of moon and monsters

Когда начинали выть собаки, по деревне разбегались пугливые шепотки о волколаках. Оборотнях. Чудовищах, что с наступлением темноты теряли все человеческое, выпуская наружу зверя. Странные это были толки. Оборотня, говорили, узнаешь по хромоте, ведь у него ночью все кости переламываются. В деревне никто не хромал, но шепотки не исчезали. Они стелились вокруг, вскруживая, и порождали новые байки, мрачные рассказы у очагов и легкомысленные песенки. Младшие бегали по округе, хохоча и горланя во всю глотку строчки, которых толком не понимали: Волчий коготь у порога – Стерегися недотрогу! А запрыгнешь к ней в кровать – Кости будем собирать! Ей-ей-ей, ой-ой-ой, Волк утащит за собой! Ой-ой-ой, ей-ей-ей, Кровь прольется не у ней! Взрослые посмеивались, а все-таки запрещали выходить на улицу после темноты, когда луна лилась на землю такая чистая, словно ей можно было умыться. Луна, говорили они, опьяняет зверя хуже медовухи. Сара как-то попробовала медовуху – забралась в подвал, улеглась на землю, и выцедила из бочонка ручеек. Бежала она потом, как ошпаренная: рот обожгло, губы горели, из глаз – слезы градом. Мать здорово ее вздула, конечно, потому что дрянной напиток залил ворот и несло от нее, как от местного кузнеца по выходным. Но что Сара запомнила, так это раздвоенность мыслей и то, как рвалось наружу что-то ликующее и темное. Так, наверное, чувствуют себя оборотни под луной. Готовясь сорваться с вершины холма карающим вихрем, она каждый раз вспоминает это ощущение и дрожит от предвкушения. Горячий воздух пропитан лязгом оружия, бьет по ушам разноголосица криков и конского ржания. Пора. Она тоже оборотень, но ей не нужна ночь, чтобы обратиться – солнце над этим миром зашло в тот момент, когда в него пришли они. Кости ее не деформируются, но Сара чувствует, как зверь поднимает голову, и приветствует его. Воздух сгущается. Приглядись, и краем глаза, как остатки кошмара поутру, увидишь: зверь ощеривает смертоносные клыки, а шерсть на загривке собирается складками. Зеленые глаза Сары пропитываются тьмой. Громадный конь под ней встает на дыбы и тяжело опускается, разметывая грязь. Там, внизу, ее заметили. Там, внизу, люди на мгновение застыли, прощаясь с жизнью. Для Сары нет ничего слаще. Кто простился с жизнью, бьется отважнее. Ликующее горловое рычание доносится до первых секундами раньше самой Сары и ее меча. Она врывается в жаркое месиво тел и рвет его на части. До нее земля была забрызгана кровью, после – истекает ей изнутри. Взбесившиеся от страха кони скидывают и топчут своих седоков. Пустота за спиной у Сары мгновенно зарастает новыми телами, вся вражеская армия стягивается к ней. Сара почти смеется. Солдаты напоминают ей деревенских псов, которые истошно выли по ночам, чуя дикого зверя. Псы были правы. Никто об этом так и не узнал. Она не помнит, в какой момент оказывается на земле. Ее меч на всю длину окрашен алым, кровь капает с рукояти. Нагрудник вымочен в чужой жизни. Зверь припадает на все четыре лапы, разворачивается, перегрызает глотки. Сара крутится вихрем, ее багровый клинок – как новое размытое солнце, которое внезапно скатилось на поле боя. Это солнце отсвечивает ее волосы медью. Война пляшет среди трупов пожаром. Последний смельчак опускает меч тяжелым рубящим ударом, и Сара легко, без усилий, его отбивает. Генерал с чужим гербом на груди – шлем давно потерян, взмокшие волосы прилипли ко лбу. В другой руке – обломок копья. Он знает, что обречен, но обязан попытаться. Зверь скалится. Они скрещивают клинки с такой силой, что сыплются искры. Генерал давит, давит всем весом, нацелив острие копья ей в живот. Еще бы чуть-чуть, еще бы немного – и пусть это чудовище сгинет вместе со мной. Прошу, Господи, пусть это чудовище… У него есть лишь мгновение непонимания, когда сопротивление резко пропадает, и он тяжело шагает вперед. В следующую секунду Сара вцепляется в его горло. Зубы у нее человеческие, но клыки смыкает зверь. В рот брызжет кровь – соленая, горячая. Дымящаяся страхом. Генерал кричит, роняя оружие. Зверь впивается поглубже, стискивает челюсти и рвет голову назад. Влажно трещит разрываемся плоть. Побежденный воин валится на землю, из разодранной артерии хлещет красная река. Сара жадно смотрит, как замирает пульсация. Губы ее и подбородок сплошь залиты кровью, она вязкая и еще теплая во рту. Сара тяжело дышит и улыбается. С губ капает. Ей это нравится. Иней тянется по взрытой траве, но Сара чувствует Фрейю задолго до того, как солнце, разлитое по земле озерами крови, застывает и гаснет. Вечная ночь. Рай для оборотня, рай для ее собственного зверя. Королева идет не спеша. Взгляд ее затянут льдом, и Сара чувствует животную дрожь внутри при мысли, что совсем недавно Фрейя, как и она сама, выпускала свою тьму на волю. В ней все еще чувствуется привкус мрака. Это будоражит даже сильнее, чем кровь. Фрейя останавливается перед ней и смотрит. Мерцание в глазах тает, открывая пронзительную, прозрачную синеву. Во взгляде Сары вновь проблескивает травянистая зелень. Человеческое в них так же радо воссоединению, как и звериное. Сара протягивает корону – золотой обруч, запятнанный в бойне. Но когда королева шагает вперед, она шагает к Саре. На уровне более глубинном, чем сам этот мир, их бесконечно друг к другу тянет. Фрейя целует ее неожиданно крепко и глубоко – так, что кровь во рту Сары разливается в ее губы. Железный привкус смешивается со вкусом поцелуя. Оба зверя удовлетворенно рычат. Сара не смеет касаться, не смеет запачкать ледяную чистоту, но когда Фрейя отстраняется и медленно, не отводя глаз, вытирает собственный рот ладонью, у Сары едва хватает выдержки на нее не наброситься. Вместо этого она ведет себя, как генерал, и возлагает корону на голову своей королевы. Аккуратно, не пятная длинных снежных волос. Коронованная золотом, кровью и смертью, Фрейя становится поистине прекрасна. Зверь смотрит на нее с благоговением – и покорно склоняет голову. Сара опускается на одно колено. Ради нее она умоет кровью весь мир. Предназначение могло ошибиться, но сердце – нет. Если Сара – оборотень, то Фрейя – ее опьяняющая, освободительная луна. Так всегда было. И так всегда будет.