День, когда я оборву твою жизнь

      Холодное лезвие разрезает воздух, останавливаясь всего в паре сантиметров от горла цели, настолько близко, что на коже появляется лёгкая царапина. Парень даже не шелохнулся. Если бы он хотел подкрасться, то так бы и сделал. Они оба это знали. Девушка цокает, опуская оружие, и возвращает своё внимание к кружке с алкоголем. Убийца всё так же молча наблюдает за попытками ассасина спиться. У неё к слову неплохо получалось, почти идеально. Не наблюдай он за ней столько времени, наверняка бы и не заметил трясущихся рук. — Если пришёл снова попытаться забрать мою жизнь — я не возражаю. У неё голос хрипел. — Я здесь не за этим. — наконец открыв рот, ответил мужчина. — Хочешь предаться воспоминаниям о моём прекрасном отце? Ты выбрал явно не того человека. — … Талон всё так же взирал на почти лежащую на барной стойке Катарину. Запах алкоголя витал в воздухе и становился всё гуще с каждым её выдохом. — Три года прошло… — едва слышно прошептала девушка. Спрятав лицо под багровыми волосами, она тихо всхлипнула. Для человека желавшего лишь одного — одобрения отца, его смерть стала тяжёлым ударом. Потому она бросалась в бой при любой возможности. Потому сражалась всё неосторожней. После его смерти, Катарина перестала видеть смысл жизни. Но умереть от собственных рук так позорно, он бы не одобрил. Парень заносит клинок над её головой и взмахивает резко, бесшумно. Но так и не позволяет тому рассечь чужую плоть. Он мог бы её убить. Сегодня, сейчас, или пару лет назад, но снова и снова мешкает, оттягивая этот момент. Брюнет осторожно касается её волос, второй рукой проводя по оголенной талии. Тихонько поднимает её, попутно перехватывая кинжалы, к которым тянется рука спящей девушки. Даже будучи без сознания она продолжает бороться за жизнь. Ведь умереть в баре от рук какого-то ноксианского бродяги наверняка постыдно. Талон всё так же держит её на руках и уходит, настолько тихо, что даже бармен стоящий рядом не замечает отсутствия двух посетителей. В поместье Дю Кото ничего не изменилось, никто и не стал бы менять. Парень опускает её на кровать, морщась от шуршания простыней. Он кладёт её клинки рядом и пальцами проводит по спокойному лицу, отодвигая кроваво-красные волосы. Перчатка скользит вдоль давнего шрама, так и незажившего. Мужчина отстраняется и исчезает, так же бесшумно как и пришёл. — Когда-нибудь я непременно тебя убью, но до этого момента не смей умирать, Катарина Дю Кото. — он крепче сжимает свой клинок, свой любимый клинок.