Evigheden

Юнги, задыхаясь от нехватки воздуха, несётся по мокрой после дождя трассе. Дорога в этой части города пустует, потому что никто не осмеливается заезжать за жирную красную линию. Даже если носочки ботинок неизвестного хоть на миллиметр переступят черту, вряд ли переступят обратно. В центре Теора много места, где люди могут строиться, гулять, жить в мире и согласии. В книге законов Теора не так много правил, которые жители города должны соблюдать, но главное, что написано жирными буквами, каждый должен выбить себе на лбу. Переходить за красную черту на окраине города запрещено. Потому что с красной черты начинаются владения самого преступного барона Теора, который подобрал маленький городишко в свои сильные и умелые руки, сделав настоящей монополией. У Теора есть совет депутатов, который ездит на общие собрания, отчитывается президенту и подписывает нужные бумаги, только они всего лишь марионетки того, кто сидит в своём особняке и дергает за ниточки. «Опаснее Чон Чонгука еще свет не видывал», — гласили жёлтые газетенки, которые так и норовили подослать своих журналистов к этой черте. Кто посмелее и пытался подобраться к огромному особняку Чонгука, возвращался в свою редакцию в подарочной коробке, только в порубленном виде. Чонгук появляется в центре редко, только в свой офис, а если и появляется, то перекрывают почти все главные улицы. Прохожие говорят, что едет целая цепочка из гелендвагенов, окружая смертельно-чёрный Мерседес бенц. В окнах видно лишь своё изуродованное отражение, показывающее главные страхи, но многие, кому посчастливилось видеть делегацию, говорили, что даже через темное стекло чувствовали взгляд барона. Глаза у него необычного антрацитового оттенка с россыпью могил и страшной смертью на дне зрачка. Ходят слухи, что если посмотреть, можно увидеть свой собственный страх. Многие, конечно, не верят, а Юнги все свои восемнадцать лет смотрит в эти устрашающие глаза и каждый раз видит в них свою смерть. До десяти лет Юнги благодарил судьбу, что он родился в такой могущественной семье, что он носит такую устрашающую фамилию, от которой дрожит каждый, пока его сердце не отобрали. Его выдрали резко, не вводя анестезирующие препараты, заставляя Юнги вопить от боли и выдирать белоснежные, словно первый снег, волосы, которые всегда сбоку убраны жемчужной заколкой. И страшнее всего осознавать, что Юнги сам лёг на операционный стол, дав добро. Он сам повелся на чонгуково чувственное обращение к родному брату, сам искал ласки в его сильных объятиях и сам приказал отослать папу, который все кричал, что Юнги подохнет с Чонгуком. Юнги не верил, пока не осознал, что истинность — это не любовь до гроба. Точнее, да, любовь до гроба, только до одного. Юнги оказался слишком свободолюбивым для Чонгука, который своего омегу зовет Маркизой. Неправильно. Это неправильно. Эти слова уродливым шрамом выбиты у Юнги на той стороне глазного яблока, а за ними чернота. Ничего доброго и позитивного, потому что омега сам в себе это уничтожает каждый раз, виня лишь одного человека. Юнги не чувствует ног, а легкие обхватывает страшным пожаром, что сжигает изнутри. Юнги горит, только он не феникс, который после возродится, омега же сгорит вместе с пеплом, оставив свой последний надрывный крик убивающей его любви. Для Юнги она оказалась слишком могущественной, слишком крышесносной. Он в ней тонет, теряет себя кусочек за кусочком, а Чонгук спасать его и не собирается, наоборот сидит в первом ряду, сложив чуть загорелые ладони на коленях и наслаждается шоу. Чонгук забавляется, а Юнги дохнет. Когда Чонгук только заикнулся о деловой поездке на другой континент, сидя перед камином и ласково поглаживая волосы сидящего у его колен брата, сложившего голову на сильные бёдра, Юнги подумал, что сбежит. «Если люди скреплены узами брака, ни одна истинность не сможет разрушить клятву двух людей.» Юнги не верит, когда видит перед собой красную линию, проведённую поперёк трассы. Она для омеги словно финишная прямая, конец долгого пути, и Юнги чувствует себя чемпионом, выигравшим золото, когда пересекает ее. Он останавливается, облокачивается о худенькие коленки, а потом и вовсе падает на асфальт, тяжело дыша. За ней Юнги обычный житель, а второй закон в книге Теора: «Все вышепоставленные лица не имеют права наносить физические и моральные увечья центральному населению.» Но Юнги все равно поднимает голову и воровато смотрит в сгущающуюся со стороны особняка темноту. Чонгуку уже доложили, Юнги уверен, только когда он прилетит, омега уже не будет ему принадлежать. Юнги заставляет взять себя в руки и сделать последний рывок, звездным небом он всегда успеет налюбоваться. Он, облокачиваясь о чуть саднящие ладони, поднимается на горящие ноги. До более менее людной улицы Юнги доходит за десять минут и тут же ловит такси уставшим взмахом руки, заранее потянувшись к карману и достав чёрную маску, которую тут же натягивает на нижнюю часть лица. — До восточной подкинете? — чуть с подозрением оглядывает Юнги вовсю улыбающегося водителя-альфу, но все равно садится на заднее сидение, обхватывая себя ладонями. — Тебя побили, что ли? — с интересом глядит на него водитель через зеркало заднего вида, вливаясь в поток редких машин. — Вы можете не обращать на меня внимание и ехать молча? Чем больше вы мне скажете, тем больше вероятность, что вы не вернётесь к семье, — Юнги переводит взгляд на маленькую фотокарточку, на которой весело улыбается очаровательный омега и маленький ребёнок, а у самого сердце внутри взрывается, разлетаясь ошмётками. — Представьте, что меня здесь нет, забудьте мои глаза для вашей же безопасности. — Боже, бандит какой, что ли? — причитает водитель, но просьбу омеги выполняет. А Юнги секунды до конца поездки считает, в голове просчитывая каждый проехавший дом. Когда невзрачный Шевроле тормозит у нужного двухэтажного дома, в котором все ещё горит свет, несмотря на позднее время, Юнги, кинув альфе помятую купюру, которая была в два раза больше нужной суммы, не обращая внимания на оклики, несётся к белой двери. Он звонит в неё с запуганными глазами и колотящимся сердцем, будто боится не успеть. Каждый раз омеге мерещится стоящий за его спиной Чонгук, проверяющий остриё катаны. Этот звук в ушах у омеги стоит. На пороге появляется альфа европейской внешности тридцати лет, выглядит он по-домашнему, его вид точно говорит, что он не готовился принимать гостей. — Юнги? — альфа в шоке оглядывает подрагивающего омегу, тут же тянет его за шею и прижимает к себе. — Что случилось? Юнги обнимает приятно пахнущее выпечкой тело, но не сразу понимает, почему может сомкнуть свои руки на спине альфы. Потому что Чонгук крупнее. — Сделай меня своим, — задыхаясь от собственных эмоций и негодования внутреннего омеги, через боль лепечет Юнги, отлипая от груди альфы и обхватывая его лицо ладонями. — Прошу, Джеймс. Сделай мне предложение и давай распишемся, завтра же, умоляю тебя. Не даёт и слова возразить альфе, который в замешательстве оглядывает словно дикого омегу. Юнги крутит бёдрами и резко тянет лицо Джеймса на себя, опаляя его мочку горячим дыханием. — Ты же так этого хотел. Джеймс и слова возразить не в состоянии перед плавящимся в его руках Маркизой, он вглядывается в эти изумрудные радужки и видит в них оголенные провода и разодранные души, но поделать с собой ничего не может.

🧨🧨🧨

В просторном кабинете так тихо, что двое из трёх находящихся в нем людей боятся нарушить эту проницающую тишь. Словно малейший звук может стать искрой в карнавале керосина, которая может разжечь глобальный пожар. Чонгук не говорит ни слова, он сидит перед огромным панорамным окном, открывающий вид на серый и пасмурный город. Его руки сложены на коленях и с виду может показаться, будто он абсолютно спокоен, но лишь по побелевшим фалангам, которые с силой сжимают друг друга можно понять настоящее состояние барона. — Взять его и привезти ко мне, — от проносящихся по кабинету слов вздрагивают оба альфы. Намджун, сидящий на кожаном кресле поднимает голову, а Хосок отталкивает от стены, меняя положение тела. — Кто с ним собрался в Ерен? Намджун секунду молчит, пытается уловить в глазах Хосока подходящий ответ, но видит лишь отражение своего потерянного и нахмуренного взгляда. — Муж. — Что? Намджун не видит лица Чонгука, но отчётливо чувствует запах керосина в комнате и, кажется, отчётливо видит искру. Хосок напряжённо притаптывает ногой, тяжело дыша. — Со своим будущим мужем сразу после бракосочетания. — Убрать его, а Маркизу ко мне, — непоколебимо режет Чонгук, с громким и резким скрипом кресла поднимаясь. На контрасте света лишь его тяжело вздымающаяся и напряженная спина, обтянутая чёрной фирменной рубашкой. — Чонгук, — с ноткой неуверенности окликает барона Хосок, сразу получая его острый взгляд. — Джеймс учит наших детей в школе. — Добрый человек, — кивает словам Хосока Намджун и тут же опускает взгляд, потому что даже он, знакомый с бароном столько лет, не может вынести этот взгляд сейчас. В нем самая настоящая смерть раздвинула свою клыкастую пасть, показывает смотрящим ей в душу их самые потаенные страхи. Юнги всегда был тем рычажком, заставляющим Чонгука сохранять контроль. Сейчас Маркизы нет. Он сбежал, сорвав у Чонгука стоп-кран. Чонгук медленно переводит взгляд с Хосока на Намджуна, кивая, а альфам от этих грубых движений становится не по себе. На их глазах разворачивается высшая степень ненормальности человека, которая только может существовать. — Раз он такой добрый, значит в рай попадёт, да, Намджун? Ты же веришь в Библию? — Верю. — Так помолись за него, а мою Маркизу мне верни, — Чонгук смотрит убийственно, словно голыми руками все органы достаёт из распятого тела, Намджун фантомно ощущает собственную кровь. — Ты хочешь, чтобы мы сорвали свадьбу? — поворачивает на барона голову Хосок, сильнее сжимая руки на груди. — Нет, — выпрямляется Чонгук, а Намджун облегченно выдыхает, опуская голову, только его такое состояние длится доли секунды. — Я сам умою в крови вашего учителя, что у моей Маркизы навек отобьёт желание своевольничать. Чонгук в два больших шага преодолевает расстояние до вешалки и хватает чёрное пальто с такой силой, что железный столб начинает качаться, словно юла. — Что за хрень происходит с ним последнее время? — выгибает брови Намджун, зачесывая назад слегка вспотевшие волосы. — Если бы я знал — купил бы лекарство в аптеке, — качает головой Хосок и, расправив спину и проверив подол пальто на наличие оружия, выходит вслед за бароном.

🧨🧨🧨

— Неужели он сбежал от тебя? Чонгук тормозит у чёрного мерса в окружении своих людей, замирая у двери. — Он послушает, если я скажу, что не в настроении вести с ним переговоры? — поворачивается альфа к Хосоку, который, не моргая, прожигает остановившегося в четырёх метрах от них омегу с выкрашенными в ярко-синий волосами, в неизменном сопровождении старшего брата и короля гонок по бездорожью. Лиен похабно хмыкает на взгляд Хосока и выше задирает подбородок, делая шаг к альфе, чьи люди тут же реагируют, наставляя на омегу оружие. Сокджин дергается и тянется за своей винтовкой, что висит у него на спине, но останавливается под взметнувшейся рукой Лиена. — Я кое-что понял. Мы с тобой очень разные, но в то же время совершенно одинаковые. Как отражение в зеркале. Мы ненавидим людей, а они, в свою очередь, ненавидят нас. И боятся нас. В конечном итоге твоё сердце растопчут, как и мое. Такие как мы, барон, всегда будут одни, — Лиен как всегда выглядит отстранённо, но на дне его морозно-ледяных радужек отражается знание всего, что происходит в данную секунду. — Какое же ликование охватывает тебя, что ты прилетел с такой дали, — ухмыляется Чонгук и одним кивком головы приказывает своим людям отступить, чтобы в полной мере увидеть лицо Лиена. — Ты бесишься, что он пошёл не к тебе. — Не важно, — дергает уголком губы Лиен, мелькая оскалом. Хосок выгибает брови, не моргая, смотря на Лиена. В данную секунду два самых неэмоциональных человека страны показывают друг другу свои растерзанные эмоции из-за одного маленького омеги, который своим побегом перевернул целую империю двух городов. Потому что два правителя сейчас смотрят друг на друга, и Хосок незаметно даёт знак Намджуну, стоящему сзади. По искрам между ними война может начаться в любую секунду. — Главное, он сбежал от тебя. — Война за мир. Забавно, — хмыкает Чонгук, расслабленно задирая голову и засовывая мёрзнущие руки в карманы пальто. — Но до ужаса скучно. — Верно, — дергает уголок губы Лиен, выдыхая морозный воздух через пар. Сокджин сзади напряжённо сверлит взглядом оскалившегося Намджуна, готовый застрелить их всех несколькими меткими ударами. — Не думаешь ли ты, что между нами возможна некая доля уважения? Мы давние враги, которые поднялись над своей ненавистью друг к другу и можем ценить профессионализм соперника. Лично я так не думаю, — Чонгук медленно закипает, будто кастрюля на плите. Каждый раз, встречаясь с этим омегой, который когда-то встретился с Юнги и отказался его отпускать, Чонгук давит в себе желание свернуть ему шею. Смерть главы Диола поставит огромную и жирную точку в пакте о не нападении, в эту же секунду между двумя государствами начнётся кровопролитная война. Чонгук готов к ней тогда, когда его Маркиза будет сидеть перед его коленями и тихо урчать, как любит барон. Пока сахарочек заблудился и потерял свой дом, Чонгук не позволит начать буйство. — Я тоже, — согласно кивает Лиен, облизнув губу. — Ты должен добиваться того, чего хочешь, по-своему, — кидает ему Чонгук и разворачивается к Мерседесу, показывая омеге, что он заканчивает бессмысленный разговор. Их набор бессвязных фраз всегда оставляет лишь недопонимание на лицах его людей, но только альфа в каждом слове Лиена видит смысл. Только поэтому Лиен до сих пор жив, потому что Чонгук впервые чувствует в человеке потенциального соперника. А соперничество — двигатель прогресса. Глупо избавляться от того, кто может выдвинуть тебя на новый уровень. — Хотите меня убить — цельтесь в голову. Там все проблемы. От выстрела в живот умирают пол дня. Я видел таких на войне, солдаты ходят с кишками в руках, как с грязным бельем. — Для нас двоих запреты под запретом. Мы можем все. Нас ничто не остановит, — кидает ему в спину Лиен и, сделав шаг назад, облокачивается о свой синий макларен и наблюдает, как люди барона исчезают в черных тачках, которые тут же срываются с места, оставляя грязную пыль. Лиен тянется к пачке красных мальборо, закуривая. — Будешь искать его? — аккуратно интересуется Джин, не моргая, смотря в точку, где исчезли машины Чонгука. — Нет, надоело. Он в прошлом, а прошлое меня не волнует, впрочем, будущее уже тоже, — отмахивается Лиен, но глаз брату не показывает. — Ты же врешь не мне сейчас, а себе, — Сокджин опустошенно мотает и, поправив винтовку на плече, идёт к собственной машине. — Чем дольше ты веришь в собственную ложь, тем быстрее она станет правдой в твоих глазах, — выдыхает сизый дым в пасмурное небо Лиен, криво улыбаясь, а на дне этой улыбки можно разглядеть торжествующий оскал.

🧨🧨🧨

Юнги нервно поправляет рукава белой туники, когда они стоят в небольшой церквушке перед священником. Джеймс выглядит спокойным, а Юнги готов собственную плоть сожрать. Он от нервов грызёт нижнюю губу, слизывая весь блеск на пухлых губах. Где-то внутри груди что-то рьяно скребёт, уничтожает Юнги изнутри. В маленькой церквушке собрались лишь папа и брат Джеймса, а больше некому. Они долго выслушивали сына, который пытался объяснить им, что Юнги проходил практику у них в школе, что это была любовь с первого взгляда. Юнги тогда лишь сжимал зубы, лишь бы не засмеяться в голос. Желание избавиться от убивающей метки брата было настолько сильное, что омеге тогда было все равно, с кем переспать. Тридцатилетний учитель был ближе всех. Кто знал, что после по незнанию, он предложит Юнги встречаться. Юнги противно от себя, что он нагло использует альфу лишь на один процент, ещё больше он желает услышать долгожданное «навеки скрепляю вас узами брака». Юнги считает каждую секунду, посматривает на часы и одёргивает себя каждый раз, когда возникает огромное желание прокричать священнику заканчивать с никому ненужным бубнежом. — Согласны ли вы, Джеймс Паркер, взять в законные мужья Чон Юнги? У Юнги сердце в горле бьется. Он переводит взгляд на альфу, который ободряюще ему улыбается, крепче сжимая хрупкую ладонь. — Согласен. Быстрее. Быстрее. — Согласны ли вы, Чон Юнги... Юнги не дослушивает, выкрикивает громкое «да», только оно тонет в автоматной очереди. Сзади раздаются крики семьи Джеймса, вопль. Юнги отчётливо слышит, как пули вонзаются в ни в чем неповинную плоть, он зажимает уши руками, жмурясь. Не успел. Альфа рядом падает замертво, заливая под собой белоснежный пол кровью, а Юнги провожает нарастающую лужу опустошенным взглядом. В момент в церквушке становится слишком тихо, слышно только с ужасом бьющееся сердце Юнги. Даже сквозь плотно закрытые уши, Юнги слышит его тяжёлое дыхание, чувствует его молчаливое присутствие сзади. Поворачиваться сил нет, но, омега, не теряя гордости, поднимается с помощью подрагивающей руки, смотрит на священника, белое одеяние которого окрасилось в кровавый. Он стоит за спиной, смотрит в упор, словно мечтает вгрызться зубами в молочную плоть. — Очень давно я научился ненавидеть своих врагов, но еще никогда никого из них я не любил, — Чонгук стоит от брата в шаге, на его чёрной рубашке брызги чужой крови, которых почти не видать. — С каких пор я стал твоим врагом? — сцепляет крепко зубы Юнги и, сжав руки в кулаки, поворачивается к брату. Почему он решил, что обрёл смелость? В отражении антрацитовых радужек омега видит распятого голого себя, отшатывается. — С тех самых, когда ты переступил порог моего дома, решив, что не нуждаешься в моем покровительстве, Маркиза, — на лице напротив ни намёка на улыбку, по одному запаху Юнги понимает, что тот зол до крайней степени. Альфа надвигается медленно, загоняя младшего брата в загон, откуда ему больше не выбраться. А Юнги ничего поделать не может, он отступает, хотя хочется воспротивиться, накричать и сбежать. К черту Джеймса, он найдёт другого альфу, лишь бы не тонуть в этих чувствах. — Я просто делал вид, что я — это ты, — шумно выдыхает Юнги через нос, упираясь лопатками о стену. А Чонгук все не останавливается, смотрит в упор, что у Юнги страшные мурашки по телу бегут. — Теперь ты видишь, как опасно притворяться мной? — Чонгук касается кончиком носа скулы отвернувшегося Юнги, тут же хватая его за подбородок и поворачивая его лицо на себя. — Не смей отрывать взгляд. — Откуда ты узнал? — сглатывает вяжущий комок Юнги. Сил смотреть в глаза брату больше нет, но если отведёт, будет хуже. Где-то на фоне мелькает Хосок, обводящий мертвые тела оценивающим взглядом. — В пабах люди много чего болтают. Чаще всего, за них говорит виски. Такой ответ тебя устроит? — Чонгук в одно резкое движение хватает омегу за горло, чуть сдавливая. Юнги инстинктивно хватается за руки брата, раскрывая изумрудные глаза и чуть приоткрывая пухлые губы. Хосок, сидящий у тел и проверяющий их пульс, вздрагивает, резко подскакивая на ноги. Намджун дергается в их сторону, но Хосок хватает его за руку, сдавливая. — В тебе здравомыслие папы и безрассудство отца. Я вижу, как они борются. Пусть победит папа, — Чонгук сильнее сжимает хрупкую шею, с наслаждением наблюдая, как синеют места нажима под его грубыми пальцами. Он резко давит на кадык, поднимая голову вместе с Юнги, который пытается избавиться от руки. Барон смотрит на свою Маркизу, не моргая, впитывает каждый его рванный вздох, еле касается губами открытых губ, чтобы словить последнее дыхание. — Иногда я так жалею, что спас тебя от отца, который мечтал сжечь тебя заживо, — рычит ему в губы Чонгук, обхватывая зубами его нижнюю, прикусывая. Юнги жмурится и тихо пищит. — Поверь, иногда и я об этом жалею, — хрипит омега, сморгнув скопившееся в уголке глаз слёзы. — Чонгук, ты его убьешь! — кричит Намджун, которого удерживает Хосок. — Почему же ты не урчишь, Маркиза? — Пошёл ты, — закатывая глаза, скалится Юнги, а Чонгук от невероятного экстаза от вида своей Маркизы распадается. Его молочная кожа, малюсенькие родинки и чуть виднеющиеся веснушки, барон хочет поцеловать каждую. Он разжимает пальцы, а омега, больше не удерживающийся на ногах, падает, только тело его так и не касается пола. Чонгук подхватывает закашлявшего омегу, поворачиваясь в сторону столпившихся у входа своих людей. — Помогите Маркизе дойти до машин, — кидает им Чонгук и поворачивается на Юнги, прожигающего его своими сумасшедшими глазами. Чонгук готов утонуть в них. Барон разжимает пальцы и поднимается, когда его люди подходят к зашипевшему на них омеге. Чонгук поправляет пиджак и, размяв шею, идёт к выходу из церквушки, пока не раздаётся сильный удар. Юнги брыкается и шипит на пытавшихся аккуратно поднять его под локти альф. Кажется, одному быстро наскучивает такое обращение к омеге, и пока босс не видит, он хватает Юнги грубо за плечо, сдавливая, тут же получая сильный удар по щеке. Чонгук поворачивается вместе в шоке открывшим рот Хосоком. Юнги тяжело дышит, смотрит на упавшего на колени от удара альфу, а затем ставит на его спину ступню, придавливая к полу. — Ещё раз так сделаешь, я тебе челюсть сломаю. — Вот это удар. У него вместо рук подковы, что ли? — моргает Хосок, присвистнув. — Нет, только сила отца и характер папы, — также, не моргая, смотрит на брата Чонгук. Потому что смотря на Юнги, невозможно моргать, чтобы не упустить ни секунды его красоты. Юнги метает грозный взгляд на второго альфу, который поднимает руки, отходя на шаг назад. — Он и правда Маркиза, — кивает головой Намджун на направляющегося в их сторону Юнги, который с гордо поднятой головой проходит мимо альф.

🧨🧨🧨

Юнги с внимательным видом разглядывает разноцветные баночки с гелями и пенами для ванны, пока из золотистого краника льётся вода. Перед огромной ванной, расположенной в закутке ванной комнаты, располагалось огромное панорамное окно, открывающее вид над бескрайние лесополосы загорода. Юнги эти виды уже осточертели. От чего бежал, к тому и вернулся. Омега хватает бутылочку с пеной и льёт ее огромное количество прямо в воду, сразу же высыпая перламутровую пудру. Вода тут же окрашивается в нежно-розовый оттенок, а пена поднимается до бортиков, чуть выползая через края. Юнги удовлетворительно кивает и поворачивается к зеркалу в пол, что стояло у окна. Он оглядывает себя внимательно, даже придирчиво. Касается пальцами потемневших следов от рук Чонгука, который больше брату и слова не сказал, сразу скрылся на третьем этаже особняка. Юнги пятерней заправляет назад белоснежные волосы и скидывает с молочных плеч шелковый халат, который легко струится к ногам, оседая у них шлейфом. Омега переступает через него и, пробуя кончиками пальцев одной ноги воду, заходит, тут же опускаясь с облегчённым выдохом. Он расслабленно откидывает голову, замолкая и слушая тихие звуки пены. Перед прикрытыми глазами всплывали убийственные картинки прошедшего неудачного бракосочетания. Юнги настолько был одержим мыслью избавиться от своих тянувших на дно чувств, что позабыл о других людях. Сегодня из-за него погибли ни в чем неповинные люди. Хотя если бы Юнги жалел каждого, ему бы не хватило нервной системы, потому что Чонгук считает своим долгом избавиться от каждого, кто коснётся его Маркизы. Наверное, Юнги настолько привык к смертям, что даже смерть Джеймса не вызывает в нем никаких эмоций. Как вообще можно привыкнуть к такому зверству? За панорамным окном проносятся совы, которых еле видно из-за приглушённого света в ванной комнате. Юнги ненавидит, когда светло, свет режет глаза. Рядом на бортике стоит бокал с красным вином, который он подхватывает мыльной рукой, делая глоток. Хрусталь так и замирает у губ Юнги, когда он отчётливо голой спиной ощущает прошедший по ванной холодок. Омеге голову поворачивать не нужно, чтобы убедиться в чужом присутствии. Тяжелый запах карамелизированных цитрусов брата разлетается по всей комнате, отскакивает от бело-золотистых стен и вонзается прямо в Юнги. Омега медленно моргает и хищно улыбается, переводя взгляд на зеркало, видя отражение брата в нем. Чонгук все в той же забрызганной кровью рубашке и с непроницаемым выражением лица. Но он пришёл к Юнги, сам. Омега откладывает бокал и, выплескивая воду из ванной, медленно переворачивается к брату лицом, водружая локти на бортик и кладя на них подбородок. Он смотрит на Чонгука из под опущенных слипшихся из-за влаги ресниц, а тот смотрит в ответ, не отрываясь, да так, что Юнги хочется уйти под воду и утопиться. Там внутри что-то глубокое и опасное, от чего омеге легче убиться, чем принять. Только хочется до выдернутых без анестезии костей, до нервного крика и сорванного голоса. Внизу предвкушающе тянет, заставляя Юнги выгнуться в спине, чтобы молочные ягодицы показались из-за слоя пены. Чонгук молча переводит взгляд на задницу Маркизы и делает шаг, возвышаясь над вовсю скалящимся омегой. Он не устоит, Юнги знает. Это единственная игра, где омега всегда выигрывает. — Часть тебя хочет меня, не отрицай, — томно мурчит Юнги, заставляя все внутренности Чонгука скрутиться в крепкий морской узел. — У меня нет частей. — А часть меня все еще хочет тебя. И не только эта часть, где сердце, — Юнги тычет пальчиком себе на рёбра, где пожизненно будет выбито «у настоящих историй любви финалов нет». — Оно и так принадлежит только тебе. — Иного выхода у тебя и нет, я бы его выдрал из твоей груди, Маркиза. — Выдери прямо сейчас, пока я разрешаю, — шепчет ему в губы Юнги, ведёт носом, дразнит, а Чонгук хватает омегу длинными пальцами за подбородок и глубоко целует. Юнги остервенело вгрызается в чужие губы, будто он голодная кошка. Тянется пальчиками к темной рубашке, мечтая содрать ее к чертовой матери. Он вырывает пуговицы с корнем, которые исчезают в пене. Юнги скользит пальчиками по мощной груди Чонгука, наслаждаясь родным мощным телом. Сколько альф бы он не обнимал, такого, как Чонгук, больше не будет. Омега тянет барона на себя, заставляя зайти в воду вместе с ним. Пена от двух тел пуще прежнего переливается через края, пачкая мраморный пол, а Чонгук все не может оторваться от манящих губ, ладонью скользит по гладкой спине к заднице, зажимая в сильной хватке правую ягодицу и оставляя на ней красноватые следы. Из-за воды пальцы скользят, а Юнги сильнее льнет к телу брата, заставляя того спиной упереться о бортик. Омега, упираясь о плечи альфы, чуть поднимается над ним, разрывая поцелуй и смотря в родные глаза сверху вниз, улыбается слишком по-дикому. Чонгук хватает вторую ягодицу омеги и поднимает его над собой, заставляя Юнги в удивлении пискнуть и упереться руками о стену над головой Чонгука. — Что ты...? — не договаривает Юнги, стоня имя брата слишком громко, когда тот ведёт языком по внутренней стороне бедра и глубже. Юнги скребёт короткими ноготками стену, создавая противный скрип, стонет не сдерживаясь, потому что Чонгук обожает стоны своей Маркизы. Юнги возбужденной дырочкой ощущает его горячее дыхание и тихую усмешку, прикусывая нижнюю губу. Коленки начинают болеть от твёрдой поверхности стены, только Юнги слишком сносит крышу от языка Чонгука, чтобы думать о такой мелочи. Чонгук оставляет короткие поцелуи на тонкой коже вставшего члена Юнги и розоватой головке, заставляя того выгнуться в спине до хруста позвонков. — Я в тебя нож ночью вгоню, если ты сейчас же не возьмёшь меня, — шипит Юнги, готовый биться головой об стену. — Несколько часов назад ты готов был обвенчаться с другим альфой, — напоминает ему Чонгук, крепче сжимая ягодицы, будто напоминая омеге, что он все ещё в ярости. — И сделаю это ещё раз, если сейчас ты меня не трахнешь, — выкрикивает Юнги, когда кончик языка брата проходится прямо по чувствительной дырочке. Юнги не успевает уловить момент, когда с громким всплеском он оказывается перегнутым через бортик грудью вперёд, облокачиваясь о него. Чонгук одной рукой прижимает омегу рукой за шею, впечатывая в края ванной, а второй резкими движениями дергает ремень и молнию брюк. Юнги чувствует кожу ремня, которая медленно, словно дразня, скользит меж розоватых и напаренных от воды ягодиц. Юнги на грани визга стонет, когда сложенный пополам ремень рассекает воздух и опускается на ягодицу выше уровня воды, оставляя на ней красную полосу. — Ты виноват. Заставил меня переживать, — и это «переживать» звучит явно фальшиво, потому что состояние Чонгука вряд ли можно описать только этим словом. С этими словами следует и второй удар, заставляя Юнги до крови прикусить губу. — Я больше так не буду, — пищит Юнги, когда слышит третий взмах ремня. Омега жмурится, только боли и не следует. Ремень летит через него и приземляется где-то у зеркала с громким звоном. — Помурчи для меня, чтобы я тебе поверил, — шепчет ему на ухо Чонгук, наклоняется ближе, чтобы не упустить не единого звука, кладёт ладонь на кадык омеги. Юнги, сглотнув, мурчит утробно, громко, заставляя Чонгука чувствовать последнюю степень кайфа и вибрацию на горле. Чонгук рукой дергает брюки вниз вместе с боксёрами, проводит пару раз по члену и, не предупредив, толкается почти полностью. Звонкий стон-крик Юнги застывает в воздухе, а на место ему приходят звуки всплеска воды, которая попадает меж двумя телами. Юнги ломает себе ногти, когда скребёт ванну, свешанной головой, волосы которой почти достают до пола, готов приложиться второй раз, лишь бы не чувствовать разъедающее изнутри чувство. Оно чёрной густой магмой поглощает, захватывает полностью, не даёт права выбора. Чонгук толкается быстро, каждый раз впечатывая Юнги в бортик ванной и выплёскивая остатки пены с водой. Юнги кончает первый прямо в воду, а Чонгук до упора толчками наполняет его своей спермой, что белесыми каплями стекает по бёдрам Юнги и растворяется в розовой воде. — В следующий раз я просто выпорю тебя, — Чонгук поднимается, а с его тела стекают розоватые капли, повторяя все изгибы тела. Альфа переступает бортик, а Юнги даже не в состоянии подняться, он просто наблюдает за голым братом, который, подхватив махровое полотенце, возвращается к омеге. — Я устал и перенервничал, — выгибает бровь Юнги, когда Чонгук становится перед ним с раскрытым полотенцем. — А у меня стоит на тебя. Так что поднимайся и исправляй это. Юнги смотрит на полотенце и, довольно промурчав, чуть приподнимается и замирает, заставляя Чонгука окутать его и, подбросив, поднять на руки. Он выходит как есть, по его обнаженному телу стекают перламутровые капли, а Юнги сильнее прижимается к родной груди, где так приятно бьется любимое его сердце.

🧨🧨🧨

Лиен сидит один в огромном зале ресторана, где возле него крутятся почти все официанты, стараясь угодить. Омега сидит со сложенными руками и прикрытыми глазами, наслаждается медленной музыкой, льющейся из колонки, а в голове тонкие черты милого личика, которые так хочется обхватить, понюхать, присвоить себе. — Ваше ризотто, господин, — пищит молодой официант, а Лиен распахивает глаза, замирая. Похож, так похож, что ноги сводит судорогами. — Не уходи, — приказывает Лиен, а худенький официант остаётся стоять с подносом рядом, с замиранием сердца смотря, как омега пробует блюдо. Лиену создать хотя бы мнимость присутствия Юнги. Сокджин стоит у окна, протирает дуло винтовки и скалится, когда мимо пробегают симпатичные официанты. — Повар где? — Лиен откладывает вилку после пробы и смотрит в зеленоватые глаза. Другие. Эти мутные, с россыпью ржавчины, а те, словно настоящий неогранённый изумруд. — Я здесь, — раздаётся со стороны кухни спешившего к нему полного повара. Он не доходит. Лиен, не поворачивая головы в сторону альфы, метко стреляет ему прямо в лоб, и тот тяжелым мешком падает на пол. Официант вскрикивает , закрываясь подносом, будто это спасёт его от повернувшегося Лиена. — Душа моя, подай мне что-то изысканное, а чтобы я остался довольным наверняка, подай себя, — Лиен смотрит в упор, гипнотизирует своим холодным взглядом, а омега краснеет, мнётся. Он — не Юнги, но создаст его мнимость, потому что Лиену невыносимо. — Он же в прошлом, — хмыкнув, напоминает брату Сокджин, когда Лиен, схватив официанта под локоть, ведёт к подсобным помещениям. — Прошлое имеет свойство возвращаться, даже тогда, когда его не ждёшь, — смотрит на брата Лиен. — Я зависим от моей слабости, Сокджин. Поэтому утром объявим Чонгуку войну. — Но у нас не все готово! — возражает альфа, только Лиен его не слушает, грубее хватает омегу и, толкнув его к дверям, сам исчезает за ними. — Что же вы в нем такого нашли, что готовы уничтожить ради него весь мир? — задумчиво бурчит себе под нос Сокджин и, закончив протирать дуло, кидает салфетку на пол и кивает своим людям. — Приберите все тут. Его, — кивает на повара альфа. — В кислоту. Чонгука, желательно, тоже. Люди семьи Ли в непонимании переглядываются, но Сокджин им не объясняет. Перешагивает через труп и, закинув винтовку на плечо, выходит из ресторана.

У настоящих историй любви финалов нет.