Грехопадение

— Ах, милая сестрица, ты всегда была излишне рациональна и праведна для женщины, — Фатьма игриво щурилась, подобно довольной, сытой кошке. — Нас выдают замуж за стариков, уродливых и обрюзгших, и что?! Мы должны хранить им верность, — она отпила свой шербет. Алая, холодная капля, оставшись на губах, сделала ее улыбку еще более яркой и бесстыжей. — А что до чести династии… Кто посмеет рассказать правду? Что значит слово бывшего мужа, раба, против слова госпожи? Или, может, это ты, ведомая праведным гневом, скомпрометируешь меня в глазах Сулеймана и народа? — Звонкий смех до сих пор эхом отдавался в голове Шах. Истинно, что шайтан вездесущ и порой является нам в облике самых близких людей. После визита сестры султанша вовсе потеряла покой и ощущение равновесия, как это бывает после шумных, затяжных праздников. — Разве тебе самой никогда не хотелось любви? Не хотелось быть ведомой страстью, а не избеганием супружеского долга? Быть ведомой страстью. Шах разглядывала свое отражение в зеркале как впервые. Она постаралась расслабить лицо, придать ему беззаботное, нежное выражение — это было не трудно, но взгляд оставался все таким же строгим и острым. Ерунда. Она была взрослой, опытной женщиной и одновременно чувствовала себя тринадцатилетней девочкой, еще не отравленной несчастливым браком и способной мечтать. И она знала, насколько это опасно. Однажды она поддалась подобным эмоциям, посмела отправить письмо Ибрагиму… Позже Хюррем лишь выволокла эту тайну на свет, стряхнула с нее пыль, но настоящий враг это тот, кто виновен в самом ее существовании. — Как ты смеешь снова предавать себя и честь семьи — единственное, что имеет ценность? — Женщина из зеркала прожигала взглядом насквозь. И если бы ей удалось выбраться из-за стекла, она бы отвесила пощечину девочке, которая со смешным и раздражающим в своей наивности возмущением задавалась вопросом: почему одним можно всё, а другим — ничего? Шах не хотела больше ее видеть и закрыла глаза. Она коснулась приоткрытого рта подушечками пальцев, представляя что это губы. Интересно, какие они у… него. Она избегала вспоминать его имя, словно пока она этого не делала, ее постыдные желания существовали безотносительно определенного человека. Вспомнилось их прощание. Как крепко, но трепетно он накрыл ее пальцы своими. Ладонь скользнула ниже, сжалась на ожерелье, с остервенением рванула его. Шею обожгло и черные жемчужины запрягали по полу. — Махпейкер! — Позвала султанша. — Отправь в столицу гонца. Мне нужно, чтобы Мерджан прибыл сюда. Немедленно, — служанка поклонилась и спешно попятилась. Шах поджала губы. Ничего. Она не сдалась своим демонам. Просто пусть Мерджан будет рядом. Хотя бы потому, что человек его ума заслуживает большего, чем заниматься уборкой и прочей неинтересной работой, которую на него свалили в Топкапы. Отойдя от шока после своего поражения, Шах Хубан осознала две вещи. Во-первых, уйти в монастырь — все же слишком радикальное и необдуманное решение, и во-вторых, оставив Мерджана в столице, она подписала ему приговор. Заслуживал ли подобной милости от нее тот, кто, оставаясь в окружении врагов просил только о возможности остаться ее рабом? Под ребрами непривычно засаднила совесть. Шах тотчас же отправила гонца в главный дворец желая узнать подробности о смерти верного слуги. В детстве она никогда не расковыривала болячки как ее сверстники, но в тот момент это показалось необходимым, чтобы остаться человеком. В ожидании, она все не могла избавиться от мысли, что поступила хуже, чем Сулейман с Ибрагимом. Сулейман правитель, он руководствовался справедливостью, принимая решение о казни друга, она же просто бросила того, кто зависел от нее во всех отношениях. Приказать ему собственноручно вырезать свое же сердце было бы милосерднее. Удивительно, но оказалось, что Мерджана не казнили. Просто лишили всех накоплений и значительно понизили в должности, до уровня мальчишек, недавно поступивших на службу в гарем. Султанша расхохоталась, узнав об этом. Не над ситуацией, а от неожиданного облегчения, в одночасье захватившего все ее существо. Наверное, она не призвала его сразу и в дальнейшем о происходящих в столице событиях узнавала от кого угодно, но не от него, потому что, отсмеявшись, поняла, еще не ясно и скорее интуитивно, что пересекла запретный рубеж и следующий шаг может прийтись на зыбучие пески, которые станут могилой для одного из них.