Путь к счастью

      Рима была прекрасна. Сирена даже не побоялась бы применять по отношению к ней громкое слово «идеальна», если бы сама мисс Люпин, пряча свое розовевшее застенчивое лицо за страницами потрепанной книги, не утверждала каждый раз, что таковой не являлась. Однако даже так, будучи откровенной с самой собой, Сирена признавала, что действительно и без преувеличений любила в ней абсолютно все. Каждую мелочь и каждый недостаток хрупкого тела и теснившейся в ней чувствительной души. Она любила искренний тихий смех, какой крайне редко слетал с розоватых губ, но какой — она была уверена — попросту не мог не запасть в душу каждому, кому доводилось услышать его. Она любила наблюдать, как робкая и плохо подавляемая улыбка касалась веснушчатого лица, когда в очередной книге наступал напряженный момент. Она любила слушать часами, как Рима с воодушевлением делилась своими впечатлениями о новом сюжетном повороте, раскрывавшем многогранность персонажей, которые, казалось, существовали наяву в ее маленьком мирке. Сирена любила прижиматься к стройному телу поздними вечерами, ныряя под огромный теплый плед и не забыв включить музыку на фоне «для настроения». Она любила всматриваться в будто бы вечно уставшее, однако оттого не менее миловидное лицо: в темные круги под бесконечно добрыми и ясными глазами, в родинки на щеке, из которых, при должной фантазии, можно было соединить целое созвездие, в едва заметные шрамы, какие Рима обычно прятала под слоем косметики, но какие, по мнению Сирены, ничуть не портили ее красоты. Сирена любила угадывать вкус блеска, всегда нанесенного на столь желанные губы, прежде, чем трепетно поцеловать их. Зачастую поцелуи те оставались мимолетными и невинными, но иногда своей страстью они заставляли ее томно молить едва заметно ухмыляющуюся Риму о большем.       Выпуская тонкие струйки дыма сквозь приоткрытые бледные губы, Сирена наблюдала, как те рисовали полупрозрачные узоры в прохладном воздухе. Сидевшая же на не застеленной кровати Рима демонстративно поморщила вздернутый нос, учуяв ненавистный едкий запах. — Закрой, пожалуйста, окно, когда… покончишь с этой гадостью, — попросила она и, отложив выглядевшую далеко не новой книгу в сторону, запахнула теплый вязаный кардиган, который практически не снимала в осеннюю и зимнюю пору. — Обязательно, — приподняла уголок губ Сирена, глядя на то, как Рима очаровательно нахмурилась, когда непослушная прядка светло-каштановых волос, едва достигавших ссутуленных плеч, спала ей на лицо. — Что такое? — недоуменно выгнула бровь та, заметив, как фирменная ухмылка, нежная, наглая и кокетливая в то же время, застыла на бледном лице. — Извини, — тихо усмехнувшись и вдавив окурок в пепельницу, неустойчиво поставленную на мягкий подлокотник, Сирена поднялась со слегка проседавшего кресла. — Просто ты выглядишь… чудесно, — непринужденно добавила она, присаживаясь рядом с Римой и мягко улыбаясь ей.       Чувствуя, как кровь прилила к ее щекам, Рима вновь взяла в руки свое брошенное ранее прескучнейшее, как думалось Сирене, чтиво, но, быстрым движением руки вложив багровое ляссе в разворот книги, вновь решила убрать ее, на сей раз — на пустую прикроватную тумбочку. Аккуратная теплая рука с разноцветной фенечкой на запястье осторожно коснулась вечно ледяной ладони, переплетая свои пальцы с ее — длинными и украшенными бесчисленным множеством стальных колец. — Кое-кто обещала закрыть окно, — припомнила Рима, встречаясь с затуманенным взглядом серых глаз. — Немного свежего воздуха никогда не бывало лишним, — с легким прищуром тут же ответила Сирена. — К тому же, в свое оправдание скажу, что твоя красота вскружила мне голову настолько, что на секунду я забыла, что нужно дышать, не то, что о каком-то там окне! — она непроизвольно облизнула пересохшие губы и натянула полуулыбку. — Всегда удивлялась тому, как хорошо у тебя подвешен язык, — застенчиво потупив взгляд и медленно сокращая расстояние между их лицами, Рима едва ощутимо дотронулась кончиком своего острого носа ее. — Такой же холодный, как и пальцы, — тихо констатировала она. — Комплименты так и вертятся на этом самом языке, когда ты благословлена лицезреть перед собой такую великолепную леди, — промурлыкала Сирена, крепче сцепляя их пальцы. — Может, холод мой идет изнутри? Один короткий поцелуй, в таком случае, думаю, сумел бы решить проблему, — не растерявшись и игриво подмигнув, в тон ей ответила она.       Плохо подавив тихую усмешку и прикрыв сияющие медовые глаза, Рима без лишних слов накрыла расслабленные тонкие губы своими — пухловатыми и мягкими, словно лепестки прекрасных роз. — Клубничный, — как следует распробовав вкус сладковатого прозрачного блеска и на мгновение прервав столь чувственный момент, с придыханием в голосе заметила Сирена. — Твой любимый, не так ли?       Утвердительно промычав, Рима положила свою свободную нежную руку на ее плечо и, придвигаясь чуть ближе, притянула ее к себе лишь для того, чтобы вновь едва ощутимо коснуться теперь увлажненных губ Сирены. — Ты наблюдательна, — прошептала она, и по одному только взгляду глаз, в которых, казалось, виднелась целая вселенная, можно было прочувствовать лучезарную улыбку, коснувшуюся ее худого лица.       Самодовольно ухмыляясь и стараясь не выказать легкого смущения, Сирена заправила прядь иссиня-черных кудрей за украшенное половиной дюжины сережек ухо. — Ты, кстати, все еще как ледышка, — заметила Рима. — Ну… Попробовать лечение поцелуем стоило, — цокнула Сирена, приподнимая уголок губ и вставая с кровати.       Тихо усмехнувшись, Рима встала вслед за ней и легкими неспешными шагами зашла ей за спину. Замерев и почувствовав, как изящные пальцы приподняли копну длинных кудрей, оголяя лебединую шею, Сирена затаила было дыхание, ожидая, что горячие губы нежно примкнули бы к крайне чувствительной коже. И на секунду она впала в недоумение, когда вместо дурманящего поцелуя в шею лишь ощутила, как что-то теплое, мягкое и пахнущее ванильными духами повисло на ее гордо расправленных плечах. — Тебе идет, — тихо хихикнула Рима над самым ее ухом, и, ощущая ее щекочущее горячее дыхание, Сирена не могла сдержать ответного смешка. — Правда? — неспешно повернув голову, спросила она, находя сочетание накинутого на плечи розового кардигана с черными джинсами и массивными кожаными ботинками того же цвета не самым удачным. — Правда, — вкрадчивым голосом уверила ее Рима и, прежде, чем положить свои руки на тонкую талию, все же оставила немного смазанный поцелуй под самой мочкой уха, которого, впрочем, было достаточно, чтобы заставить бледную кожу покрыться мурашками, пока в груди Сирены растеклось до бесконечности приятное тепло.       Они стояли, не шевелясь и лишь наслаждаясь друг другом. Неволей вновь переплетшиеся между собой пальцы, курносый нос, устало уткнувшийся в теплое плечо со спины, и тихие вздохи осознания, как же прекрасна была жизнь, а особенно — жизнь, в которой находилось место искренней и непорочной любви, вероятно, и были тем самым, ради чего стоило проживать очередной день.       А тем временем за приоткрытым окном, о котором двое, согреваемые огнем пылающих сердец, уже успели напрочь позабыть, первые снежинки закружили в беспорядочном вальсе. Наступившая зима обещала быть холодной. Но Сирена и Рима, пускай обе и не терпели морозов, не беспокоились и не печалились по этому поводу. Ведь они знали, что эта зима, в отличие от всех предыдущих, обещала быть поистине счастливой, романтичной и волшебной — а все это есть именно то, что зажигает огонек жизни и надежды в глазах людей; именно то, что помогает им перетерпеть всякие невзгоды; именно то, что навеки оставляет свой теплый след где-то в глубине даже самой черствой души.       Им было хорошо. Хорошо наедине друг с другом в тесноватой комнатушке общежития. Хорошо в тишине, не нуждавшейся в заполнении лишними разговорами. Хорошо тем декабрьским вечером, когда можно было не думать ни о чем лишнем, преспокойно рассуждая о чудесах жизни, уверив в которые, поговаривали, можно было выйти на путь к своему счастью. И список тех чудес начинался с самого прекрасного, что есть в этом огромном и непредсказуемом мире — с любви.