Другой метод

Блёклый туман накрывает уставший Лондон. Влага оседает на брусчатку мелким моросящим дождём. Купол из тёмных туч искусно подчёркивает местную архитектуру, а раскаты грома разбавляют притихший гомон никогда не спящих улиц. Хайд приплёлся к старой знакомой двери. Переводя дыхание, он порылся в кармане в поисках ключа, едва удерживая равновесие без поддержки. Его верная трость снова была безжалостно им сломана в равном (совсем не) бою. Дверь предательски громко скрипнула, но, кажется, услышать этого не мог никто. Всё внутри говорило о том, что все жители дома давно направились спать: царил мрак и тусклый свет в комнаты попадал лишь из зашторенных окон; угли в камине тлели еле-еле, а мёртвая тишина старого дома нарушалась лишь тяжёлым дыханием и кряхтением Хайда. О том, чтобы подняться в спальню, не могло быть и речи. Джекилл в прошлый раз дал ему ясно понять, что отнюдь не рад ему у себя в постели в таком виде и состоянии. Доктор был чуткой и отчасти раздражительной персоной. Малейшие проколы и выходки его протеже приводили его в неистовство, но часто учёный обходился лишь замечаниями и снисходительным обругиванием. Редко подобные перемолвки переходили к настоящей ссоре. Но данное требование Джекилла не было таким снисходительным. Не попросил, а именно что приказал, что в случаях если Хайд будет возвращаться позже полуночи и в совсем неприличном состоянии, то изволит спать на кушетке внизу. Эдвард гораздо реже делил постель со своим создателем. Казалось, что его место было на жёсткой софе в гостиной всегда. И вот сейчас через сумерки на ощупь касаясь стен и комодов, при этом скрипя половицами совсем не беспокоясь о шуме, Хайд добирался до нужной комнаты. Какого же было его удивление, когда вместо ожидаемой умиротворённо пустой комнаты, на кушетке оказался сидящий в абсолютном одиночестве Джекилл. Широкие плечи и гордая осанка изящно вырисовывались тусклым светом свечной лампы, стоящей на кофейном столике перед ним. Обманчивая сцена. В такое позднее время? Ждёт его? С чего бы? Столько вопросов возникло искрой в одно лишь мгновение в голове Хайда, что мысль о том, как поступить, появилась только сейчас. Есть ещё возможность вернуться, но зачем и куда? Да, появление Джекилла здесь и именно в такой час было для него неприятной неожиданностью. Очередной маленькой неприятностью. Хайд не боялся его. Просто знает, чем это обернётся. — Проходи, — внезапно нарушил тишину холодный голос доктора. — От твоей осторожности нет уже никакого толку. — И тебе доброй ночи, Генри. Хайд сделал несколько аккуратных шагов в сторону кушетки, оставаясь во мраке. Он также отметил, как Джекилл немного повернул к нему голову и недовольно поджал губы. — Не спится, а? — ехидно нацепил свою ухмылку. — Снова собираешься работать ночь напролёт? В твоём возрасте, Генри... — Я полагал, что ты человек слова, Хайд, — равнодушно перебил его Джекилл. Неожиданное обвинение не вызвало у безумца ничего кроме удивлённой усмешки. Был ли Эдвард человеком слова? Был. В границах своей, так называемой воли и привычек. Хотя предрассудки не помешали всё же дать обещание не напиваться и не искать нарочно себе проблем. В этом Хайд себя явно переоценил. — Вот оно что, — рассмеялся Хайд.— Очень надеюсь, что тебя утешит то, что я отнюдь не впустую тратил своё время. Может в следующий раз, так и быть, тебя захвачу с собою. Наконец доктор удостоил его взглядом, но не сумев увидеть толком под гранями цилиндра лица Хайда, опустил взгляд на его одежду. Обыкновенно не шедшая ему, теперь она была более растрёпана и испачкана. Сюртук и жилет сидели криво, а галстук вольно висел на шее. Взор дошёл до рук коллеги. Джекилл ужаснулся. На обеих кистях багровела тёмными пятнами кровь. Засохла на костяшках и вдоль пальцев. — Боже... — Джекилл вскочил, в одно мгновение оказался рядом с Хайдом. Доктор обхватил длинными пальцами маленькие руки двойника, повернул, осматривая стёртые в кровь ладони. Бордовая грязь на царапинах. Однако, никакого дискомфорта, кажется, это хозяину рук не представляло. — Нужно срочно обработать. Позволь мне... — Не нужно, — прорычал Эдвард и попытался вырваться из хватки доктора. Джекилл держал аккуратно, но крепко. — Будут на память. Оставь! — Невыносим, — выдохнул, сдался и всё же отпустил руки коллеги. Быстро добавил: — Будь здесь. — Да куда уж денусь? Джекилл напоследок одарил его неодобрительным взглядом и скрылся на втором этаже. Хайд откинул цилиндр, упал на кушетку, и только едва коснувшись ладонями гладкой ткани обивки, прочувствовал последствия своей выходки. Кожу жгло и щипало. Царапины нещадно чесались. В алкогольный дурмане минутами ранее этой боли, казалось, и вовсе не было. Теперь она яростно заявляла о себе, как заявлял о себе Хайд в жизни несчастного доктора и Лондона в целом. Минут через десять, Джекилл вернулся с парой склянок какой-то жидкости, уже наполненным судочком и платком. Сел рядом с коллегой и принялся обрабатывать раны. Под шипение и нескончаемые вырывания неблагодарного, доктор цокал, ворчал и повторял: — И зачем? Зачем же? От этого только тебе самому хуже... Хайд не отвечал. Он лишь хмурился, корчился и периодически чертыхался, отводя глаза. Раскаты грома заполняли неловкие минуты молчания. Сейчас, Эдвард скорее напоминал Джекиллу мальчишку: выбраненный, но довольного собой и искренне не желающий принять своей вины. Глядя на него, доктор невольно вспоминал, как сам ввязывался в драки по глупости. Будучи ребёнком и было всё это несерьёзно. Накрахмаленная ткань платка почернела от крови. Глазами, доктор бегло выискивал на лице коллеги не заприметившихся сперва ран. Бурые ссадины казались не более чем лёгкими царапинами по сравнению с тёмным пятном на разбитых и потрескавшихся губах. Джекилл ненавидел это. Ещё долго эта рана будет настойчиво напоминать об этом вечере, о нарушенном обещании, о беспросветной глупости Хайда. Нет смысла его бранить. Всё повторится снова, а обещания станут даже более чем пустыми. Нужно поступить иначе... Джекилл по-прежнему держал ладонь Хайда. Такие жестокие руки не знающие заботы и ласки. Засохшая кровь оставляет пятна на сухих пальцах доктора. Волоски на маленькой жилистой руке его создания слегка щекочут кожу. Он аккуратно гладит запястье, потом притягивает его к лицу и касается губами. Лекарственный запах с примесью металла ударил в нос, лёгкое помутнение в глазах. Хайд вздрогнул, но руки не отдёрнул. Казалось, рана источала притягательный жар. Генри целовал жарко от самых косточек по фалангам до неухоженных ногтей, совсем так, как он подчас покрывал поцелуями шрамы на боках и груди Эдварда. Хайд с изумлением смотрел на Генри. Лёгкая боль, вызываемая каждым прикосновением губ, нисколько не умаляла желания чувствовать это вновь и вновь. Джекилл поднял взгляд. Кривая, но блаженная, не лишённая тени порочности, улыбка озаряла лицо его создания. В этих глазах Генри раньше видел только ярость. Но ныне такие любящие, с искрой озорства — они заставляли наполниться сердце жаром и грудную клетку сжиматься. Он Пододвинулся ближе. Подался вперёд, сухие губы нежно и целомудренно коснулись раненых потрескавшихся губ Хайда. Легко, едва-едва, чтоб не повредить засохшей корки, обвёл языком от уголка до уголка. Помимо ощущения металлической горечи во рту, лицо Джекилла обжигали горячие алкогольные пары, выдыхаемые на его лицо Эдвардом. Хайд начал было отвечать на поцелуй таким же образом, но только его губы коснулись губ доктора снова, Джекилл отстранился. — Ты неисправим, потому обещаний с тебя брать больше не могу. Смотреть друг другу в глаза после такого стало совсем невыносимо. По крайней мере Хайду. Нет, он не знает стыда. Но чувствует, как что-то колет внутри. Такое жалкое, мерзкое, низменное чувство, которое хочется раздавить, вышвырнуть, как ноющего кота. Хочется подобрать верные слова. Лишь бы не прямые "прости" и "мне жаль", но в голове и менее того — несвязный вихрь мыслей, ничего уместного. Хайд понял, почему Джекиллу не нравилось его такое состояние. Эдвард с трудом мог ясно соображать. Хайд невольно взглянул на доктора. По-прежнему добрая улыбка, такой терпеливый взгляд. Скорее напоминает невинного мученика, чем уставшего от жизни врача. Хайд глубоко вздохнул и чуть более довольно приподнял уголки губ: — Надеюсь, ты не ждёшь от меня слёзных извинений? — Совсем нет, но полагаю, что ты меня услышал, — улыбнулся в ответ Генри. Он был более чем уверен в выбранном им методе "исправления" коллеги. Хайд понял хитрую игру своего создателя. "Услышал"? Услышал даже более ясно, чем тогда, когда доктор кричал на него и громко ругал своим и без того глухим голосом. Но даже и раскусив такую незамысловатую хитрость Джекилла, наглости(впрочем, как и ясности ума) Эдварда не хватало сейчас, чтобы выкинуть какую-нибудь достойную колкость в ответ. Но иной раз если на уме ни единой мысли, то можно подыграть и без слов. Голова легла на плечо доктора, одна щека потёрлась о другую, сухую и разгорячённую. — Благодарю, мой любезный доктор, — обжёг дыханием ухо создателя Хайд. Отстранился и упёрся кончиком носа в нос доктора. Его раненая рука, освободившись от хватки Джекилла, переместилась на колено под полу халата создателя, кончиками пальцев разглаживая ровную ткань брюк. — К твоему сведению, по твоей вине я испортил себе график, — шутливо заметил Джекилл, закинув ногу на ногу и отодвигаясь. — Что уж теперь и думать о полном здоровом сне. — А я уж подумал, что ты не в себе, Генри, — Хайд упал на низкую спинку кушетки и почесал подбородок. Джекилл с явным удовольствием подметил в его голосе разочарование, плохо скрываемой раздражённостью. — Скучный ты. — Значит, процедуры окончены? — насмешливо добавил Эдвард, и на вопросительный взгляд доктора демонстративно потёр раненые костяшки. Джекилл помолчал и вздохнул, не сдерживая широкой улыбки: — Самым великодушным твоим извинением будет остаться сегодня здесь. Хайд в ответ на такое примирение доктора что-то пробурчал, но возражать не стал. Бесполезно напрашиваться. — И прошу, будь аккуратнее. Генри встал, в последний раз поцеловал Эдварда в лоб и, пожелав доброй ночи, поднялся к себе в спальню. Сон долго ещё не шёл к Хайду. Несмотря на томную боль в мышцах и помутневший разум, душа всё ещё не могла смириться с тем, что Джекилл заставил его почувствовать. Чувство раньше такое незначительное, теперь злое, пожирающее, — совесть — отчего-то теперь усмирило его дикую неугомонную натуру. И также обещание вновь обрело силу, давая второй шанс, и мужчина сознавал, что этот момент не повторится больше. Тело по-прежнему требовало своего. Искушение сдавливало грудь, щекотало диафрагму, заставляя ворочаться. Ужасное жжение на руках ситуацию только ухудшало. Агония блаженная, но вместе с тем мучительная, постепенно истощила Хайда, заглушила все мысли и в итоге дарила покой. Мирно прислушиваясь к собственному беспокойному сердцебиению, Эдвард забылся только под утро глубоким сном.