер". Стан поверить не мог, что судьба отвела его от личной катастрофы - или он спрыгнул бы с горы, не доходя двадцати чанков до таёжной деревни. Костры на её улицах уже не вызывали у поборника неприязни; пусть жители облагораживают поселение как хотят, это их территория. Стан наблюдал почти все виды рабочих, нескольких детей в стайке и одного-двух отстранённых от общей игры, занятых подслушиванием взрослых, и нищих на окраине, от которых он бегал в лес, отсрочивая триумфальную проповедь. Несколько попыток свернуть крестьян не туда закономерно провалились, его или выпроваживал голем, или не принимали боязливые, не знающие вражеского наречия жители - и Стан вещал в пустоту. Поэтому на сей раз он открылся одному избранному дурачку, провёл приветственный обряд и в ходе его сбагрил стопку красителей, попробовал вникнуть в бестолковое торопливое хмыканье - что у него порядком удалось спустя период проб и ошибок - и рассказать о себе в надежде на понимание, достиг сотой доли успеха и зарубил жителя у подножия пригорка, во внушительном отдалении от деревни. Выяснил: со зловредами они в общей сумме имели контакты, но достаточно давно, чтобы нахмуриться при рычащих звуках. Пожелавший разобрать его речь да услышит - и он вошёл с ламами на привязи, без топора, в тугой алой повязке.