секрет, что я прячу внутри

Все случается из-за криптонита. Разумеется, Кларк уже был подвержен его излучению. Он уже умирал от него, и пускай с технической точки зрения дыру в его груди проделал не криптонит. Но это был один кусок, высокая концентрация криптонита в одном месте, и Кларк не так уж долго около него находился. Брюс угрожал ему с минуту; еще одну минуту он провел, снова подняв его. Его хватило на полет, у него оказалось достаточно сил, чтобы победить Думсдея. Тогда он все еще мог сдерживать себя — а потом, когда он умер, все высохло и окоченело, иссохло. В тот раз ничто не пошло не так. В этот раз все происходит по-другому. Криптонита куда больше, нечто вроде секретного запаса Лютора, который тот хранил в рукаве, как пару козырей. И да, может быть, он в тюрьме, но на воле находится куча людей, работающих на него. Кларк заперт в одном помещении с криптонитом, он в цепях, не может отодвинуться от него и… проходит несколько часов, да, должно быть, часов. Ему кажется, что миновала целая вечность, он висит и трясется, и каждый кусочек концентрации, что у него остался, направлен на одну цель: держаться, не позволять упустить себя. Даже после того, как Лига находит и освобождает его, и криптонит спрятан за свинцом, все это… все это слишком много у него забрало. У него осталось совсем чуть-чуть. Он не может лететь. Он не может позволить себе разбрасываться вниманием, когда все его силы занимает попытка стоять, попытка удерживаться в нужной форме. Никто из них, разумеется, этого не знает. Они думают, что криптонит забрал саму силу, низвел ее до нуля. Он не поправляет их в этом заблуждении. Брюс везет его обратно в Зал в Бэтмобиле и не пытается с ним разговаривать. Кларк отдаленно благодарен за это; он сидит в машине, он сжал кулаки, и ногти впились в ладони, он заставляет себя быть внимательным. Он заставляет себя концентрироваться. Он не может рассыпаться сейчас. Не может. Физически он не ранен, и даже в противном случае он бы уже исцелился. Он может избежать любого настоящего осмотра. Ему просто нужен отдых и солнечный свет. Он произносит это раз пятнадцать, и если его улыбка как-то так себе выглядит на лице, никто ничего не говорит. И теперь осталось только подведение итогов. Он может это вынести. Простое подведение итогов, а потом он сможет пойти наверх, запереться в своей комнате и отпустить себя. Тогда это не будет иметь значения. Он не слышит того, о чем говорят, не может слушать. Он не может уделять этому внимание. Он сидит на своем месте за основным столом, смотрит в никуда, снова и снова сглатывает и пытается держаться. Еще совсем немного. Еще одну секунду, говорит он себе, а когда секунда заканчивается, еще одну. Еще одну. Он может это делать еще одну секунду. Протекает большое количество еще-одних-секунд, но встреча наконец закончена. У него получилось. Он целое мгновение не понимает, что это произошло, что вокруг него лишь болтовня, ничего официального. Он заставляет себя встать на ноги. Впереди него что-то; он моргает, и оно фокусируется. Это Диана. Она смотрит на него добро и встревоженно. Говорит что-то, но он не может уловить суть. Она протягивает руку так, словно хочется взять за его локоть и сжать. Но он не знает, что случится, если она это сделает, почувствует ли она нужную структуру или плотность, получится ли у нее — почувствовать его. Он отшатывается прочь, натыкается на собственное кресло, когда двигается, осторожно обходит Диану кругом. Тон звуков вокруг меняется, голоса становятся громче, но он не может… подведение итогов закончено, ему можно уйти. Ему нужно уйти. Он в холле. Он держится рукой за стену, остается в вертикальном положении, и, по крайней мере, ноги достаточно прочны, чтобы удерживать его вес. Он в порядке. С ним все будет в порядке, если только он сможет дойти до своей комнаты… Что-то прикасается к нему. Хватает его, отводит от стены, и это нехорошо, но он не может понять, что с этим делать. Господи, он так устал. — Кларк, ну же, — говорит голос в его ухе. Брюс. — Нет, — нечетко выговаривает Кларк. Но слишком поздно: Брюс уже помог ему пересечь холл и завел в ближайшую комнату, и Кларк концентрируется недостаточно сильно, структура его ног слабеет. Он беспомощно уходит вниз, но Брюс уже на два шага впереди, привел его к дивану. — Что не так? — говорит Брюс ровно, четко. — Кларк, скажи мне, что не так. Диана может отнести тебя в медицинский отсек, если… — Нет, — снова выдает Кларк, на этот раз громче. — Я в порядке. — Кларк… — Я в порядке. Я не ранен. Мне просто нужно… мне просто нужно отдохнуть. — Кларк мотает головой; слишком сильно, она слишком слабо прикреплена к шее, блядь блядь блядь. — Мне просто нужно отдохнуть, Брюс. Уходи. Уходи, запри дверь. Не впускай никого. Не позволяй никому увидеть. — Кларк, — произносит Брюс. — Прошу… Брюс слушается. По крайней мере, наполовину. Он действительно закрывает дверь, запирает ее. Кларк может слышать его — кажется, что за тысячу километров, — он резко говорит в коммуникатор Лиги: — …должна рассматриваться как запретная территория до следующего сообщения… Но он никуда не идет. Он не уходит. Он выключает коммуникатор, когда заканчивает, вынимает его из уха и кладет на кофейный столик, а потом тянется к Кларку. Кларк вкладывает все, что у него осталось в одно последнее усилие, в отчаянную попытку сделать так, чтобы его плечо оказалось на ощупь таким, каким Брюс ожидает, паническая иллюзия плотности усиливается на мгновение. Но потом не остается ничего. Он больше не может держаться. Он задыхается, он паникует, он впивается ногтями в обивку дивана, и Брюс что-то говорит, а потом… Наверное, это просто ужасно для Брюса, смотреть на то, как это происходит. Первыми уходят части, которые Кларк принудил выглядеть стабильными, их сложнее всего контролировать, они сдаются в тот момент, когда Кларк теряет концентрацию; для Брюса, наверное, все выглядит так, будто у Кларка разом расплавились все кости. И оставшаяся часть него спешит следом, и он словно бы превращается в резину, сдувается, растворяется. Должно быть, это поистине шокирует. Да, Кларк знает, что Брюс сейчас видит, что Брюс, должно быть, думает, но этого недостаточно. Теперь Кларк не может остановиться. И он беспомощно отпускает процесс на волю. А потом — вот он, лежит кучей на полу, а пустой костюм опускается вниз за ним следом. Он пытается собраться хотя бы чуть-чуть, втянуть центральную массу в себя, потому что она хочет расплыться неровным пятном — так что он заворачивается во все свои щупальца с присосками тревожными кругами. Цветом он стал как ковер, он знает это, разрисовал свою поверхность так, чтобы соответствовать, рефлекторный позыв спрятаться, хотя это все совершенно бессмысленно. Он издает дурацкий испуганный звук, тоненькое чириканье, которое точно не поможет делу, и поднимает глаза наверх. Все свои глаза. И конечно, Брюс смотрит на него. Лицо у него пустое, бледное, рот полуоткрыт, это мягкая разновидность шока, которую Кларк до этого у него не видел. Он не дышит, не двигается. А потом он моргает, раз и другой, облизывает губы. — Кларк, — медленно говорит он. Кларк не знает, что делать, разве только… может… Он позволяет своей поверхности измениться, и волна приглушенного зеленого выгоняет цвет ковра из центра к краям, по всей длине его щупалец проходит пульсация. — Зеленый, — тихо говорит Брюс. — Это значит «да»? Зеленый. — И ты и правда не ранен. Красный. — Предположу, что это нет, — говорит Брюс, а потом откашливается. — Тебе… что-то нужно в таком состоянии? Еда, вода. Аквариум, господи… Кларк слегка идет рябью — рефлекторно, втягивается в себя, убеждается в том, что ни одно из его щупалец не касается даже кончика ботинка Брюса. — Нет, — мгновенно говорит Брюс, а потом он двигается — пару мгновений колеблется — и садится на корточки, осторожно вытягивает одну руку, и его раскрытая ладонь тут, но не слишком близко, чтобы дотронуться. — Не делай так. Я не… — Он останавливается, и его желваки работают, он отводит взгляд, а потом снова смотрит на Кларка, и что-то суховато-смешливое затаилось в уголке его рта. — Я люблю быть подготовленным, — наконец говорит он. — Я не очень-то хорош, когда не знаю, что делать. Как будто бы он должен был быть готов, мог бы быть готов — к такому. Кларк несчастно закрывает глаза и немного расползается по полу. Может быть, если хорошенько попытаться, получиться сквозь него провалиться. Было бы отлично. — Ты хочешь, чтобы я остался? Красный, жестко говорит себе Кларк. Красный красный красный красный красный… У него почти получается, на мгновение. Но в таком виде лгать сложнее, цвет поверхности контролируется рефлексом, инстинктом, мыслью. Он практически чувствует, как зеленый начинает прорываться, начиная от толстых центральных осей его щупалец и распространяясь на сети между ними. Он вздрагивает и закручивает щупальца наверх, прикрывает себя. Но Брюс не позволяет себе воспользоваться отговоркой той первой, намеренной вспышки красного. Он мягко говорит: — Кларк, — и на этот раз касается. Два пальца и только-то, нежно ведет по внешней линии щупальца, которым Кларк закрыл половину глаз. — Кларк, все в порядке. Все нормально. Если бы я не хотел знать ответ, я бы не спрашивал. И это… вероятно правда, думает Кларк. Брюс никогда не стеснялся и вполне заметно избегал то, с чем не хотел иметь дела. Он позволяет щупальцам расслабиться, соскользнуть вниз, и вот он уже подглядывает за Брюсом в промежуток между ними. Брюс выглядит… сейчас он выглядит нормально. В лице есть краска; в глазах — тепло и удивление. Он отводит взгляд от Кларка и смотрит на комнату. — Солнечный свет — по-прежнему хорошая идея? Зеленый. да. Шторы здесь уже подняты. На улице день, а в этой комнате огромные окна, выходящие на запад, и именно поэтому Брюс, видимо, притащил его сюда, когда думал, что Кларку плохо из-за последствий облучения криптонитом. — Ты можешь взобраться на… Кларк поворачивается и сразу догадывается, что Брюс имеет в виду; перекатывается по полу, щупальца очень просто тянут его за собой — и вверх по ножке дивана, на котором он сидел до того; диван залит солнечным светом. — Ну, — бормочет Брюс. — Ответ я получил. И тебе больше ничего не надо? нет. — Но ты… не расстроишься, — осторожно говорит Брюс, — если я останусь. Кларк перекручивается, и щупальца путаются. нет, признает он. И что-то пробегает по лицу Брюса в тот момент, решение обретает форму: он делает шаг вперед и садится посреди дивана. Он не прикасается к Кларку, но не сидит так далеко, чтобы быть уверенным, что Кларк не сможет до него дотронуться. Он снова вытягивает руку с раскрытой ладонью. Вполне очевидно, чего он хочет, даже если Кларк никак не может понять причины, и Кларк позволяет одному щупальцу изогнуться вверх, и этот полукруг постепенно растет в размерах — пока наконец почти не помещается в ладонь Брюса. И Брюс сокращает это расстояние, медленно гладит по щупальцу Кларка. — И ты правда в порядке? — говорит он шепотом. да. — Так изменить форму, тебе не было больно… Да черт возьми. нет нет нет Брюс смеется, выдыхает через нос. — Ладно, ладно, незачем кричать. Он так и не убрал руку. Кларк неуверенно идет волнами и позволяет еще паре щупалец расположиться на спинке дивана, осторожно проползти и лечь на плечо Брюса. Наверное, это будет слишком, чересчур странно; ему не стоило даже пытаться… Брюс смотрит на него и приподнимает одну бровь, но не двигается. Кларк с сомнением, осторожно оборачивает одно щупальце вокруг локтя Брюса. Он просто… он всегда хочет быть привязанным к чему-то, когда спит, это инстинкт. Диван подойдет отлично. Но если Брюс и правда не возражает… — Конечно, — мягко произносит Брюс. — Конечно, да. Кларк не ожидает, что все это продлится долго. Брюс передумает, это наверняка. Захочет подняться, походить — или же решит, что чувство от щупалец Кларка, присосок с внутренней стороны и того, как они двигаются на его рубашке, куда более пугающее, чем он думал. Но к тому времени, как Кларк засыпает, Брюс никуда не делся. Половина щупалец Кларка обернулась вокруг его руки и его плеча, его талии, его колена. Он теплый, и это последняя мысль, которую помнит Кларк, расплывчатое неясное впечатление. Но наконец усталость берет верх. Он просыпается медленно. Ему по-прежнему тепло. Ему кажется, что время от этого осознания до следующего ползет медленно: он все еще не собрался. Ему тепло и он весь распростерт, обернут комфортно и очень туго вокруг… вокруг… вокруг Брюса, боже правый. Брюса, который лежит сейчас, откинувшись на подлокотник дивана, потому что по всей видимости ему пришлось подвинуться, постараться разместить Кларка, распластавшегося у него на груди. Брюс лежит очень спокойно, делает долгие, медленные, ровные вдохи, а Кларк все это время был блаженно обернут вокруг него, шел волнами во сне, сжимал сильнее его руки, талию, бедро. Кларк неловко отстраняется вбок, к спинке дивана, пытаясь закрутить половину собственных щупалец одновременно. Боже, он был… два щупальца заползли под рубашку Брюса на пояснице, одно проскользнуло в его манжету и обернулось вокруг запястья Брюса… Следующий из долгих, медленных, ровных вдохов прерывается, остается в глубине глотки. Кларк дергается, сокращается, пытается уползти быстрее; а Брюс вдруг издает задушенный звук и весь трясется. Кларк замирает. — Кларк, — задушенно говорит Брюс. Он поднял руку и осторожно держится за одно из щупалец Кларка, удерживает его от… господи, от очертаний члена в его брюках, и тому без сомнения тесно. Взгляд Брюса твердо направлен в потолок; лицо у него розовое. Солнце садится. Господи, да ведь несколько часов прошло. Часы, часы, и Кларк все это время был вот так распростерт на Брюсе. Но Кларку сейчас лучше, он в порядке. Он быстро собирается и частично перестраивается, основная его масса сформирована в правильное обличье, руки — не щупальца — созданы так, чтобы приподнять его над подлокотником, они по обе стороны от головы Брюса, они осторожно держат как можно большую его часть над Брюсом, а не на нем. Дальше Кларк реконструирует особенно капризные основные внутренние части, что позволяют ему говорить. — Извини… Брюс встречается с ним взглядом, и глаза Кларка снова на нужном месте, вверху его реконструированного лица, правильные и пропорциональные. Выражение лица Брюса смешливо-суховатое: — За что, — говорит он намеренно ровно, это даже вопросом не назовешь. Вокруг все еще распростерто слишком много щупалец; Кларк по-прежнему может нервно идти волной, что он и открывает, когда случайно это делает. Брюс сдерживает хриплый стон в глубине глотки, но Кларк все равно его слышит, все равно чувствует внезапное острое напряжение в бедрах, почти целиком проконтролированное. Почти. Боже. — Брюс, ты, — выдает Кларк. — Ты правда? Брюс облизывает губы. Он все еще… очень розовый. — Я так понимаю, что ты все еще ждешь, пока я вдруг приду в чувство и с криками выбегу из комнаты, — говорит он. — Но у меня было три часа сорок девять минут, чтобы прийти к некоторым кристально ясным выводам. Один из которых, как я полагаю, тебе хорошо ощутим. Кларк очень осторожно не смотрит на ширинку Брюса, не позволяет ни одному щупальцу начать оптимистически подбираться к очертаниям твердого члена Брюса за ней. — Я не… — говорит он, а потом останавливается, пытаясь понять, что сказать, как сказать это. Как передать хоть что-то близкое к невозможности всего происходящего. Что Брюс вообще захочет его, а не вот так, после того, как увидел его. — Я не думал, что ты когда-либо… Я… Смешливость, настороженное удивление уходит с лица Брюса. Без него он внимателен, залит краской, серьезен. Он поднимает руку, дотрагивается до сформировавшейся щеки Кларка, до его челюсти, до знакомого ему лица. А потом он проводит рукой по реконструированной линии шеи Кларка, по груди, талии; доводит до того места, где форма Кларка снова становится расплывчатой, а цвет тает неопределенным бледным водоворотом — естественная текстура Кларка слишком гладкая и слегка влажная. Он находит основание щупальца, не отрывая глаз от лица Кларка, и Кларк ничего не может поделать, он твердо подставляет весь круглый толстый изгиб в хватку Брюса. Это должно быть, было бы вызывающе, если бы не выражение на лице Брюса, не то, как он уверенно ищет что-то в лице Кларка. — Все, что угодно, — очень тихо говорит он. — Неважно, если речь идет о тебе. Неважно. Я… я… Боже. Кларк не может слушать то, как Брюс пытается это сказать, пытается сдать то, что должно пугать его так же сильно, как изменение формы в его присутствии напугало Кларка, и не целовать его. Неизбежным образом контроль ускользает от Кларка. Он не хочет, но это Брюс, Брюс лежит под ним, рот Брюса открывается для него. Кларк использует свою центральную массу для основных, больших вещей, торса, головы. Но детали нуждаются в щупальцах. Такие детали, как, например, язык. Кларк слегка расщепляется, он задушенно стонет в губы Брюса — и разделяется, даже не пытаясь, и в рот Брюса льется внезапная дополнительная длина трех тонких щупалец, потому что Кларк не может сконцентрироваться, чтобы удержать их вместе, чтобы не изменить верную форму. Но Брюс не отталкивает его, не избавляется от щупалец. Он слепо поднимает руку, хватает Кларка за то, что сейчас, вероятно, ощущается слегка не как затылок, и издает отчаянный стон в глотке — засасывает щупальца глубже в рот, пропускает кончик одного в горло, боже. Кларка всего перетряхивает, его поверхность беспомощно дрожит, и он позволяет себе опуститься вниз, закрыть грудь Брюса собой, обернуться вокруг лодыжек Брюса, вокруг задней стороны его коленей, его бедер, его задницы… — Да, — говорит Брюс на удивление отчетливо, учитывая, что одно из щупалец все еще обернуто вокруг его языка. — Да, господи, прошу… Он двигается, щупает рукой, пытаясь найти собственный ремень. Но Кларк может помочь ему с этим и именно так и поступает: он засовывает пару больших, толстых щупалец за пояс брюк Брюса и тянет, даже когда Брюс неуклюже расправляется с пряжкой, расстегивает ее, и в тот момент, когда пространства становится достаточно, Кларк стягивает их по бедрам Брюса, а потом осторожно оборачивает виток за витком член Брюса от основания до головки — присосками наружу, а внутрь обращена гладкая кожа. Брюс кричит даже до того, как Кларк начинает сжимать его, медленно, ритмично, пульсирующе. Рука Брюса все еще зависла там, и Кларк берется за его запястье, только чтобы мягко убрать ее в сторону, но Брюса перекручивает, когда он так делает, и его рука блаженно расслабляется, и хорошо, Кларк более чем готов взяться за нее, обернуться вокруг, прижать ее к дивану и удерживать так. Все просто чудесно. Кларк даже представить себе не может ничего лучше этого, того, что он смотрит, чувствует, пока Брюс задыхается и вздрагивает, позволяет Кларку обнять его везде и обрабатывать его член долгими мягкими движениями. Ему нравится — все: то, что Кларк заполняет его рот, засовывает дюжину щупалец под рубашку, чтобы тереть округлые ребра, ощупывает форму его задницы еще парой. Кларк даже не думает ни про что еще. Но Брюс кончает, ряд растянутых во времени пульсаций пробегает по его телу, и когда все закончено, и Кларк вынимает самое тонкое щупальце изо рта Брюса и гладит его успокаивающе по лицу, Брюс открывает глаза и хрипит: — Не осторожничай со мной. Кларк моргает. Он держится в правильной форме — и этого настолько легче достичь, чем раньше — и может сделать выражение лица, которое Брюс распознает как пораженное. — Осторожничать с тобой, — повторяет он. Брюс только что узнал, что он — космический осьминог, космический… шестидесятиног, а потом позволил Кларку засунуть несколько щупалец ему в рот и снять его одежду. Это прямая противоположность слову «осторожничать» — в любом смысле. Брюс поднимает бровь: — Да, щупалец было много, — соглашается он, — но не было… того, что у тебя еще есть. Разве не так? Кларк весь краснеет — невольное, молчаливое признание: нет. Приходится слушать Брюса, который объясняет слово «член», зная, что, вероятно, не стоит им пользоваться, описывая неизвестную ему анатомию. — Он довольно странный, — выпаливает Кларк, а потом гримасничает. И, ну конечно, уголок рта Брюса приподнимается: — О нет, — мурлычет он. — Только не странный. Как же я это вынесу? — Заткнись уже, — говорит ему Кларк, а потом оборачивает пару щупалец позади его шеи и притягивает его ближе, чтобы еще его поцеловать. Им придется убрать этот диван из комнаты, неясно думает он. Он никогда не сможет сидеть на нем без единой мысли обо всем этом. Или же они просто запрут эту комнату и скажут всем использовать восточное крыло.