Омерзительно.
Она не спешит отпускать. Ее хватка отдает морозной прохладой, ткань перчаток промерзла насквозь, а пальцы, сжимающие твою искусственную плоть, припухли от холода. На мгновение ты анализируешь силу захвата: слабый, в случае чего ты легко сможешь вырваться. Затем девичья ладонь плавно скользит вниз, переплетая ваши пальцы. Она держит тебя за руку так естественно, словно давно выучила все неровности твоей кожи. Вместе с тем она кажется совершенно бесхитростной. Желая подтвердить свою теорию и лишь самую малость из любопытства, ты берешь концы ее белого шарфа и заботливо наматываешь ткань вокруг шеи. Она смотрит по-прежнему добродушно, подводя к определенному выводу: ты все сделал правильно. Внутри вскипает зависть, что хлещет по щекам раскаленным хлыстом, не оставляя возможности сделать один-единственный вдох. Происходящее отдает чем-то знакомым — таким острым в своей пронзительности, и таким же болезненно-мягким, как взгляд ее золотых глаз. Получается, то, что казалось одиноко направленным лучом, было сравнимо с двумя параллельными прямыми. Нет, не так. Линии их взаимного интереса искривились в полукруглые дуги, через которые проходит касательная. Таким образом, они всегда соединяются между собой в постоянном стремлении вдаль. Они погрязли в этих хитросплетениях. Губы из танина, язык покрыт марганцевым налетом. Несмотря на лютейшее негодование, сочащееся вязкой желчью в желудке, ты заправляешь светлую прядку ей за ухо. На миг твои пальцы задерживаются на нежной щеке, наслаждаясь интимностью момента. Девичья кожа отдает приятным теплом под ладонью. Ты замираешь, продолжая начатый эксперимент: путешественница подобна ослепительному поцелую солнца посреди серых туч, столь же яркая, как свет далеких звезд. Она так напоминает Рэйндоттир — тот блеск в глазах наставницы, когда ее фаворит разгадал послание раньше ожидаемого срока. Люмин подобна золоту. Когда он успел заполучить ее? По всей видимости Альбедо по-прежнему пользуется привилегиями, дарованными Создательницей, даже не подозревая, что в конце концов ты засунешь эту «золотую ложку» прямиком в его искусственное горло. Альбедо всегда получает желаемое в независимости от величины имеющихся амбиций. Не раз и не два ты отслеживал его в городе, продолжал свое наблюдение в лагере, находя повседневную жизнь Альбедо тоскливой, а жесты — случайными и ненавязчивыми. Тогда в какой момент это произошло? Оставалась ли она с ним из жалости? Или, быть может, он покорил ее своей «правильностью»?Бесит.
Казалось, все необходимые блага сами стекались ему в руки. Альбедо купался в людском внимании, не ведая усталости от наваливающейся горы одиночества; никогда не думал, каково это — чувствовать себя ошибкой. Ты всегда знал, что эта неблагодарная скотина в жизни не пробовала вкус горечи. Ты… Люмин подается вперед, налегая своим весом на твое плечо. Приятное тепло уносит мрачные мысли прочь, и ты невольно переводишь взгляд к ее лицу, упиваясь неким чувством откровения. Даже «мама» всегда прикасалась к тебе исключительно руками. Чистыми, стерильными руками. — Все будет хорошо, — шепчет Люмин, и это первый раз, когда ты находишь утешение в словах другого разумного существа. Собственное лицо предает тебя, выдавая бесконтрольно меняющийся спектр эмоций, но взгляд Люмин смягчается. В этот конкретный момент ее не волнует изменчивая маска твоего лица, не волнует и сам Альбедо. Золотые глаза сосредоточены на тебе, излучая сочувствие, от которого перехватывает дыхание. — Записи очень важны, — повторяешь ты, с готовностью окунаясь в устоявшееся амплуа. Никакой лжи, лишь приукрашенная правда с наметками умалчивания. Исследования Альбедо действительно очень важны для тебя, пускай это и противоречит ожиданиям Люмин. Твой голос кажется чересчур отстраненным (равнодушное звучание — твое, альбедо и рэйндоттир, — полнящееся каменной апатией, является единственным общим знаменателем на троих). Помедлив, ты решаешься прощупать почву. — Я не держу на вас обид. Но это… Действительно неприятно — оказаться в ситуации, когда тебе не доверяют. (ты хорошо запомнил его лицо — хмурое, напряженное и вдумчивое. всегда галантный, идеальный сын рэйндоттир из последних сил держал презентабельный вид, что крошился на глазах: пальцы зашлись в нервных подергиваниях, прежде миролюбивая мимика искривилась в отчаянии, а довольная улыбка сменилась разочарованием, стоило учуять запах открытого презрения и недоверия со стороны обожаемых людей. кошмаров бы ему, да пострашнее этой ночью). Маленький летающий симбиот все продолжает мельтешить вокруг Люмин, сжимая в крохотных ручках кусок звездной руды. Не успевает она и рта открыть, как в тебе поднимается волна недовольства. «Проклятый вор!» — вякала она еще недавно, «это все он виноват!». Сказала, будто сплюнула. Слух режут знакомые нотки — именно так говорила с тобой «мама». Все естество противится этому: тебе совершенно недосуг выслушивать очередную болтовню непосвященного создания о бесполезных в своей сути недостатках и уродстве. — Ой, точно! После всей этой истории с Эолой и прочим Паймон совсем запамятовала! У нас же есть руда, и мы можем… — Я всегда могу забрать ненужные экземпляры, — перебивает Люмин. — Ценность нефрита не измеряется лишь видимыми недостатками. Разве Син Цю не говорил об этом? С помощью этой руды можно выковать потрясающее оружие. А мне как раз нужно закончить копье для Розарии. Паймон задумчиво фыркнула. — Ну… Так-то да, но вроде как он сказал это исключительно потому, что мы обнаружили маленькую помарку в его рукописи. Люди всегда говорят что-то подобное, когда смущены. Он просто не хотел признавать собственную ошибку, вот и все. — Да ну? Кое-кто упорно съедал все мои блюда, — замечает Люмин, — хотя в процессе обучения я умудрилась спалить не одну шпажку с шашлыками. — Еда — это совсем другое! Еда не может быть плохой по определению, это же еда! — восклицает Паймон. — Мой брат бы справился куда лучше, — тихонько продолжает Люмин. Ты плавно скользишь по ее руке своими подрагивающими, чуть вспотевшими пальцами. — Уж точно не сжег бы всю посуду дочерна. — Да… Но даже так Паймон с радостью ест все, что готовит Люмин, верно? — Именно, — Люмин сияет, словно выиграла ценный приз. Ее губы изгибаются в такой легкой, нежной улыбке. Теперь это станет вашей маленькой тайной на двоих. А ведь раньше ты хранил лишь один секрет — непримиримые сомнения в себе и своих силах. — Моя стряпня не ровня Сян Лин, но даже так ты уплетаешь все за обе щеки. Таким образом, дело совсем не в совершенстве. Паймон остается только злостно взбрыкнуть своей крохотной ножкой и сдавленно фыркнуть, признавая теперь уже собственное поражение. Усиливающийся порыв ветра легонько хлестанул по пшеничным волосам, набросив пряди на девичье лицо. Люмин наскоро убрала их небрежным движением руки. Она совсем не вписывается в эту пустынную, холодную — прямо как «мама» — обитель скорби и страданий, именуемую Драконьим Хребтом. Хозяйствующая здесь унылая атмосфера словно обтекает ее светлый контур, отчего фигура Люмин кажется совсем неуместной в окружении омертвевших снегов. Куда больше она бы вписалась в яркую, залитую солнцем городскую улицу, нежели в заснеженную тюрьму, где покоится сраженный однажды дракон, трепетно ожидающий своего часа. Люмин — та, кто сумел бы по достоинству оценить буйство природы, дикой и необузданной в своем стремлении к жизни. Безупречной во всех своих достоинствах и недостатках. Пение цикад в зарослях папоротников, шелест травы под ногами, свист ветра, вздымающего ввысь семена одуванчиков. Драконий Хребет лишен этих звуков. Смерть — вот главная и единственная музыка этих земель. Тихий, будто молящий о чем-то, голос Люмин вырывает из потока грустных мыслей, и ты вздрагиваешь, внезапно осознав некую потребность. Она делает несколько шагов назад, утягивая тебя за собой, затем опускается на камень, предлагая сесть рядом. — Все будет хорошо, — слова адресованы Альбедо, не тебе. Впрочем, ты все равно стремишься занять его место. — Понимаю, иногда бывает обидно, когда что-то идет не по плану. Люмин расположилась на самом краю утеса. Протяни руку, сделай одно быстрое движение, и девушка камнем рухнет вниз. Потрясенная неожиданностью этого действия, она наверняка не успеет раскрыть планер. Хрупкое человеческое тело разобьется об острые камни с высоты не менее восьми метров, оглашая устоявшуюся тишину Хребта звуком расколовшегося о тротуар черепа; алая жидкость зальет ее золотистые волосы, а шея жалобно хрустнет в последний раз. Одно дело — убить случайного незнакомца, совсем другое — оборвать жизнь любимого человека. Ты воочию представляешь лицо Альбедо в блаженный момент осознания, каково это, когда у тебя насильно забирают дорогую сердцу вещь. Тем временем, Люмин спокойно сидит в ожидании чего-то. Ты задумчиво смотришь на небо, на деревья вокруг вас, затем твой взгляд опускается на собственные — теперь уже свободные — ладони. Ты не толкаешь ее. Вместо этого ты протискиваешься в пространство между ее ног и крепко, подобно виноградной лозе, смыкаешь руки за девичьей спиной. С легким хлопком Паймон плюхается рядом, и Люмин сжимает вас обоих в теплых, покровительственных объятиях. Никто и никогда не предлагал тебе защиту. Тонкие пальцы ласково проходятся по волосам, а близость женского тела обжигает кожу: так плотно, уютно и обволакивающе. Совсем простое, незамысловатое действие оказалось способным вызвать настолько сильные эмоции. Знакомая картина проносится перед глазами, любезно показывая брата, льнущего к ее телу в поисках того самого тепла. Одного понять не можешь — зачем кому-то вроде Альбедо вообще нужно утешение? Поддержка учеников, благосклонность городских, любовь вашей «мамы», чего еще ему желать? Альбедо ни к чему ее сочувствие — жадный, испорченный своей праздностью, он лишь использует Люмин, дабы подпитать собственное эго. Он никогда не поймет, каково быть тобой. Всю свою жизнь ты искал жалкие осколки радости посреди холода и тьмы, сжимался в комочек, пытаясь сохранить хоть немного тепла; понимал — ты одинок в этом мире, и помощи ждать неоткуда. Альбедо воплощал собой совершенство; венец творения Рэйндоттир, неспособный на какое бы то ни было зло в глазах вашей «матери». Тебе же оставалось утереть слезы и крепко встать на ноги. Полюбить себя таким, каков ты есть — со всеми достоинствами и недостатками. Ты смог. Так и не познав человеческой доброты, научился жить без этого. Но она так близко, обволакивает своим теплом, и ах, как же хочется, хочется, хочется… — Знаешь, я не настолько хорошо разбираюсь в людях, как мой брат, — признается Люмин. Ее голос тих, но пустующее пространство подхватывает звук, разнося эхом по Драконьему Хребту. Нежное, чуть приглушенное откровение отдается легким гулом в твоих ушах. — Мне приходилось усердно работать, чтобы заслужить хоть какое-то признание с их стороны. Но моих усилий всегда было недостаточно. Шрамы — неопровержимое тому доказательство. Мой брат сумел избежать этого, а я — нет. Ты молчишь. — Да. Когда-то я чувствовала себя очень паршиво. Но теперь все в порядке. Те переживания остались в прошлом, — голос Люмин сквозит вялостью и апатией. — Чувство неполноценности не проходит бесследно, — отвечаешь ты. — Да, нам всегда будет чего-то не хватать, — легко соглашается Люмин. Она соглашается. Архонты, она в самом деле понимает, лишь сильнее подогревая желание заполучить ее. Кто знает, появись она раньше — в те далекие времена, когда тебя безжалостно выкинули на произвол, — и вся испытываемая боль стала бы куда терпимей. — В то же время, всегда найдутся люди, которым ты не понравишься. Всем не угодить. Но от этого совсем не легче, верно? — Но Паймон любит тебя! — спутница звучит почти возмущенно. Протянув руку, ты с осторожностью касаешься белых прядей, поглаживая летающее нечто по голове так же, как Альбедо своих любимых лисят. Та хихикает. Тепло. — Я тоже люблю тебя, Паймон, — хохоча, улыбается Люмин. Звучание ее смеха, поначалу тихое, разрастается в бурное крещендо. Ее звонкие, искренние эмоции посылают восхитительно-яркие импульсы по твоим нейронам. — И тебя, Альбедо. Ты нервно сглатываешь. — Наличие комплексов или недостатков не делает тебя плохим. Напротив, именно они наделяют каждого человека уникальностью. Даже если что-то получается не так идеально, как бы хотелось, это совсем не значит, что ты бесполезен. Возможно, тебе просто стоит поискать себя где-нибудь еще. (от ненужных вещей следует избавляться в первую очередь). — Руда больше не нужна, и краска тоже меня не интересует, — твоя интонация тверда и напориста, и даже так ты все еще не выдал себя. С каких пор твой брат научился говорить так отчаянно? — Мне нужна ты. Нежные трели ее смеха напомнили сахарную вату. Сахароза однажды сделала такое угощение для своего учителя. Щеки Альбедо покраснели от удовольствия, пока он уплетал свой подарок. Такая мягкая, сладкая и воздушная, вата будто таяла во рту. Именно таким казался ее смех. — Разве я не говорила этого раньше? Я не собираюсь оставлять тебя одного. В тот же момент твоя хватка на ней сжимается. Ты впитываешь ее слова подобно сорняку, купающемуся в солнечном свете. Решено. Ты заберешь и ее тоже.