4/03

При синдроме отмены смерти мозг взбудоражен, и то гасит сознание, то включает его, при этом постоянно вырезая из кратковременной памяти сам факт смерти. Синдром отмены смерти- один из самых жестоких защитных механизмов. -Ян умер. И после голос Аси пошёл навзрыд. *** Звук в мире выключили. Краски тоже. Паша трясёт головой, потому что от тишины звенит в ушах. Будто колокольный набат. Весь мир сужается в точку, где стоит Паша, и давит, давит, давит чтобы наконец обрушиться. Телефон выпадает из руки и Паша, кажется, кричит. Кричит и не слышит своего голоса. Он зажмуривается изо всех сил и закрывает уши руками, чтобы унять этот звон колоколов, но всё только больнее. На его веках изнутри горит лицо Яна. Ян виновато улыбается. Паша распахивает глаза и снова кричит. Звук и цвет накрывают его со всей силой. Он практически глохнет от своего крика. *** Ночь больная. Не спать- больно. Спать- больно. Любая попытка существовать в сознании- это значит думать о Яне. Любая попытка закрыть глаза, чтобы заснуть- это значит видеть Исаева. И это невозможно, нестерпимо больно. Паша орёт куда-то внутрь себя, чтобы не пугать спящую сестру. Единственное желание- выскрести всё из черепной коробки, чтобы не уметь думать и не уметь помнить, потому что больно, больно, больно… Паша замирает и смотрит на белеющий в темноте потолок. Пытается размеренно дышать. И отключается буквально на мгновение, чтобы тут же проснуться с мыслью «с Яном что-то не так». Чтобы тут же осознать, что Ян умер. От этого осознания кровь в жилах Лермонтова створаживается. Хочется вскрыть вены и вымыть их изнутри, чтобы стало легче. Паша плачет, слёзы обжигают щёки и кажется, что это не слёзы, а раскалённая кровь. Лермонтов опять проваливается в короткий сон. Из которого снова выныривает в «надо созвонится с Феней, узнать, как помочь Яну». И в осознание, что не помочь. Пашу выворачивает наизнанку. С трудом свесившись с кровати, он блюёт на пол. Поднимает голову и видит себя в зеркале. Он не похож на Пашу Лермонтова. Сейчас, с испариной на лбу, с растрепанными волосами, изломанный, осунувшийся, со слезящимися глазами в едкой темноте он как никогда напоминает себе Яна. И бесполезно пытаться не думать. Ян повсюду. Летняя куртка в шкафу- Ян, сигареты в кармане спортивной куртки- Ян, отмычка на столе- Ян, рисунки в ящике стола- Ян, футболка и свитер, аккуратно отложенные на кресло- Ян, любое воспоминание, привычка, движение сейчас- это Ян Исаев, и с этим ничего не поделать. Паша с трудом откидывается на подушку. Это нужно как-то пережить. Это, наверное, возможно. Где-то на уровне переживания того, как тебе перемалывает поездом все кости. Только от поезда всё равно было бы не так больно. Паша то снова проваливается в короткий сон, то опять заново переживает смерть Яна. *** Эля заходит к брату ненадолго. Ей страшно пытаться существовать в этом ужасе вместе с ним. Паша в поверхностном, неровном сне разметался по кровати и прерывисто дышит, будто захлёбываясь этим воздухом. Которым уже никогда не будет дышать Исаев. Эля тихо выходит из комнаты и прикрывает за собой дверь. До неё доносится почти неслышное «Янька», протяжный измученный стон и затем мёртвая гнетущая тишина. *** Забрезжило холодное мартовское солнце. Колокола за окном звонят к заутрене в честь Великого Поста. Колокола в ушах только что проснувшегося Паши издают погребальный звон.