Красивая песнь из прошлого

ᅠᅠᅠМягкий свет утренних солнечных лучей медленно, но верно заполнял собой спальню, заставляя даже самые незначительные предметы отбрасывать внушительных размеров тени. Из-за оставленных ещё с ночи открытыми нараспашку балконных дверей доносилось людское вещание под знакомую мелодию шаркающей об асфальт грубой подошвы, разговоров по телефону и проезжающих мимо машин, которые долгом всей своей жизни, кажется, считают пролететь мимо какого-нибудь окна и громко засигналить именно ранним утром. В воздухе стояла уличная свежесть, циркулирующая всё с того же балкона, и запах никотина, полупрозрачным дымом застывшего над головой после очередной затяжки. Атмосфера спокойствия и защищённости накрыла с головой, пленив последние крупицы не затуманенного происходящим рассудка. Всё это так знакомо Мирону. Словно он словил ебаное дежавю. ᅠᅠᅠЭто приятное чувство усталости, вязко растекающееся по телу, казалось, вместе с кровью проникая во все возможные закоулки организма, отяжеляя его раз в пять; грубые руки, что именно наедине становятся самой нежной вещью из существующих впринципе, и одним этим фактом заставляют крышу ехать всё интенсивнее; остаток алкоголя и запекшейся крови на губах после вчерашних поцелуев вплоть до последней частицы воздуха в легких; местами неубранные апартаменты с разбросанными по всей квартире элементами одежды; чужое тело рядом, которое излучает тепло и даже жар, несмотря на привычный прохладный ветер с утра, да и весь холод с равнодушием мира сего в целом, — всё это так до боли в подкорке знакомо. — Когда мы последний раз вот так...? — начал Фёдоров свой не до конца сформулированный вопрос, но так его и не завершил. Лишь бросил на лежащего рядом Хинтера озадаченный взгляд, на пару мгновений нахмурившись, будто что-то молча прикидывая в голове, но все попытки были тщетны. У Яновича никогда не было проблем с выражением своих мыслей, неважно — в творческом плане или повседневном. У него имелся обширный словарный запас, начитанность, знания и множество подобных факторов в целом, что всегда позволяли четко разъяснять свои посылы на иностранных языках. Но сейчас это всё казалось абсолютно бесполезной мишурой, от которой пользы не больше, чем от таблички «Осторожно! Скользко!» переддаже входом на каток, потому что даже простейшее предложение сложить из нужных слов превратилось в трудную, почти непосильную задачу. Но вся прелесть ситуации заключается в том, что Мирон прекрасно знает, что нет надобности впустую распинаться перед тем, кто сейчас кончиками пальцев поглаживает худое плечо, лениво просунув татуированную от и до руку под жидовским затылком. Диме редко нужно было объяснять что-то, если, конечно, это не касалось области, в которой «задрот-братишка» разбирался лучше, но в понимании эмоций и мыслей, да и вообще в понимании Мирона во всех сферах ему никогда не было равных. Даже когда они только начинали работать вместе, стоило одному подумать о какой-то идее, как второй уже раскручивает её в бо́льшем масштабе и охвате. Словно у них был «один мозг на двоих», как любили говорить все, кому не лень, из общего круга знакомых. И, по правде говоря, для Фёдорова это всегда было неким неподдающимся абсолютно никаким логическим выкладкам феноменом, ведь по факту, они действительно до смешного разные. Что уж говорить, если с тем же Рудбоем у Яновича куда больше схожих черт, нежели с валяющейся рядом германской тушей. Однако всё сложилось так. Но и вопрос «Как? Почему?», между прочим, мучил не только самих парней, но и тех, кто, к примеру, брал у них интервью в разные промежутки времени. Разумеется, всё в итоге сводилось к ироничной шутке со столовой ложкой сарказма, что впринципе всегда было характерно для этого противоречивого тандема. Как говорится, записывайте рецепт. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ*** « — У вас же абсолютно разная подача и треки. Как вообще организовался такой тандем? — Всё очень просто: слева от меня сидит гоп-быдло, а я как бы питерский интеллигент. — Он делает из меня более образованного, а я делаю из него мужчину. — Сучара... » ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ*** ᅠᅠᅠИз этих размышлений, затягивающих, словно вязкое болото, Федорова достает родной, бархатный от приятной хрипотцы голос. В котором, впрочем, увязнуть вероятность ничуть не меньше. А может быть даже и больше. — Девять лет назад. Скоро десять. Что, совсем дед старый? Нихуя не помнишь? — во фразе проскальзывает знакомая грубоватая насмешка, мелодично влившаяся в общую конву произнесенного, и, вероятно, при иных обстоятельствах, месте и времени, подобное бы вызвало у Мирона раздражение. Но не сейчас. Сейчас он глухо хмыкает себе под нос, расплывшись в мягкой улыбке, и ощутимо пихает Хинтера в грудь: — Отъебись. И вообще, у кого тут твиттор был "старый панк"? — Во-первых, это скорее про жанр, — незамедлительно следует ответ от Димы, пока он сам усмехается, чуть приподнимаясь выше на локтях, и упирается в изголовье кровати. — А, во-вторых, ты что, следишь за моими соц.сетями? Как романтично. И ведь продолжал игнорить, гнида лысая. — Ну, во-первых, — интонационно выделяет Мирон, копируя чужую манеру речи и поудобнее устраиваясь в новом положении тел. — Прекращай, уже несколько месяцев как не лысая, мы говорили об этом. Во-вторых, ну блять, как такое пропустить! Тем более, знал же прекрасно, что тебя забанят. Хотелось запечатлеть этот момент. — А причину бана ты тоже запечатлеть успел? — Бамберг многозначительно переводит взгляд на Федорова, в котором, казалось, можно было уловить едва заметные нотки гордости. Такой привычной гордости. Родной гордости. — Нет, к сожалению, не успел. Но у меня была возможность наверстать упущенное вчера ночью. Даже в полной мере, если можно так выразиться. Петербуржец знает, как балансировать между серьезным ответом и подыгрыванием в разговорах с этим идиотом. Знает, как себя вести, как смотреть, двигаться. Знает всё, что связано с ним. Более того, это работало и ровно наоборот. Или так было раньше? ᅠᅠᅠВедь сейчас они лежат рядом друг с другом, смеются, отпускают какие-то штуки-подъебки, вдыхая родной запах, всё больше смешивающийся с тёплым дыханием. Всё как и должно было быть. Как было многие годы до этого. Как они оба помнят. Будто наяву. Но есть ли какие-то чувства сейчас? Видит ли хоть один из них в другом нечто большее, нежели желанный призрак прошлого, пускай и настолько приятного? Столь светлого. Эти двое действительно не общались долгое время. Сколько вещей только за последние годы успело в корне измениться, что уж говорить о них, как о людях. О личностях. Вряд-ли они хотя бы частично знают друг друга. Как минимум, в той степени, в кой могли раньше. Но, возможно, этот факт лишь привлекает. Интригует. Завораживает. — Окей, я тебя понял, дед. — Да иди ты нахуй, Дим! В конце концов, кому из нас 40? — Сам пиздуй, я молод душой! Я себя физически чувствую лучше, чем в 17-20 лет, вместе взятые, — наигранно возражает Хинтер, гордо вздернув голову, чем вызывает очередную волну смеха у обоих, которую бесцеремонно прерывает звук сообщения на телефоне Яновича. Как всегда вовремя, чтоб их. — Ответь, вдруг твои болванчики там без тебя не разберутся, — немец подталкивает Федорова в плечо, заметив, как тот сильно изменился в лице, отворачиваясь в противоположную сторону от девайса и утыкаясь своим шнобелем в чужую грудь. Так не хочется выбираться из этого чувства спокойствия и благодати, поглотившем мужчину полностью. Чёрт бы всех побрал. Как жаль, что нет такой кнопки, нажав на которую, ты просто перестанешь существовать для большинства людей. Но зато есть другая — давление. Её, кажется, и жмёт Хинтер, куда напористее и требовательнее произнося «Миро». Ну, против такого не попрешь. ᅠᅠᅠНахмурив максимально недовольное ебало, Окси немного приподнимается с постели и тянется за мобильником, отражая в глазах всю ненависть к бренному миру, окружающему всё находящееся за пределами этой квартиры. — Кто? — Бамберг кивает на дисплей, и из его уст доносится вполне логичный вопрос, на который отвечать, если честно, желания не было совсем, поэтому Федоров лишь поджимает губы, бросив едва ли мимолётный взгляд на мужчину. Он, к слову, терпеть такую реакцию не намерен и снова повторяет заданный вопрос, ладонью накрывая наглое еврейское лицо, заставляя сие тело упасть обратно на подушки. — Ди, — неохотно бубнит в руку рэпер, тут же убирая её с лица и переплетая чужие пальцы со своими, горько усмехается, снова уставившись в телефон. — Спрашивает, где я и как скоро приеду домой. — И что ответишь? ᅠᅠᅠА Мирон и сам не знает. Обречённо вздыхает, что-то, всё же набирает в сообщении, откладывает гаджет на место и просто молча откидывается назад, прикрыв глаза: — Я уже дома. ᅠᅠᅠГубы Федоровича трогает улыбка, переростающая в громкий смех, за что ему, кстати, практически моментально прилетает слегка раздраженное Мироновское «Чего гогочешь?». Тот падает рядом, притянув свою жиду к себе. Судя по таким сообщениям, скоро им обоим придется поднимать задницы. А так не хочется. — Только посмотри на нас: бегаем, прячемся, зажимаемся по углам, как ебаные подростки, — задумчиво вкидывает Дима, глядя в потолок. — А как ты хотел? Сейчас это всё, что у нас есть, — Федоров лишь беспомощно плечами пожимает. Хинтер ведь прав. Вот только разве это когда-нибудь их останавливало?— Для тебя это проблема? — Нет, просто думаю, что мы слишком стары для подобного. — Подожди-подожди, что-о-о? — с издёвкой тянет Окси, прищурившись немного. — Не ты ли мне пару минут назад дифирамбы пел о «молодости духа»? — Затухни, ты понял, что я имею в виду! — и они снова смеются. Всё ещё искренне и от души, не стесняясь выражать свои эмоции в полной мере. Кажется, впервые за последние годы, особенно в отношении друг друга. Они снова смеются, но уже по-другому. Слегка грустно. Потому что под купол атмосферы идиллии и любви просочилось гадкое осознание того, что всё хорошее имеет свойство заканчиваться и делать это порой даже слишком быстро. Они снова смеются, а после переводят взгляд друг на друга, печально улыбаясь и ища утешение в чужих глазах. Они знают, что их время вновь подошло к концу, и сейчас между ними в очередной раз встанет время, расстояние и любые всевозможные обстоятельства. Но это никогда не пугало. Скорее просто расстраивало. Ведь по всем канонам жанра — пути этих двоих либо никогда не должны были пересекаться, либо разойтись окончательно и бесповоротно в определенный момент. Потому что вся вселенная словно была против этого союза. ᅠᅠᅠОднако, когда Оксимирон и Дима Шокк вообще волновались о том кому, что и где там не нравилось? Они сами были против. Против всех и всегда. Вдвоем против всего сущего, а если понадобится, то и всего института мироздания. — Во сколько у тебя самолёт? — аккуратно прерывает тишину Янович, не прерывая зрительного контакта. Впрочем, его завершил Фёдорович, бессовестно полезший смотреть время на часах. — Где-то в семь, точно не помню. У Наи узнаю, она у меня как ходячий справочник, — с лёгкой гордостью подмечает панк-рокер, а рэпер давит лыбу следом, тут же вспоминая, как это гоп-быдло некогда называло его помимо прочих прозвищ, достойных школьного туалета, «ходячей Википедией». — У меня встреча только без двадцати начинается, я не успею подъехать. — А тебя никто и не зовёт, — спокойно констатирует Бамберг и продолжает, краем глаза заметив на лице чужом полное непонимание.— Ну, чего ты смотришь на меня, как целка на гондон? У меня здесь помимо тебя ещё куча знакомых и хороших братишек, Миро, а как бы ты не пытался от этого сбежать – общий круг коннекта у нас с тобой всё ещё существует и более того, каждый день расширяется. Так что нам вместе светиться вообще не стоит ни при каких ебалах, согласись. И Мирон просто молча кивает. Не согласиться здесь невозможно, Хинтер прав во всём от и до, но легче как-то совсем не становится. ᅠᅠᅠДима будто читает мысли младшего и наклоняется, поддавшись вперед и заставляя Фёдорова упереться лоб в лоб и прикрыть ненадолго уставшие веки. Бамберг на какое-то короткое мгновение подмечает, как неизменно красивы эти длинные ресницы. Что сейчас, что вчера ночью, когда они содрогались в лунном свете, вместе с остальным телом. — И почему мы должны проебывать столько времени... — шепчет устало Янович, не смея смотреть на того, кому это было адресовано и ловя бесконтрольно мурашки. — Потому что у нас с тобой всегда то густо, то пусто, ты же знаешь. — Такой ты романтик, конечно, хуею с тебя иногда. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ