Отказы — это наше топливо

      Пока Йеннифэр и Трисс развалились на его кровати, лопали запасы конфет из тумбочки и критиковали творчество Лютика, тот в поте лица трудился над плакатами для них. Свой-то он сделал, но забыл про этих клуш — они, конечно, корячиться ради «Волков» не собирались. Как бы не так. Только не в его смену.       В Колдовстворце находилось три стадиона. Маленький и неказистый, использовавшийся для спортивных занятий, огромная арена для фестивалей и концертов, а также средний — на нём устраивались домашние квиддичные матчи. Чего душа артиста не могла пережить, так это остаться незамеченным среди пяти тысяч зрителей, которые набьются на этот стадион в день матча. И если уж для этого нужно постоять на карачках пару часов и столько же ждать, пока сохнет краска… что ж, это его призвание, это то, для чего он был рождён.       Приближался конец ноября, а значит, открытие квиддичного сезона. Бешеная конкуренция, нескончаемые тренировки; фанаты, чтобы поддержать любимую команду, делали украшения с символикой и сочиняли кричалки, от которых нельзя было скрыться даже в библиотеке. Для Лютика это также означало постоянные посиделки на трибунах. После первых тренировок его энтузиазм здорово выдохся, но, стоило пропустить разочек поход на поле, как Геральт взбунтовался (по-своему, конечно). Потребовал объяснить, где это его носило, и неужели он нашёл себе занятие поинтереснее. Может, слушал игру Вальдо Маркса на скрипке? Это наверняка занимательнее, чем яйца морозить и смотреть на какую-то там тренировку. Шоу бровей Эскеля грозило устроить тур по всему Уралу, по крайней мере так казалось из-за старательности, с какой он встречал Лютика на поле после полученной выволочки.       Но было и кое-что пострашнее: девчонки. Обычно более-менее спокойные, к концу осени они вовсю гонялись за игроками, показывали им футболки и кофты с талисманами команд. «Волков» эта честь тоже не обошла стороной. Эскель вовсю над ними прикалывался, но старался палку не перегибать: всё-таки приятно было получать поддержку, это сильно поднимало дух, но уж больно некоторые поклонники были настойчивыми и слишком уж креативными в своих изобретениях. Ламберт краснел до корней волос и угрожал натравить на них на всех капитана, Кейра ругалась так, что вся очередь за автографами разбегалась, а учителя обходили её по стеночке, не пытаясь делать замечания (Мец хорошо умела аргументировать свою позицию честью школы и необходимости её защитить и отстоять, поэтому в кабинете директора плохо выглядела не злостная нарушительница покоя, а учитель, помешавший демонстрации величия квиддичных амбиций Колдовстворца).       Геральт делал рожу кирпичом, напрягал челюсть и смотрел прямо перед собой — даже хуже, чем проделывал с Лютиком в самом начале их знакомства. На любой комплимент от особо шустрых он выдавливал их себя сухое «спасибо», а в остальных случаях отключал все органы чувств, которые мог, то есть оставался слеп и глух, руки у него отнимались, а хвост отваливался. Если рядом в этот момент находился Лютик, то камнем Геральт притворялся ещё старательнее, тогда у него рабочими оставались только ноги, на которых он как можно скорее уходил от скоплений девчонок (и иногда мальчишек) подальше.        — Геральт, а как ты накачал себе такие бицепсы? Это всё из-за регулярных тренировок? Ты же охотник, да? А расскажи побольше!        — Коэн расскажет, он профессиональный игрок, — и был Геральт таков. Коэн с отделения Хорса с удовольствием блистал своим подсчётом калорий и каким-то там процентным соотношением белка в организме, пока аудитория только что в рот ему не заглядывала.       Кейра решила проблему радикально. Взяв с собой троих своих охотников, она пришла в гостиную Сварога. Йеннифэр как раз объясняла Трисс и Лютику принципы работы завихрений в порталах и их связь с природными камнями, даже поделилась вкуснющим чаем из своей жутко дорогой коллекции, хотя такая честь обычно выпадала только Трисс. Лютик расщедрился на упаковку пастилы и конфеты, и делиться с вечно голодными игроками они не планировали, устраивая свой тихий вечерок.        — ЛЕТТЕНХОФ! — раздался крик из коридора. Судя по топоту, шла целая делегация, а не три «Волка» и их микроскопический капитан.        — Да что за привычка? — страдальчески вздохнул Лютик, отодвигаясь от ватмана. Открытая в общий коридор дверь позволяла услышать, как Кейра выспрашивает у испуганных сварожичей дорогу в спальню Леттенхофа.       Йеннифэр так пригрелась под лютиковским пледом, что не стала даже поправлять задравшееся платье и убирать крошки с лица. Трисс поленилась разлеплять их пальцы, поэтому теперь эта сладкая парочка валялась в гнезде (по-другому сейчас кровать Лютика назвать было нельзя), взявшись за руки, со всеми уликами пожирания сладостей, выставленными напоказ. Эскель, протиснувшийся в спальню вслед за Кейрой, тут же подсел поближе к ним, чтобы им было видно его брови.        — Эскель, на вот, съешь конфетку. — Йеннифэр протянула ему взятку, призванную его отвлечь. Лютик мысленно попрощался с теми запасами, что не были спрятаны на ключ.        — Здравствуй, дорогая Кейра, — поздоровался он, болтая кисточку в стакане с водой. — Не топчите здесь, а то всю работу мне загадите. Сядьте, вон, на кровати.        — Отлично! — оценила Мец его усилия. — Значит, наш договор в силе.        — Какой договор? — не понял Лютик, вырисовывая ивовые ветки — принадлежащие яриловичам — на фоне волка.        — Ты — приходишь на матч с плакатом, а я — разрешаю носить нашу форму. У фанатов такой нет, они сами что-то там разукрашивают. Форму носят только игроки, команда запасных и их так называемые любови, — без обиняков сказала Кейра, швыряя в него чёрную вязаную кофту, к которой крепилась серебряная брошь в виде головы волка.       Кейра предпочитала отставить жевание пакли, а вот Лютик на слове «любови» неловко кашлянул, пытаясь не смотреть в сторону Геральта. Вместо этого он развернул кофту, щеголявшую вышитой серебром на спине фамилией: «РИВСКИЙ». С их любовью к его собственной фамилии могли бы и «ЛЕТТЕНХОФ» написать, а то только орут её на весь Колдовстворец. Нет же, надо выпятить, чтоб Геральт точно заполз под куст и там остался до весны.        — Это Геральт предложил, — Кейра сложила руки на груди, рассматривая плакаты на полу, — вспомнил мои слова во время тренировки. Я и сама собиралась тебе что-нибудь подогнать, но тут сам Ярила велел. Ходи теперь рядом с Ривским везде и поворачивайся задницей ко всем этим птичкам-синичкам, которые его отлепляют, а то ведь смотреть тошно.        — Капитан, а вы футболку с моей фамилией?.. — попытался Ламберт, но получил в ответ только уничтожительный взгляд, заставивший его тяжело сглотнуть.       Лютик снова откашлялся и аккуратно сложил кофту, откладывая на стоявший рядом табурет, дабы ненароком на запачкать гуашью.        — Хорошо, — шмыгнул он носом и тут же почесал тот рукавом, стараясь не мазнуть зажатой в кулаке кисточкой по щеке, — буду носить. На вот, принимай работу, почти закончил.        — Вижу, ты один за всех отдуваешься, — Кейра бросила неодобрительный взгляд на Трисс и Йеннифэр, продолжавших подкармливать Эскеля, видя, что взятка работает, — значит, кофтейку точно заслужил. Это ты меня что ли нарисовал? — неожиданно ахнула она, присаживаясь рядом и рассматривая свою огненную шевелюру на одном из плакатов.       На время они погрузились в обсуждение и дорисовку, пока остальные болтали про предстоящий матч. Потом плакаты повесили сушиться у батареи, Ламберт трансфигурировал чашки из ластиков («Что-что, а трансфигурация в целях пожрать у него отточена до совершенства», — закатил глаза Эскель), Лютика раскрутили на сахар, Йеннифэр создала портал на кухню и одолжила у них булочек — в общем, пошли по рабочей схеме.       Кровать Лютика оказалась занята, поэтому он присел на пол, кинув туда свою декоративную подушку. Пока Ламберт потешался над наличием у Лютика таковых предметов декора, в подушечную ловушку попался Геральт. До этого он вынюхивал что-то по комнате, всё рассматривая и везде засовывая свой нос, кроме кровати Вальдо — её он презрительно обошёл стороной. Вручив Геральту кружки с горячим чаем (у того была феноменальные устойчивость к горячему, для него ждать, пока остынет суп — это что-то из разряда фантастики. Была бы его воля, он бы и огонь, наверное, жрал), Лютик ел пирожок с мясом и кормил Геральта с рук. После истории со сломанной рукой тот стал к таким проявлениям близости относиться нейтрально и недовольным не выглядел, бывало, даже с намёком наклонялся ближе, когда лень было самому тянуться за вкусностью. В окружении своих Геральт расслаблялся, с него стекала вся напряжённость, линия плеч становилась мягче, черты лица — спокойнее, поэтому он многое позволял и инициировал сам.       Лютик легонько кивнул ему в сторону кофты, заговорщически улыбаясь. Ведьмак, блестя жёлтыми глазами, улыбнулся в ответ, кивая. Романтичный момент продлился бы дольше, если бы Ламберт не заглянул в ванную. О том, какая полка принадлежала Лютику, можно было даже не спрашивать.        — Не обижайся только, браток, — сказал он, отсмеявшись. — Я не со зла смеюсь и не над тобой. Плавали, знаем — у самих такое бедствие в ванной. Думаешь, сколько часов эта композиция занимает? — кивнул тот на пепельные волосы друга.       Ламберт, он такой — шумный и вездессущий, и нет, господа, это не опечатка. Ему везде нужно непременно пометить территорию и написать на заборе «здесь был Ламберт», чтобы ни у кого не возникло вопросов. Он всё время подкалывал, бесхитростно и прямо, простой, как пять рублей. Однако в его интонациях всегда было столько добра и никогда — подковырки, будто ты стал объектом шутки, которую не понял, что Лютик и не обижался. В важных вопросах он оставался серьёзен и вдумчив, не лез в душу и не поднимал больные темы, а тех, кто насмехался над его друзьями, мог и на вилы поднять («Так мне-то можно, а ты кто? Конь в пальто! Иди-ка ты куда шёл, своей дорогой»). Ведь это Ламберт, кто быстрее всех сориентировался на Изучении магических существ, когда Лето по глупости натравил на Лютика саламандру. Другом этот весельчак был хорошим, как и просто хорошим парнем.        — Я таким просыпаюсь, — с нарочито безэмоциональным лицом оповестил Геральт, пародируя вздёрнутый нос Йеннифэр. Та позабавленно фыркнула и кинула в него недоеденной корзинкой с вишнёвым вареньем. Привычку бросаться вещами она явно переняла у Трисс. Геральт не смог поймать «гранату», потому что руки у него были заняты чаем, поэтому корзиночка попала ему прямо по затылку, но он только улыбнулся и иронично на неё посмотрел, вскинув брови, мол, тебе пять лет или всё-таки семь с половиной?

***

      Погода выдалась хуже некуда. Стеной лил дождь. За громом едва удавалось различить голос комментатора, усиленный магией. В обычный день он разлетался над стадионом, но сегодня студенты и гости школы не могли разобрать ни слова.       Плакаты пришлось убрать с первыми каплями дождя. Если от влаги их можно худо-бедно защитить магией, то вот порывы ветра на поверку оказались для них губительны. Хорошо, что они выкроили время завалиться к «Волкам» в раздевалку и показаться им во всём своём «фанатском» великолепии: с гримом на лице и ватманами. Геральт окатил его (и чёрную кофту) таким тёплым взглядом, что Лютик всю дорогу до трибун провёл в мечтаниях о том, как этот взгляд будет греть его на протяжении всего матча, но быстро позабыл об этом заблуждении.       Капитаны команд уже несколько раз брали перерыв. Мётлы сносило, загонщики не могли увидеть бладжеры, сами бладжеры тоже путались, куда им лететь. Судья не видела нарушений правил, чем активно пользовалась команда противников, сразу переключившись на грязную игру. Шёпот на трибунах донёс слухи о треснувших рёбрах Ламберта, но со стороны сказать наверняка не удавалось. Тот пёр тараном и носился по полю, как бессмертный, пробиваясь, словно танк. Кейра до хрипоты ругалась с судьями и то и дело пыталась подлететь к комментаторской будке, чтобы крикнуть в микрофон, но охотники «Мантикор» теснили её к краю поля. По меньшей мере пять положенных пенальти остались незамеченными.       Счёт тоже не радовал. Шли практически вровень, но «Мантикоры» всё-таки на двадцать очков впереди. Матч не мог закончиться, пока не поймают снитч, оставалось надеяться на ловца «Волков». Было бы чудом, если б той удалось это провернуть.       Кейра не только работала битой, но и пыталась время от времени подлетать поближе к сокомандникам, чтобы убедиться в отсутствии необходимости очередного тайм-аута. Дела были плохи.       Матч шёл уже четвёртый час. Некоторые иностранные гости, прибывшие полюбоваться на спортивные достижения Колдовстворца, уже отбыли в свои тёплые гостиницы, махнув рукой. То, что планировалось торжественным открытием сезона, превратилось в бойню под названием «Сдохни или умри».       Махаться могли ещё долго, дури во всех них накопилось немеряно с последней игры прошлой весной. Но ловец «Волков» наконец увидела снитч и понеслась за ним, как подстреленная птица — нельзя было упустить возможность прекратить эту пытку. Ей наперерез тут же кинулись бдительные загонщики «Мантикор», пытаясь сбить её с курса и помешать угнаться за золотыми крыльями. Ближе всех к назревающей проблеме оказался Геральт, который молниеносно сменил курс. Оба бладжера, грозивших попасть в протянутую за снитчем руку — один, и в древко метлы — второй, он принял на себя.       Фанаты так громко и самозабвенно радовались победе любимой команды, а зрители и гости школы так стремительно старались покинуть стадион, что никто не обращал внимания на происходящее на поле. Кейра, мокрая, как мышь, командовала игроками и волонтёрами, помогавшими на матче. Тот, кто мог доползти сам, топал в медпункт на своих двоих, остальных несли на носилках, чтоб не переубивались по дороге. Сама Мец хромала и ругалась на Ламберта, всё порывавшегося отнести её в медпункт на руках. К тому моменту, как Лютик, Трисс и Йеннифэр оказались рядом, до них донёсся лишь конец тирады, заглушаемой бурным потоком воды, падающим с затянутыми чёрными тучами неба: «…рёбра, идиот? Сама дойду!». По лицу Ламберта было видно — скорее помрёт, чем даст Кейре хромать до замка и потом ещё несколько ярусов или ждать следующую партию носилок.       Йеннифэр, взволнованно спрашивая у Кейры, что с ней случилось, уже колдовала портал в медпункт. Лютик ещё помнил, как они с Трисс нырнули туда, и как медсестра громко сказала им засучить рукава, потому что ей, чёрт побери, нужна помощь, и впихнула в их руки склянки, а очнулся уже глубокой ночью, когда все кости были на месте, все конечности — перевязаны, а все зелья от простуды с водкой и перцем — выпиты.       Кейра моталась на костылях между койками, пытаясь убедиться, всё ли с её игроками в порядке. Лютик обнаружил её у кровати Ламберта. Она прослеживала взглядом бинт, которым полностью обмотали его грудную клетку, и швы на разбитой губе. Легонько обняв девушку за плечи, он повёл её к предназначенному ей месту. Благодарно кивнув, Мец с уважением глянула на него, думая, видимо, о том, как тот держал её, вырывающуюся, пока врач вправляла локоть — вывих капитан и не заметила из-за адреналина. Мотнув головой в конец коридора, Кейра позволила укрыть себя одеялом, помочь выпить немного воды и задуть свечу.       Трисс и Йеннифэр уже попрощались с ним и ушли спать. День выдался тяжелый, всем хотелось отдохнуть, а радоваться победе пока что не хотелось никому. Лютик вздохнул, пытаясь собрать себя в кучу. Он всего раз спросил у врача, что там с охотником «Волков», которого приложили бладжерами. Пытался не волноваться особо, занять голову и руки помощью. Оказалось, удары пришлись на голову и грудину. Ничего хорошего, конечно, но тут уж вам не бесплатный круглосуточный травмпункт, а медицинский блок Колдовстворца. Аскорбинки аскорбинками, а в руках здешних врачей ещё никто не помирал.       Выглядел Геральт плохо. Ужасно. В пылу работы целителям некогда было заниматься чем-то, кроме областей, требующих немедленного латания, поэтому разорванная форма и слипшиеся от грязи (а куда, вы думаете, деваются игроки после падения — их на облачке относит в медпункт?) волосы никуда не исчезли. Упал с метлы тот неудачно, бедру требовался покой. Бледная кожа почти сливалась по цвету с подушкой, но дыхание оставалось спокойным, за это следовало благодарить зелья, конечно.       Лютик вздохнул снова, молча поправил одеяло, погладил холодную щёку. Постояв немного и почувствовав, что глаза совсем уж режет от усталости, он направился к выходу. Ему требовалось постоять под горячим душем и отрубиться.

***

      Спал Лютик, как убитый, но почти не выспался, и от нервов проснулся с петухами. Едва позавтракав, он на всякий случай взял кое-что ребятам, если в медпункте им сладости не положены, и припустил проведывать больных.       О том, что те могли ещё спать, он задумался только на подходе. Решив, что в таком случае можно оставить гостинцы и пойти помогать медсёстрам, Лютик плечом толкнул дверь. Медсестра, сидевшая за столом, смерила взглядом его и в особенности набитые едой тарелки. В качестве взятки пришлось пожертвовать ей несколько пирожков. В конце концов та милостиво кивнула на дверь, за которой отдыхали все пострадавшие. Оттуда уже доносились негромкие разговоры.       Стоило войти, как Лютика встретили удивлённые и радостные взгляды одновременно.        — Леттенхоф, ты к нам что ли? — обрадовался Эскель. — С едой — это ты вовремя, нам только каши дали. Спасибо, браток. Ты чего это, ради нас что ли спозаранку подорвался?       Неловко кивнув, Лютик поставил на стол между ним и Ламбертом одну из тарелок. Кейра молча улыбалась, но можно было с уверенностью сказать, рада его видеть: — Не знала я, какую мощную поддержку Геральт нам добудет своим суровым очарованием, — просипела она.        — Молчи ты! — одёрнул её Ламберт, дыхание у него сбивалось из-за туго наложенного бинта. Услышав этот звук, Лютик и Эскель оба сочувственно поморщились.        — Кейра голос сорвала, а Ламберт вчера весь матч вокруг меня вился. Меня упорно пытались подрезать, так этот дурень почти весь удар на себя принял, — пояснил Эскель.       Койку Геральта за ночь поменяли с одной из стоявших поблизости, поэтому из конца коридора он переместился на место рядом с Кейрой. Выглядел он ничуть ни лучше, чем вчера, но спал вроде бы спокойно.        — Вы, ребята, такие молодцы. Мы за вас переживали очень, но вы живучие и сильные, — тяжело сглотнул Лютик.        — Правда волновались? — удивился Эскель. — Ну даёте. Значит, правда друзья. Я помню, вроде бы Трисс вчера мне швы накладывала, было такое? Какая-то паскуда из «Мантикор» пырнула режущим ещё в середине матча.        — Было, — согласился Лютик. — Она же на целителя идёт, всё время практику здесь проходит. Трисс не только швы накладывать умеет.       Троица вскинула брови. Ламберт уважительно покивал.        — Я её поблагодарю, как увижу. Может, даже перед тем, как найду этого долбоящера.        — Ладно, чё сиськи мять, — фыркнул Ламберт. — Давайте хоть байки покидаем. Про вчерашнее вообще не хочется, муть какая. Блевать охота. Давно такого говна не видывал на поле.       Скоро к ним присоединились Йеннифэр и Трисс, и стало полегче. Они принесли с собой ещё еды и свежих историй, услышанных за завтраком. Когда Эскель закончил очень душевно и серьёзно благодарить Трисс, а та перестала краснеть и отнекиваться, они уселись на стулья для посетителей и стали пересказывать слухи. Оказывается, Геральта чуть ли не поминать собрались, а плакаты Лютика вывесили в главном холле (тот и не заметил, что оставил их на трибунах, так волновался за друзей). Фанаты «Волков» сходили с ума и обивали пороги медпункта, но пустили только троицу, помогавшую вчера с врачеванием.        — Да, девчонки, вам теперь тоже форма положена. Про «любови» это всё ясно, но вы трое в первую очередь — друзья, тут уж хоть как вертись, не отвертишься, это ж тебе не кот насрал, — твёрдо постановил Ламберт. — И тебе, Трисс, тоже, ты давай не думай про себя, как про бедную родственницу. Такой же друг нам, как и Лютик.       Эскель кивнул: — Чтоб без вопросов в следующий раз было, кого пускать в медпункт, а кого нет.       Йеннифэр слегка покраснела, а Трисс так вообще не знала, что сказать. Лютик тоже примолк. Как и всегда, тишину разрушил Ламберт.        — Ну чё вы мозги себе клюёте? Вопрос решённый. Кейра бумажульку подмахнёт, сходите в давалку, вам там выдадут по комплекту. Чтоб я вас в следующий раз без нашей формы не видел. Требую на правах покалеченного, — видно было, как тот проглотил слово «самого», эта пауза красноречиво сопровождалась косым взглядом в сторону Геральта.       «Давалкой» в школе назывался центр снабжения, куда студенты обращались за формой, канцелярией и прочими нужными вещами.       Кейра без промедления выпнула Лютика к медсестре, чтобы принёс ей бумажку и ручку.       К вечеру Геральт проснулся. Сонно разглядывая их из-под полузакрытых век, он болезненно выдохнул. Все тупо установились на него, в том числе менявшая повязки Эскеля медсестра.        — Чего глазеете? — едва слышно выкашлянул Геральт. — Хуёво мне.       Лютик так разволновался, что даже не обратил внимание на редкое ругательство, услышанное от Ривского. Тот по какой-то причине предпочитал при нём не браниться, с чем Лютик был крайне не согласен.       Эскель заставил медсестру бросить его перевязки и пойти проверить друга. Трисс нерешительно шагнула ближе и получила одобрительный кивок, поэтому принялась за дело вместо неё.        — Тебе теперь не только перевязки, но и деньги можно доверить, — усмехнулся он.       Как не старался, Лютик не мог держаться подальше. Застыв в нескольких шагах, чтобы улавливать каждый вопрос медсестры и каждый ответ Геральта, он наблюдал за ощупываниями и работой заклинаний. Наконец, целительница отошла и кивнула:        — Скоро на ноги встанет. Через неделю уже забегает. Хорошая работа, — обратилась она уже к Трисс.        — Спасибо, Есения Васильевна, — в очередной раз ответила та так, будто ничего не сделала, а так, рядом стояла.        — Не спасибо, а «так точно, я сегодня герой», — поправила её матрона, переместившись к больным дальше по коридору.       Геральт наконец посмотрел на Лютика, закончив удобнее устраиваться в кровати (каждое движение сопровождалось тихим болезненным шипением). Лицо его расплылось в тёплой ухмылке:        — Конечно, ты тут как тут. Давно торчишь?        — С утра. Ты со вчерашнего вечера спал, — промямлил Лютик, будто это всё объясняло.        — Иди сюда, чего там встал, как вкопанный.       Стоило подойти ближе, как Геральт взял его за руку и прикрыл глаза.        — Плохо. Ещё посплю.       Лютик, разглядывая его, стал гладить покрытые засохшей землёй волосы. Геральт едва заметно промычал что-то, уже засыпая, и подластился под руку.       Так прошли все выходные. Целыми днями их троица торчала в медпункте, там же делая уроки, пропуская обеды и ужины или довольствуясь больничной едой. Лютик носил не снимая ставшую любимой кофту, Трисс щеголяла нашивками, и даже Йеннифэр, морщившая носик на простоватую одежду без камней и «величественного фасона», безропотно натянула футболку с мордой оскалившегося волка.       Ребята всё время пытались выгнать их на прогулку и в столовую, но было видно, как они ценили поддержку. Кейра всё ещё с трудом вставала, Ламберт храбрился, чтобы не расстраивать и не волновать друзей, но ползал только в туалет, убедиться в мягкости капитанской подушки и чтобы подоставать Геральта, больно тихо лежавшего на своей койке. Тот по большей части спал или дремал, это Есения Васильевна объясняла травмой головы. Старались не шуметь, не мешать целительному сну делать своё дело.       Школа гудела о прошедшем матче. Интерес подогревал и тот факт, что почти вся команда валялась за закрытой дверью медпункта, куда пускали только избранных. Предположения высказывались одно немыслимей другого, а фан-клуб «Волков» после их подвига хорошенько пополнился.       С понедельника по пятницу сразу после окончания уроков, да и в перерывах тоже, ребята бежали проведать друзей, лишь бы бедняги не чувствовали себя оторванными от жизни. Не так должны чувствовать себя победители. Они должны веселиться на какой-нибудь вечеринке и пить шампанское из горла, а «не за стенку держаться, пока пытаешься отлить», как называл их каникулы Ламберт.       Навещали сначала сразу после завтрака, потом в обед тоже, оставались каждый раз допоздна, задерживались и после отбоя, пока медсестра не просила врача их выпнуть. Тогда ещё канючили себе последние полчаса и кое-как уходили.       Эскеля выписали, но тот, конечно, тоже приходил каждый день. С Ламберта сняли все бинты, аппетит у него понемногу приходил в норму. До этого он едва ли смотрел в сторону добавки, разве что возюкал по дну тарелки, и только крепкое словцо от Кейры заставляло его засунуть ложку в рот (или подзатыльник от Эскеля, выданный, пока медсестра не видела. Геральт тоже выдал бы, но слишком далеко лежал). Сама Кейра ходила уже бодрее, но быстро уставала, однако с её горлом всё стало в порядке. Один Геральт по-прежнему не желал поправляться, хотя врач убеждала их: выздоровление идёт полным ходом, вы слишком волнуетесь. Он и так зелья глотает за троих.       Лютик пытался как-то ему помочь, но тому хотелось только спать, прислонившись головой к его бедру или держа его за руку. Сидеть было неудобно, и тело затекало, но Лютик послушно сидел так, пока не дожидался фазы крепкого сна, иначе Геральт подрывался и потом долго не мог уснуть.

***

       — Кого там черти принесли? — недовольно вопрошал потревоженный никого не трогавший сварожич Леттенхоф, подходя к двери в спальню. Все соседи по комнате прохлаждались в библиотеке или на репетициях оркестра, один он этим вечером решил посвятить время стихосложению, раз уж вся домашка сделана, а из медпункта Геральт его выпнул отдыхать.       Остальную команду уже выписали, но врач и медсестра поняли, что не избавятся от их толпы, пока не выздоровеет последний. Однако в пятницу вечером Геральт не выдержал:        — Пошли бы хоть проперделись на улице! Завтра выписывают, валите давайте.       Повздыхав, оставили больного в покое. Оказалось, зря: тот при первой же возможности нарисовался у лютиковской двери.        — Совсем что ли? Поздние последствия сотрясения? Тебе до завтра запрещено вставать.        — Это тебе.       Геральт достал из-за спины пять роз, завёрнутых в целлофан. И самого его, и букет можно было хоть выжимать, что странно, ведь под горой нет дождя. Отсюда ответ на вопрос «откуда этот шедевр флористики?» — очевидно, с улицы. Сам бы Геральт туда не вылез, значит, наврал про время выписки, взял свою команду слабоумных и отважных и полез в теплицы для первоклашек, где серьёзнее полевых цветов и трав для готовки ничего не сажалось. Попытавшись задавить в себе ростки курицы-наседки («Куда полез, дебильный? Тебе нужно лежать и набираться сил, сказано врачом!») и включить романтика, взращенного на балладах о любви, он принял букет и даже понюхал.        — Спасибо. В честь чего?       Лицо, приготовившееся ко всем пыткам этого мира, подсказывало тему последовавшего далее разговора. Распространяться предстояло о чувствах, а меньше, чем о чувствах, ведьмак любил говорить только о себе.        — Помнишь, я тебе сказал, чтоб ты в товарищи ко мне не набивался? — зашёл тот издалека.        — Было дело.        — Всё равно набился, холера. Не в товарищи, так в… — тут он сглотнул, видимо, дальше было никак. Лютик пожалел его и приготовился прийти на помощь, в конце концов такой момент не должен быть испорчен необходимостью слишком уж откровенничать.        — Эскель верно сказал: «пролаза»… — но был перебит.        — Ты сам всё знаешь: я этого всего не умею, да и без слов оно честнее как-то…       Тут взгляд Геральта упал на чёрную кофту, которую Лютик и не думал снимать. Он вздохнул: тяжело и прямо даже монументально.        — Своего ты добился, короче, как сказал бы Эскель. Пакеты твои буду носить, комплименты делать, да я хоть жрать с твоих рук готов. Уже это делаю.       Лютик кивнул, стараясь не перебивать. Давалось это ему, конечно, трудно. Хотелось броситься на шею и отложить все разговоры на когда-нибудь, когда не прямо сейчас.        — Ты только, — тут ведьмак снова сбился, — ходи на тренировки, на комплименты напрашивайся, сколько хочешь, да и за руки я готов держаться, — Геральт прокашлялся, явно жалея, что отдал букет, ведь теперь его нельзя было мять. — И не пытайся привлечь моё внимание. Уже привлёк. Вот он я, тут. Скажи только: правда хочешь этого всего со мной?       Теперь была очередь Лютика прокашливаться. Он чувствовал благодарность за букет, который можно было мять.        — Конечно хочу, Геральт, — и громко выдохнул, переминаясь с ноги на ногу. — Правда за руки будешь держаться?       Геральт закатил глаза. И, ну да, вот так просто наклонился и поцеловал. Как будто это что-то само собой разумеющееся.       Правда, не успел Лютик сполна насладиться моментом (ладно, дадим Геральту должное — с минутку он ему дал), как тот уже отодвинулся, подозрительно глядя куда-то ему за спину: — И часто Вальдо Маркс раскидывает презервативы по своей тумбочке?       Уткнувшись лбом ему в грудь, чтобы хотя бы попытаться скрыть хохот, Лютик помотал головой. Геральту ещё многое предстоит узнать про Вальдо Маркса, например, то, каким ходком по девчонкам тот слыл по школе. Соседи по комнате его точно не интересовали.        — Я найду вазу и угощу тебя чаем. Ляг пока вон на мою кровать, а то верну тебя заботам Есении Васильевны. И вытрись, Сварога ради, а то простынешь.       Геральт помотал головой и послушно побрёл куда сказано, походя оставляя мягкое касание губ на его волосах. Вздохнув, Лютик пошёл искать, что можно было превратить в вазу. Цветов-то ему отродясь не дарили. Выбрать нужно было что-нибудь ненужное: вид пустой вазы мог бы убедить Геральта делать это почаще.

***

       — ЛЕТТЕНХОФ! — прогремело на всю столовую, стоило с утра спуститься на завтрак.       Трисс с Йеннифэр, шедшие позади Лютика, незаметно оторвались от него и направились в сторону первого попавшегося свободного стола. Проходки в первый ряд на шоу бровей их душу не грели, разглядеть представление можно будет из любого уголка столовой. Лютик хотел было присоединиться к ним, но его уже ждали прямо в эпицентре опасности: раз сказано было — держаться за руки, значит так тому и быть. Что обещано, то и получено, ныкаться по углам поздно. Собравшись с силами, Лютик заставил себя пойти вперёд.        — Дорогой друг мой Эскель…