О повелителе огня и его слабостях

      Ужасающий ожог на пол-лица и голубые, словно омовенные слезой, глаза. Казалось, он смотрел на человека, и ещё больше замечал в нём приятных черт. Выжженные белым цветом волосы и губы, хватающие воздух, как только вокруг шеи прокручивается шест с огненными концами. Коконой не успевает испугаться за жизнь повелителя огня, лишь смотрит, зачарованно, будто бы наблюдает за самой настоящей магией.       Ночной город умеет впечатлять своими красотами. Наполненные жизнью улицы, музыка, слышимая из каждого угла, фонари, романтично освещающие дороги, только вот, будь Хаджиме художником — не нарисовал бы ни один пейзаж с этих улиц, скорее музой его творчества стал бы чужой, наполненный старанием, профиль. Паренёк прямо напротив Коконоя умеет впечатлять, и не красивыми речами, а чёткими, сильными движениями рук, вращающих стафф. Пламя, опаляющее концы шеста, проделывает круги в руках повелителя огня, искры эпично падают на землю по траектории, затухая, а взгляд бедного Хаджиме мечется то к лицу фаерщика, то к опасному пламени, коим тот владеет.       Блондин подкидывает к верху шест, закручивая его рукой, пламя, поспевающее за фитилями, порождает внутри Коко особое наслаждение и вместе с этим, на мгновение, чертовы чувства опасности и страха. Только вот мастер контролирует ситуацию, схватывает на лету шест, прокручивая тот в руках, и, видя в первых рядах впечатлительного парня, не может скрыть краткой улыбки.       Кажется, Хаджиме даже не знает, что тут ловить. Не может сконцентрироваться полностью ни на том, ни на другом, трюки впечатляют его настолько же, насколько и таинственная внешность незнакомца, его нежные голубые, подобные ледникам в Антарктиде, глаза. Даже искристое пламя не способно сбить в них концентрации и уверенности в том, что тот творит.       На смену одному артисту приходят другие, буйство огня, поражающие публику трюки, только вот Хаджиме, в суматохе, не может уловить знакомый силуэт. Заметно нервничает, оглядывается по сторонам, стараясь зацепиться за чёрную обтягивающую сильное тело майку и широкие штаны-бананы. Вокруг шоу Образовалась толпа, и сквозь неё сложно увидеть кого-то определенного, так приятного глазу.       Проклинает свою невнимательность и двигается с места, осматривая людей вокруг тщательнее. Одно лицо за другим, но нет того, чей взгляд заставил что-то внутри бешено трепетать, а таинственная красота — застыть на месте от изумления.       Сейчас осень. Кутаясь в шарф, он понимает, что раз парень отошёл, значит, что-то набросил на себя, и по одежде искать бесполезно, да и одну из сторон улиц он уже обследовал — нужно исследовать другую, не менее погрязшую в бешеном ритме ночной жизни. Торопясь, проникнутый желанием вновь увидеть юношу, он бегло рассматривает каждого, кто даже задевает его плечом и что-то красноречиво кидает вслед. Сейчас это неважно. Важны лишь губы, хватающие воздух, переводящие дыхание, «играясь» увесистым стаффом так, словно это легкий игрушечный меч.       Сейчас не важно и то, что Коко наступают на ноги, он и не взглянет на лакированные туфли с явным отпечатком грязных кроссовок. Важна краткая вежливая улыбка, которую Хаджиме уловил, пусть и не по обращению к себе. Он вглядывается в каждого на своём пути и, кажется, остановить его уже никто не в силах. Еле различимая в толпе спина заставляет Хаджиме замереть на месте. Там, позади основной кучи народа стоит кто-то чертовски похожий. Коконой сглатывает.       Что-то заставляет напрячься изнутри, в то время как брюнет кусает язык. «А теперь… Не сболтнуть бы ерунды».       А люди идут, болтают, толпятся, мечутся, только один он замер на месте и даже не знает, как подойти так, чтобы точно запомниться. А запомниться хочется. Шоу ещё продолжается, искрится, все радуются и никому нет никакого дела до того, что происходит за пределами огненного представления. А ведь мало ли, блондин примет в нем участие после временного перерыва.       Рука находит в кармане купюру, мнёт, сомневаясь.       Ценность бумаги велика, но когда паренька вообще в последний раз впечатляли? Выбираясь из гущи народу, он старается сделать походку более вальяжной, а не нервно-торопливой, словно у фаната, который увидел кумира воочию, и выходит вполне сносно, представьте себе!       — Слушай, — не знает, как окликнуть незнакомца Хаджиме, подходя ближе и цепляя на лицо превосходную ухмылку.       Если уж на войне все средства хороши, то харизма будет использована в первую очередь.