Счастье моё Быть с тобой вдвоём
Он даже тесты какие-то в интернете напроходил а-ля «насколько вы влюблены?» и получил неутешительные результаты. «Сразу ли вы отвечаете на сообщения?» Смешно, но именно в этот момент Женя кидает в телегу фотку, как Тофу скачет по дивану — Даня не может сдержать улыбки, выходит из теста и отвечает ворохом эмодзи. А когда возвращается в тест — зависает. Видимо, сразу. «Как Вы рассказываете об этом человеке своим друзьям?» Даня мгновенно пролистывает, как много раз просто упоминал Женю, да ничего такого вообще не говорил, но тут же заводилась и заводится одна шарманка: — Ну ты и втюрился, конечно, — хлопает его по плечу Артур. — Втрескался, — отмечает Аня. — Втюхался. — Вре-зал-ся, — прилетает печать от Катюши. — Да ну харе! — взвыл Даня. — Вам больше обсудить нечего, что ли? Чего вы просто… к словам прикопались?! — Данечка, просто никто раньше таких слов от тебя не слышал, — приобнимает его Покров. Даня выворачивается из этих воспоминаний, как из её объятий, и отвечает, что рассказывает походу восторженно. Да он везде про Женю говорит просто правду: самая крутая она и точка. «Тяжело ли вам прощаться и расставаться после встречи?» — Чего висишь, завтра увидимся, — мягко щёлкает по носу Женя и хочет выскользнуть после обычных семи секунд объятий, но кто бы её пустил. — Завтра будет завтра, — ноет Даня К концу месяца ему нужно добить до ста минут объятий каждый день.Если честно, можно даже не пытаться держать дистанцию
Женя знает, что умеет дружить, что для многих она надежный человек, но с Даней она теряет уверенность и в том, и в другом, потому что — разве это дружба, когда целоваться хочется? И много чего хочется такого, что лучше игнорировать. Лучше дружить. Мы друзья сто процентов, говорит она Карену в интервью, а Дане непременно нужно влезть со своими интригующими «но» и очередным «есть такие девочки…». Да, Дань, есть такие девочки, с которыми ты обнимаешься дольше уместного, метко промахиваешься поцелуем мимо щеки, крепко обнимаешь за талию, словно пытаешься кому-то что-то доказать. Женя не хочет ничего доказывать — она хочет топтать воздушно-песочные замки. Они с Даней не друзья — это понятно даже математически. Она читала, что расстояние между хорошими друзьями в среднем около двадцати-тридцати сантиметров, как полусогнутая рука. На таком расстоянии нельзя выучить чужое дыхание. Но вот Женя слышит знакомый сиплый вдох — и её плюшево обнимают со спины, руки смыкаются на талии, и расстояние между ними ноль. — Привет, пупс, — проносится виброголосом и разбивается в пушинки по коже. — Здорова-корова, — отзывается Женя, но из объятий не выпутывается — очередной недружеский поступок в копилку. У неё в спине быстро-быстро колотится два сердцебиения вразнобой, и так тоже быть не должно. — Я, конечно, всё понимаю, но отлепляйся давай, и пахать, — вдруг появляется в поле зрения Максим. — Разрушаешь Жене рабочую обстановку. — Да нормально всё! — не ведётся на упрёк Даня, но руки медленно сползают с талии, и он подъезжает сбоку. — Банный лист, человеческая версия, — отшучивается Женя, чтобы смыть свою слабинку и неловкость, но Данин взгляд какой-то глухой и невесёлый, и Женя отворачивается раньше, чем успевает его дочитать. Может, оно и к лучшему: шутки проще объятий. Шутки — это точно дружеская вещь. — В общем, такие вот съёмки весёлые были, — подытоживает Даня. Впервые недели за три он созванивается с родителями — за работой он совсем забывал перезвонить уже много раз. — Интересно, ничего не скажешь, — хмыкает мама в трубку, где-то неподалёку шуршит папа. И как-то с подвохом спрашивает: — А в остальном как дела? Даня не догоняет: — В чём — в остальном? — Ну, — мнётся мама, — ты про Евгению давно ничего не говорил, обычно на целый час рассказов. Как дела у неё? Даня пытается вспомнить, что было три недели назад. Естественно, не получается, но одно точно известно — тогда он всё ещё в восторге трындел о Жене во все трубы и был чуть менее влюблённым придурком. — Дела нормально, катаемся, номера ставим. — А настроение у неё как? Самочувствие? — Буду очень рад познакомиться с твоей девочкой! — ни с того ни с сего кричит в трубку отец. — Красавицу себе отхватил конечно! — На дне рождения познакомлю, — буркнул отмазку Даня, но спорить со старшими не стал: почему-то не хотелось отрицать их… модель реальности. Уж очень она приятная.Знаешь, моё сердце Мучается сильно Я в тебя влюбиться Его не просила
Женя расслабленно откидывается на кресло. Впереди упруго проскакивают дома-улицы-машины, лениво скачут клочки сегодняшнего дня. — Вы так улыбаетесь, — вдруг говорит мягко таксист. Женя с изумлением понимает, что и впрямь светит лыбой в тысячу ватт. — Влюбились в кого-то? Первая мгновенная мысль: да неужели заметно. Вторая: да ничего подобного. Третья: с таксистами за личную жизнь болтать не приходилось, но это интересно. — Почему вы так решили? — Женя поворачивается к мужчине: у того морщинки и тепло собираются в уголках глаз, и он безмятежно отвечает: — У вас такой взгляд… — Какой? — Мечтательный, я бы сказал. Будто думаете о ком-то. — Вроде бы и думаю, а вроде бы и нет, — честно и вместе с тем уклончиво откликается Женя. — Не переживайте, само придёт, — хмыкает мужчина, словно знает что-то, чего не знает Женя. Само придёт… куда придёт?Если честно, между нами — ещё минут пятнадцать максимум.
Жене тяжело дышится, а в груди вместо воздуха тугой узелок, духота и ломкая сладость. Жене тяжело дышится уже который день, и пора бы уже обращаться к врачам. Так она думает до одного маленького мгновения — они с Даней бегут наперегонки ко входу в Лужники, и она ловит его сверкающий взгляд и ветреную улыбку — и внутри короткое замыкание — ни вдохнуть, ни выдохнуть.По-че-му колотится твоё сердце, милая? Мир был явно против, но ты уже влюбилась.
Даня улетает из города Сочи. И самое неприятное, что узнаёт это Женя даже не от него, а из чьей-то сторис в ленте — с кем он там ездил… Если бы он сам написал да что угодно, мол, не хочу, не буду, появились дела, извини — то воздушный шарик, порхающий под горлом, просто бы проткнули иголкой, и тот бы с унылым дурацким свистом шлёпнулся куда-то под ребра. Но это — как шарик на медленном сдувании, как на медленном огне. Женя закипает. Она привыкла, что люди держат обещания, а Даня не привык что-то обещать. Но после дня рождения ей показалось, что… что всё как-то изменилось — нет, они не договаривались ехать вместе. Просто у Жени был чёткий график, и ей казалось, что Даня за ним последует. Но он просто взял и улетел из Сочей на семь часов раньше, чем она успела там сесть. Словно побег или догонялки. Но Женя водить не будет. У Жени — работа. И только через три дня, оставаясь вдвоём в сумеречном вечере раздевалки, когда позади съёмки клипа и длинная тренировка, момент кажется наставшим. — Почему ты уехал? — не сворачивая прёт Женя. Даня бегло и беззащитно смотрит в сторону с подкушенной губой, но путей отступления больше не находит. Ей снова становится даже жаль его, но жажда правды и самого признания горит сильно, синепламенно. — Расхотел, — разбавленно отвечает Даня своей защитной интонацией — без обид и обязательств, смотрит увереннее. Женя теряется лишь на доли секунды — у неё уже иммунитет. — Ты врёшь, — просто и прямо говорит она — ровно взаимно. Женя знает, чувствует по искринкам в глазах, что внутри он на проводах качается, изгрызает и огрызается. Нет, её больше не одурачить безобидностью мнимой честностью — Не хочу я всё это, — взвинчивается Даня, — проходили это всё, и потом всё равно в дураках остаёшься, поэтому, блин, лучше сейчас, чем… пупс, я нам как лучше хочу. Непривычно видеть его злым, непривычно ворошить это всё вот так резко. — Нет, ты трусишь просто, — отрезает Женя ножом. — Чтобы тебе было легче. — Ты вот щас серьёзно? — Даня наклоняется, и спёртые вдохи прямо скользят гладят по щекам. — Я не хочу, чтобы тебе хреново потом было, и даже то, что я тебя люблю, вообще нихрена не поменяет. Сегодня Женя впервые ему не верит. И ей, словно подменённой, даже не хочется вдумываться в слово «люблю» и во всё то, что происходит на самом деле. Она молча и горьковато обнимает его, слушая всем телом гулкое неровное сердцебиение, и немного успокоенно выдыхает, когда чувствует мягко опущенные ладони на своей спине. Пока так. В их общении, как и в их номерах, многое не задумано. И не задумывается вообще. Не было задумано мягких поцелуев в щёку при встрече, потому что вас просто обоих тянет — и если вы оба не против, то почему бы и нет? Не было задумано целовать там, в Ромео и Джульетте, по-настоящему, ведь никто бы даже не узнал — и никто действительно не знает. Сценарический поцелуй, все дела. Так не было задумано — но Даня выныривает в ее личном пространстве, в лицо беззвучно пропевая про стекания по запястьям и до конца номера лыбится как мартовский кот. Женя даже не будет скрывать, как ей понравилось. Женя просыпается, не сразу понимая, где находится и какой сейчас год. Но чувствует животом чужое мерное дыхание и мягкий жар чьей-то кожи — она лежит у кого-то на груди. Женя осторожно, чтобы не разбудить, поворачивается — Даня спит, и от этого почему-то внутри всё скручивается от уюта. Но тут Женя видит свою собственную руку, залезшую к Дане под воротник футболки, прямо на тёплой шее. Она руку выдёргивает — как-то такое не ожидалось. Даня реагирует мгновенно, сопит, дрожат веки, и с недовольным мычанием берёт женину горящую руку и засовывает себе обратно под воротник. Жене теплота плещет на щёки, и она позволяет себе снова опустить голову Дане на плечо и закрыть глаза. И это тоже не было задумано, просто так приятнее. Так лучше. Женя в гостях у Дримтима дома — такое тоже было неожиданностью. Она вообще стала часто делать спонтанные вещи, поэтому когда неподалёку у неё закончились съёмки для рекламы и освободился вечер — она решила заглянуть. Ну, и Данину комнату заодно посмотреть. И на нелепо огромной кровати поваляться, что уж там. И немного пообниматься, почему нет? Тут, правда, с Даниной груди приходится подняться, потому что тишину надламывают вибрации звонка, и Даня лезет копошиться в карманах. — Да, алло, Ярик? Женя коварно улыбается и подползает ближе, вплотную, и двумя пальчиками крадётся вверх по даниному животу, пока он отчаянно краснеет, теряет пару выдохов, но пытается сохранить спокойный голос. Получается плохо: — Дань, ты там… — заминается Ярослав, — не один что ли? Женя, прикусывая губу, чтоб не расхохотаться, начинает Даню щекотать — жестоко, но что поделать. — Я-я-а! — икает-вздрагивает он, красный весь. — Я один, с чего-о бы мне не-е… — А, о, тогда ещё более неловко, — аккуратно посмеивается Ярослав, а Женя уже просто задыхается от хохота, но держится — Даня смотрит на неё крайне рассерженно разозлённо, даже зло, но как это можно воспринимать всерьёз, честно. — Ладно, я просто звонил напомнить про съёмки завтра, но лучше попозже, так что… спокойной, наверное, ночи, — и Ярослав кладёт трубку. Даня стонет и трёт лицо, Женя наконец — смеётся вволю. — Ты чё делаешь вообще? — по Дане непонятно, то ли он возмущён, то ли восхищён. — Опять кринжую перед Яриком, но теперь из-за тебя! — Ой, тоже мне, — фыркает Женя, — я тоже теперь, только перед мамой! Ярик с тобой хотя бы не живёт. — Ещё чего не хватало, — роняет смешок Даня, а потом — подрывается с места и нападает с щекоткой. — А ну брысь, — вопит Женя и лягается ногами, но фиг его отодвинешь — тяжёлый стал. — Это ответочка, — ржёт Даня бессовестно, засмотрительно, и руки слабеют — он плюхается прямо на Женю. Какой ты слон, слезь с меня, хочет сказать Женя. Но получается только зацепиться взглядами и отзеркалить вдох глоток. Слишком длинные пять секунд — дыхание от щеки к щеке, стаи бабочек тянутся навстречу, и до чего-то странного тоже пять секунд. Глаза они закрывают одновременно, наклоняются тоже. Одновременно — и распахнулась дверь. — Ой, ребят, простите-извините! — аж подпрыгивает вместе с ними Аня и захлопывает дверь. И уже оттуда: — Я просто, захотите покушать — вниз приходите! Даня и Женя расползаются метра на три, у Жени почему-то жар — ползёт по шее липкими листьями и перемешивает пульс с горячностью в пальцах, волнами поддаёт под рёбра. — Чё за день такой, — ноет Даня. — Надо у двери сигналку ставить. — Зачем? — на автомате откликается Женя, смотря только вперёд, ни в коем случае не вправо. — Чтоб в следующий раз… — воодушевлённо начинает он и будто прикусывает язык. Так тоже не было задумано, но об этом трудно было не задумываться. И снова так не планировали, но Даня — у Жени в комнате и теперь при свете дня — ждёт, пока она соберётся на тренировку — сегодня снова уломал маму на роль подвозителя, и Женя удивляется, как её крепкая мама так легко сдаётся. Даня лежит на её кровати, подкидывая и ловя мягкие игрушки. — Ну всё, выветрись, я переоденусь, — машет на него Женя. — Окей, — Даня весело закусывает губу и, разлёгшись на животе, подпирает голову и просто лежит смотрит со ждущей ухмылкой. Не дождёшься, думает Женя. Берёт с пола коробку для обуви и запускает в Даню. — Да ладно, ухожу уже! — пятками сверкая, прокричал уже из-за двери. — Давай я тебе молнию помогу застегнуть? — почти жалобно и обиженно спрашивают за дверями. — Одну застегнуть, другую расстегнуть, да? — сама с себя удивляясь, шутит Женя и слышит шокированные ахи за дверью. — Ну и шутки у вас стали, Евгения! Да уж, это точно не было задумано.Тут патрон в патроннике, ежели что Головы рубили, зарабатывал вес Тут каждый, кто бил, добивая, нашёл Личную выгоду и свой интерес Накал пламенел, озарял города Неминуемая яма лыбу давила ехидно Тут человек пропадал навсегда В самом себе себя же не было видно.
Даня привык никому не доверять. Нет, вы не подумайте, это не озлобленность и паранойя, это просто факт — он никому никогда не говорит, что лежит на душе. Да, он говорит на интервью открыто, мол, плакал недавно в машине — песня грустная. Но это как мем с айсбергом, где почти всё под водой скрыто. А солнце под сердцем то греет, то выжигает дотла, то оставляет в морозе. К тому же, кому нужен обидчивый и грустный Даня Милохин, когда они уже знают весёлого и пофигистичного. Он и сам бы не знакомился с другой стороной, ему хватает этой. Правда, есть один человек, которому вечно мало. — Ты не обиделся? — допытывается Женя уже десять минут. — Да точно, всё супер-пупер, — отмахивается Даня и правда так считает. — Да не обиделся! — Обиделся! Почему-то нападает зажжённая спичка сердитости. — Да даже если обиделся, какая разница? — Большая. Обижайся больше, пожалуйста. Я хочу знать, что ты чувствуешь, — Женя ловит его убегающий взгляд своим — серьёзным, цепким и щемяще взволнованным — у Дани почему-то становится влажно в глазах. Он косо ухмыляется, чтобы не выронить ещё больше правды ненароком. Правда… сейчас он уже не знает, нужно ли это делать. Может, и не надо. В глазах становится мокро совсем. — Мне так лень, — заявляет Даня и отваливается на маты. Он снова потащил её в спортзал, а ей теперь слушать эти рассусоливания. — Поздравляю, — хмыкает Женя. — Но, — он приподнимается явно с какой-то идеей — улыбка чеширская, — можно придумать награду, ну, чтоб я захотел заниматься. Подвох настолько очевиден, что подвоха и нет. — И какая же награда? — закатывает глаза Женя, давай, удиви. — Ну смотри, — подскакивает Даня и тянет её за руку к себе. — Я типа пресс буду качать, — он ложится, Женя хватает его за согнутые колени, — а ты, — вдруг поднимается Даня и оказывается незамедлительно близко, до расстояния в дыхание, — поцелуешь. — Допустим, — смеётся Женя и чмокает его в нос. — Э-э, не так! — обижается Даня, но скулы всё равно красятся розовым. — По-настоящему! — Награду заслужить надо, — подмигивает Женя, и внутри почему-то щекотно от собственного голоса, от даниной ответной ухмылки. Где-то на пятнадцатый подъём Женя подлавливает его поцелуем. Минута какая-то долгая. Даня отстраняется, растерянно смотрит ей в глаза и начинает икать. Женя с каким-то ликованием закатывает глаза: какой же он у неё идиот. — На Новый год я буду спать, — заявляет вдруг Даня, пока они идут по заснеженной вечерней улице, где фонарный свет тает в снегу. — Хочешь, к нам приходи? — как будто невзначай говорит Женя и опускает взгляд, отворачивается — а вдруг откажется даже так, на словах? С чего бы ему… — Серьёзно? — расплывается в улыбке Даня. — С тобой и твоей семьёй энгэ отпраздновать? — Ну да, — всё ещё пытается звучать сдержанно Женя. — Как тебе? — Да я охренеть как за! Женя смотрит на него и вспоминает — для него быть частью семьи — вещь особенная. И ей хочется быть где-то рядом. Даня не ревнивый. Так он думал, пока не обернулся. Он даже далеко не сразу узнал это забытое липкое шевеление в груди. Женя улыбается, танцует свободно и разлётно, улётно — что засматриваться часами и слюну пускать. Но крупинки улыбки опадают с лица, когда сбоку выныривает новый коллега. Даня не может заставить себя улыбнуться, и с ним это чуть ли не впервые за много лет. Ответ приходит простой и ясный: он не хочет, чтобы этот хрен (Женёк пять минут назад) тёрся в её личном пространстве — просто не хочет. Просто не хочет, чтобы он приближался к Жене так близко, как ему оказалось позволительно совсем недавно — нет, не по Жениным запретам или что-то такое, а впервые — изнутри. Никогда Даня не отказывал себе в прикосновениях к кому бы то ни было, но Женю боялся коснуться неверно. А этот и-ди-от, он слишком близко. Будь Даня сейчас в каком-нибудь фиговом фильме, полез бы драться. Но вместо этого он отворачивается — заскрипели зубы, и идёт на улицу. Просто проветриться. Потому что он ревнует, хотя не имеет на это никакого права. С Юлей было иначе — последние полгода её он не ревновал вообще. Только загвоздка другая — они знали, что друг друга любили и для всех были девушкой и парнем. А они с Женей для всех — «друзьяно», «всё очевидно, но», наконец, «влюбился, но». Но они как-то плавно обтекают это «но» — не встречаются толком и целуются в тёмной раздевалке, не хотят разрывать объятий ни в коем случае и могут не скучать сутками. А могут — каждую минуту. — Эй, именинник! — зовут его, и Даня оборачивается на знакомый голос с удивлением — к нему, слегка шатаясь, подходит Женя. Он крепко обнимает её за плечо, чтобы не упала. — Данечка-а! — непривычно разморенным, разнеженным голосом зовёт она. — Испытала я вашего новенького… могло быть лучше, конечно, не знаю… весь этот ваш дримтим испытала, но не то всё, пошли потанцуем! — Ты погоди, ты как себя чувствуешь? — Шикарно! А ты? — А я — не очень, — буркает Даня. Он знает, что это глупо, но лучше уж так. — Ревнуешь, что ли? — смеётся довольно Женя. — Не парься, я тебя люблю же. И в этот миг Даня решает верить полностью и надолго. — И оценки за артистизм… все шесть ноль, двенадцать баллов ровно! — сообщает Лёша Ягудин с экрана телефона, и вот они с Даней подпрыгивают, обнимаются с Ильей и Еленой Станиславовной, с Максимом, с Албеной. Это был их последний прокат на проекте. От воспоминаний потянуло под сердцем. Они мягко целуются. Вот это был прекрасный день. Женя не может сдержать вздох. А сейчас прекрасный день? И потому не замечает, как к ней подкрались. — Чего смотришь? — Прокат последний, — честно отвечает Женя. — Скучаю. — Чего скучать-то? Хочешь, я тебя в какой-нибудь поддержке подниму? — муж выглядывает из-за плеча и смотрит, будто всерьёз спрашивает. — Ты не потянешь, — вскидывает брови Женя. — Старый уже, тридцатник скоро. — Ну-ну! Её тут же подхватывают на руки, вспрыгивая на диван, и кружат-кружат-кружат, как в листопаде. — Перестань, дурак, диван же! Только купили, будет как с прошлым! — лупит его Женя по плечам, но чтобы переставал — не хочется. — Ну прошлый мы развалили по другой причине, — ухмыляется он, и в итоге они всё-таки плюхаются друг на друга с закруженными головами. Женя приподнимается на локтях, встречается с мужем взглядом — что-то светящееся и счастливое пузырится шампанским внутри. Даня улыбается в ответ и тянется за поцелуем. Сегодня — тот же самый день.