Проблема

У Скотта никогда не было проблем. Да, он был укушен, постоянно сражался с разной сверхъестественной нечистью, порой в его личной жизни творился полный кавардак, но он никогда не считал это проблемой. Это было несомненно трудно, но если воспринимать это как опыт, который тебе необходимо приобрести, чтобы вырасти над собой, становится терпимо. Появившаяся в Бейкон-Хиллс гидра тоже не являлась проблемой. Проблема сейчас стояла напротив него в ветеринарной клинике, гневно трясла своими золотыми кудрями и доказывала Дитону, что его способ поимки гидры нереален. Проблема больше не носила шарфы. Проблема сильно изменилась за три года, она научилась отстаивать свою позицию. Проблема стала казаться совершенно недосягаемой. Потому что проблема была прекрасной, красивой, совершенной, и Скотт абсолютно не знал, что с этим делать. Скотт никогда в жизни не думал, что когда в город заявится существо, которое, по теории Дитона, должно плеваться кислотой, его главной проблемой будет Айзек Лейхи. Что Айзек вообще может быть его проблемой. Сначала с ним было трудно. Он был запутавшимся в себе и неуверенным в своих решениях, а Скотт пытался помочь. И Айзек так легко впустил его в свою жизнь, доверился ему. Они учились взаимодействовать, учились слышать и поддерживать друг друга. В какой-то момент Скотт просто осознал, что с Айзеком ему совсем не трудно, даже наоборот. Ему было невероятно просто рядом с этим парнем. И даже если Скотт мог что-то заподозрить в то время, Айзек слишком резко уехал. Скотт не понял и после, когда несколько месяцев чувствовал тупую боль при любом упоминании Лейхи. Когда по привычке здоровался с ним после школы, когда забывался и ждал его в раздевалке перед тренировками. Все это Скотт списывал на привычки, от которых почему-то было крайне трудно избавиться. Он не понял даже сейчас, когда зашёл к Дитону, чтобы выслушать все, что тот хотел рассказать о гидре и чуть не врезался в спину стоящего там высокого парня, кудри которого были болезненно знакомыми, вот только это было невозможно. Но когда парень обернулся, Скотт понял — возможно. — Привет, Скотт, — Айзек встретился с ним глазами и слабо улыбнулся. Скотт не знал, сколько они простояли, молча смотря друг на друга, пока Дитон не прокашлялся, привлекая их внимание. Айзек медленно развернулся, возвращаясь к разговору, в который Скотт должен был влиться, но он не мог. Он продолжал стоять и в ступоре таращиться на айзекову спину. Это было слишком неожиданно, как пощёчина, как призрак из прошлого. Он стоит буквально в полуметре от тебя, но кажется, что протянешь руку — он растает. В клинике как будто отключили звук, Скотт стоял и думал, думал, думал… Он не заметил, как Дитон позвал его по имени два раза, чтобы он высказал свое мнение; не заметил, как Айзек раздражённо развернулся и закатил глаза, когда он никак не отреагировал. Очнулся лишь когда Айзек схватил его за руку и потащил за собой к выходу, напоследок бросив Дитону: — Твоя теория бредовая. Я знаю тех, кто имел дело с гидрой совсем недавно. Если ты не хочешь к ним обращаться, мы сделаем это сами. На улице оказалось прохладнее, чем было днём. Видимо, Скотт очень долго простоял в клинике. Он поёжился и вздрогнул от неожиданности, когда на плечи ему легла кожанка. — Так и будем молчать? — нахмурился Айзек, разглаживая на нем свою куртку. — Ты замёрзнешь, — тихо отметил Скотт. — Не зима на дворе. Нормально. Это всё? Я надеялся, за три года у тебя накопится побольше слов для меня. — Три года, Айзек. Ни звонка, ни смс-ки. Я ждал хоть чего-нибудь, хоть какого-то сигнала, что у тебя всё в порядке. — Всё в порядке. Сейчас всё хорошо. — А было плохо? Ты мог позвонить мне в любое время! — Давай поговорим об этом позже, пожалуйста? — устало вздохнул Айзек. Скотт вздохнул в ответ и перевел тему: — Кто-нибудь ещё знает, что ты в городе? — Нет, я… Я хотел переговорить с тобой, прежде чем вся стая соберётся вместе. — О чем? — О чем угодно. — О чем угодно? — передразнил Скотт, доставая телефон из кармана. — Я звоню Лиаму, пусть соберёт стаю и приводит сюда, раз ты не можешь собраться с духом и сказать, что… — Я скучал, — резко оборвал его Айзек, скрестив руки и хмуро глядя на друга. «Очаровательный» — подумал Скотт. Он улыбнулся и, поддавшись чему-то, что он пока не мог объяснить, протянул руку и взъерошил эту копну кудряшек. Айзек улыбнулся в ответ и перехватил его руку. Но когда Скотт собрался убрать её, Айзек потянул его на себя и заключил в объятия. Это было так… просто. И этого было достаточно. Если Айзек сказал, что сейчас всё в порядке — так и есть; если он обещал поговорить позже, значит они обязательно поговорят. А пока Скотту хватало этих крепких уверенных объятий посреди прохладной вечерней улицы. От дороги несло сыростью и выхлопными газами, поэтому он уткнулся носом в шею Лейхи, который пах обычным мылом, чёрным чаем и совсем немного — счастьем. Скотт вдохнул эту приятную смесь ароматов, потом ещё раз, и ещё и… — Ты меня нюхаешь? — он буквально почувствовал, как ехидно приподнялась бровь его друга. — Ты хорошо пахнешь. По крайней мере, лучше, чем автомобильные выхлопы. Скотт почувствовал, как грудь Айзека задрожала от беззвучного смеха и чуть отстранился. Недостаточно, чтобы выпустить того из объятий, но теперь он мог видеть широкую улыбку друга и улыбаться ему в ответ, думая о том, какой он чертовски красивый. Что-то щёлкнуло у Скотта в голове, как деталь не собранного до конца пазла встало на место: картинка ещё полностью не открылась, но теперь у тебя есть больше информации о том, что должно получиться в конце. Скотт отчаянно хотел сложить пазл, главным объектом которого являлся его друг. Он высвободил одну руку и положил ее Айзеку на щеку. Скотт вдруг осознал, как близко они находятся, когда почувствовал теплое дыхание совсем рядом. Так хорошо было просто стоять и смотреть на Айзека, впускать его в свои лёгкие, касаться его щеки в ласковом жесте, делить с ним один на двоих воздух и больше не переживать. Он совсем-совсем рядом, живой, невредимый, смотрит на Скотта так тепло, что хочется запечатлеть этот взгляд. Телефон все ещё в его руке, радостно мигает экраном, будто намекая: сделай то, что хочешь. Скотт подчинился своему желанию и, аккуратно сняв блокировку, сфотографировал Айзека. Тот удивлённо моргнул, улыбка спала с его лица (Скотт в ту же секунду пожалел об этом) и он спросил: — Зачем? — Смотри, — Скотт показал ему фотографию. Айзек успел нахмуриться и раскрыть рот для своих вопросов, поэтому он поспешно добавил, — Ты очень красивый! — Правда? — улыбка вернулась на его лицо и Скотт облегчённо выдохнул. — Правда, — стараясь не разрушить хрупкую странную атмосферу вокруг них, Скотт обнял его за шею и, прижавшись щекой к щеке Лейхи, прошептал, — Пойдем ко мне? Надо позвать стаю, обсудить, что делать с гидрой, а потом ты расскажешь мне о Франции, — он отстранился и звонко чмокнул Айзека в щеку. — Зачем ты сделал это? — Айзек снова нахмурился. — Прости, я… Ты вроде был не против объятий, и я подумал… Прости, прости пожалуйста! Я должен был спросить, а лучше вообще этого не делать, это просто… — Хэй, Скотт. Я не против, — Айзек протянул ему руку. Скотт вцепился в нее, переплетая их пальцы. — Спасибо. — Без проблем. Для тебя — всё, что захочешь.

***

Час спустя они расположились на диване в гостиной у Скотта. Айзек полулежал, опираясь на подлокотник и растянувшись во весь свой рост. Скотт лежал на нем. Айзек умиротворённо перебирал его волосы, а Скотт поглаживал его костяшки. По пути домой Скотт позвонил Стайлзу. Вся стая была за городом на пикнике, они обещали подъехать через пару часов. А пока Скотт слушал рассказы Айзека о Франции, о его приключениях и проблемах; о том, что тот был на грани смерти и почти было вернулся в Америку, но нашелся человек, который помог ему. Это и был тот самый охотник, который должен был помочь им с гидрой. Скотт слушал и думал. Думал о разном, но одна мысль яркими неоновыми буквами билась в его голове, он думал о словах Айзека: «Без проблем. Для тебя — все, что захочешь». У них всегда были особые отношения — Айзек был ему невероятно предан и доверял как самому себе. Он сделал бы для Скотта многое, но точно не все. Первое, чему Айзек начал учиться после избавления от отцовской опеки — это отстаивание своих границ. Эта фраза была слишком интимной, она обнажала чувства, спрятанные в самый дальний уголок сердца. И произнесенная в такой непринуждённой манере эта фраза сбивала с толку. — Почему ты вернулся сейчас? — Из-за человека, который мне нравится, — ударило как обухом по голове. Сбило дыхание, словно под дых ударило. — Я, конечно, исцелюсь, но мне неприятно, Скотт. Скотт не заметил, как сжал Айзеку пальцы настолько сильно, что умудрился сломать пару из них. Медленно отпустил его руку и развернулся так, что теперь он сидел на коленях лицом к другу. — Тебе кто-то нравится? — прозвучало болезненно, будто сломало что-то внутри Скотта. Может и сломало. Пазл, который никак не хотел собираться до конца, вдруг стал целой картинкой. Скотт понял. Понял, почему долго не мог осознать, что Айзек уехал; почему сейчас ему было так легко и спокойно на душе, когда он чувствовал затылком, как поднимается и опускается грудь Айзека, чувствовал тепло чужой руки в своей и умиротворение от того, что Айзек перебирал его волосы. Все это было так по-домашнему, так уютно и естественно. Чертовски странно вдруг осознать, что ты влюблен. Был влюблен давно, наверное, а понял лишь сейчас. Скотт не жалел нескольких упущенных лет. Зато теперь все спокойно, над ними не висит постоянная угроза смерти, и он может спокойно пригласить Айзека на свидание. Они могут пойти в кино, или в кафе, или в клуб, или… Осознание как ледяной водой окатило: они не могут. Он не может попробовать с Айзеком, потому что тот влюблен. Влюблен в кого-то, кто спас его во Франции. Где он там был? В Париже? Город любви, да? Айзек влюбился в городе любви. Не в Скотта влюбился. Судьба никогда не прекратит над ним измываться, правда? — Скотт, ты плачешь? Я тебя задел? Я не хотел, клянусь, я не хотел. Никогда не хотел бы тебя задеть, — шептал Айзек, крепко обняв Скотта, гладя его по голове, по спине, целуя в макушку, пытаясь успокоить. — Что я не так сказал? Может, сделал что-то не то? Скотт, не молчи, только скажи, я хочу понять… Ты самый замечательный, самый невероятный человек из всех, кого я знаю. Ну же, успокаивайся, — и снова, — я сделаю все, что скажешь. Он отодвинулся, обхватит лицо Скотта руками, беспокойно вглядываясь в него, стирая слёзы, бесконечно гладя — то по волосам, то по щекам, то по спине. Все знали, что Скотт тактильный, но никто раньше не использовал это, чтобы попытаться его успокоить. Айзек попробовал первым, и у него получилось. Последние слёзы высыхали на щеках Скотта, когда послышался голос Стайлза, идущего в конце улицы: — А что они сейчас делают? Малия? Скажи, они целуются? Я думаю, что они… Лицо Скотта покрылось румянцем, и, чтобы не испортить обстановку, он с напускным недопониманием спросил: — Почему он считает, будто мы должны целоваться? Он надеялся, что это не отпугнёт его. Фраза, брошенная Стайлзом, могла разрушить то хрупкое нечто, что сейчас между ними было. Когда Айзек смотрел на него, будто нет никого парня во Франции, которого он любит и который ждёт его там. — О, Скотт, ты бываешь таким непроходимым тупицей, — ответил Айзек, все ещё держа его лицо в своих руках, но теперь наклоняясь все ниже и ниже, пока их носы не соприкоснулись, а губы Скотта не обдало горячим дыханием. — Можно я…? Вместо ответа Скотт подался вперёд, прижимаясь губами к айзековым губам. Это было так просто, это опьяняло, дарило чувство свободы. Слишком просто оказалось забыть обо всем, целуя Айзека на диване в гостиной, чувствуя его руки, забравшиеся под футболку. — Скотти, а вот и… Малия! Ты сказала, что они не целуются! — Ты звучишь слишком обиженно, Стайлз. — А ты выглядишь слишком слащаво, сидя на коленях своего парня. Скотт лишь улыбнулся, утыкаясь лбом в изгиб плеча своего парня. Теперь все точно будет хорошо.