в тысячный раз

вакатоши хмурится, ладонью закрывает лицо от назойливых лучей утреннего солнца и окидывает взглядом молочно-белые стены. на какую-то ничтожную долю секунды они кажутся абсолютно голыми и ничем не примечательными - даже какими-то…чужими, что ли. ни тебе фотографий в рамках, ни отчётливо бросающихся в глаза плакатов, на которых изображены люди, которых он, скорее всего, видит впервые. ни расписания пар, ни гирлянд, ни тонны всякого рода безделушек, которые сатори привык таскать невесть откуда в огромных количествах. если раньше обилие беспорядочно разбросанных тут и там вещей могло его раздражать, то сейчас? сейчас без этого всего как-то пусто. да, ушиджима отдаёт себе отчёт в том, что не всё делается сразу, что они въехали едва ли чуть больше недели назад и не успели даже толком разобрать дорожные сумки; что ещё немного - и начнутся экзамены и зачёты, и тогда уж до обустройства квартиры дела не будет никому. возможно, за долгие годы, проведённые им под одной крышей с родителями, вакатоши просто привык к обязательному присутствию дома горы всего ненужного - возможно, это было чем-то вроде привитой временем зоны комфорта. ушиджима понимает, он прекрасно понимает, что спешить куда-то нет смысла, что у них впереди не один и не два месяца (он всей душой хочет верить, что не один и не два года) - к тому же, со сменой обстановки всегда можно свыкнуться, он читал об этом в какой-то книжице про стресс и способность человеческой психики к адаптации, которую взял из университетской библиотеки. новая квартира кажется ему пустой, но, если так подумать, в пустоте можно найти нечто притягательное. есть однушка в спальном районе, за которую они платят вдвоём; когда помимо аренды деньги уходят - стоит заметить, уходят весьма стремительно - ещё и на такие банальные вещи, как еду, сигареты и периодические вылазки в центральную часть города, по-другому никак. есть подработка, которая не даёт никакой гарантии, и спортивная стипендия, рассчитывать на которую можно с трудом - но это мелочи. в конце концов, у них ещё полно времени. квартира кажется ему пустой, но ведь чем больше свободного места на стенах, тем ярче их заливает солнечный свет, правда? абсолютная правда. тёплая постель не желает отпускать ни при каких условиях - того и гляди, под мерное гудение обогревателя вот-вот провалишься в сон; вакатоши даже почти роняет книгу на колени. он зевает и переворачивает страницу, сосредоточенно вчитываясь в мелкие буквы. учебник по общей философии - далеко не самое интересное чтиво, но его график слишком забит, чтобы баловаться художкой. ушиджима сомневается, что запомнит хотя бы треть прочтённого. тендо сатори ни на секунду не сомневается, что читающий вакатоши до невозможного красив. он опирается на руки и завороженно рассматривает резкие - нет, скорей, только на первый взгляд кажущиеся такими - черты лица: широкие скулы, острый подбородок, нос с аккуратной горбинкой, сведенные к переносице густые брови. вакатоши красив - красива каждая родинка на совсем немного подёрнутой загаром коже, красивы длинные прямые ресницы и полные губы, тонкий, совсем давно уже побелевший шрам над бровью… красивый. он весь. хочется смотреть, целовать, касаться - тендо пока только смотрит. и рассказывает - оживлённо, с размашистой жестикуляцией свободной рукой, неуловимой толикой небрежности и почти детским наивным восхищением в глазах. рассказывает - и сам себя не слушает. - мне эта анатомия скоро в кошмарных снах сниться будет, - короткий смешок. сатори обнажает белые зубы, когда смеётся, и щербинку между передними. ушиджима находит это милым, - вон, канатики с корешками уже мерещатся. что тебе ещё рассказать? голос у тендо звонкий, с едва различимой хрипотцой, с послевкусием кофе из пакетиков и того самого утреннего солнца. голос тендо заполняет собой всё - в том числе пустоту пока ещё кристально-чистых стен. тендо вздыхает и заразительно фыркает, перескакивает с интонации на интонацию и ёрзает на простынях; успокаивается, наконец пристроив голову на чужом бедре, и расплывается в довольной улыбке. новая квартира кажется необжитой и пустой, но есть одна существенно важная деталь, которая, кажется, способна заполнить всю пустоту мира разом. эта существенно важная деталь - присутствие сатори. книгу приходится отложить. - он мне и говорит, не будет вам никакого автомата. для того, чтобы был автомат, - он жмётся щекой, лениво выводит кончиками пальцев замысловатые узоры на ткани, и продолжает, - нужна стабильная посещаемость. вот ты, вакатоши-кун, у тебя ни одного прогула за семестр, - вздыхает тихо, почти неслышно, но почему-то так тепло-тепло, что в груди приятно тяжелеет, - и что ты за человек такой… вакатоши слушает (по крайней мере, пытается) - тендо говорит. говорит - и задерживается пальцами на его запястье немного дольше, говорит - и плавно вырисовывает на впалом животе линии, которые может разглядеть только он сам. тендо вообще, кажется, не подчиняется никаким общеизвестным нормам и правилам - элементарно не вписывается в рамки. тендо говорит, будто бы случайно щекоча дыханием оголённую кожу, и от этого во рту пересыхает. когда тендо говорит, у вакатоши все слова разом вылетают из головы. он сглатывает. - мм, ты что-то хотел? - тише, чем до этого, словно опасаясь, что кто-нибудь посторонний может краем уха услышать запредельно-личное. когда звонкий серебристый голос сменяется шёпотом, вся вселенная теряет смысл существования. потому что его вселенная начинается там, где есть тендо сатори. ты что-то хотел? желательно, тебя иногда слов бывает недостаточно. вакатоши бесконечно ценит тот факт, что тендо не нужны слова, чтобы понять. когда слова заканчиваются вместе с остатками воздуха в груди, он бесконечно ценит то, что сатори достаточно простого кивка. тендо приподнимается, с (во всяком случае, визуальной) лёгкостью перебрасывает ногу и оказывается сверху. - и что ты за человек такой… несложно заметить - сатори улыбается. и улыбка эта - застывшая на губах, такая преступно-тёплая, такая открытая и всепоглощающе-искренняя - предназначена только ему; эта улыбка только для него и только его, никого больше, абсолютно точно единственная и неповторимая в своём роде. пройдёт не один год, и пусть что угодно может обернуться совершенно иначе, одно неизменно всегда. пусть пересохнет мировой океан или в результате глобального потепления всем материкам будет суждено уйти под воду, пусть взорвётся солнце или на землю рухнет метеорит - что-то даже через сотни веков останется прежним. и даже если всему чёртовому миру придёт конец, вакатоши каждый раз будет влюбляться в эту улыбку так, будто видит её впервые. целоваться с сатори - как ириска; нет, совсем не липко и не тошнотворно-приторно - сладко, тягуче, так, что вкус на языке остаётся ещё долго-долго. не приторно - просто сладко, просто подтаявшей карамелью на кончике языка. поцелуи с сатори - ириска: не та, что склеивает нёбо или от которой болят зубы, нет. просто до головокружения сладко, просто невозможно. он приоткрывает рот и отстраняется, мокро размазывая поцелуй от уголка губ до подбородка - совсем не липко и совсем не приторно, нет, но дышать почему-то сложней, чем обычно. с тендо всё в принципе сложней, чем обычно, но вакатоши не против. вакатоши совсем не против - он откидывает голову назад, разрешая в этот раз пересечь черту. разрешая осыпать поцелуями кадык, ключицы и плечи, коснуться выступающей венки на шее кончиком языка - нет, не приторно, просто неопровержимо и совершенно немыслимо-сладко - сорвать с губ сдавленный вздох - самый-самый первый, самый-самый желанный, самый что ни на есть настоящий. с тендо всё в принципе сложней, чем обычно. хотя бы потому, что с тендо хочется быть настоящим. по-другому просто невозможно. по-другому просто никак; сатори вжимается в него бёдрами и задушенно скулит, когда ладони сжимают его ягодицы; сатори проходится губами от мягких губ - таких податливо-родных, таких знакомых, таких настоящих - вниз, вплоть до тазовых косточек и резинки серых спортивок. до севшего голоса, до скомканной в кулаке простыни, так, что под рёбрами приятно покалывает. так, что на щеках - красно, в горле - сухо, а под одеждой - до безумия тесно. сатори невозможный - плавящийся от нежности, льнущий, горячий - с этой своей невозможной улыбкой и невозможным немым ожиданием в глазах. немым ожиданием немого разрешения в виде беспорядочно путающихся в огненно-рыжих волосах пальцев и тихого выдернутого из пугающе-ненастоящей реальности тендо, пожалуйста. с тендо сложно - с тендо горят мосты. с тендо вселенные разбиваются на мириады разноцветных осколков. но зачем нужны другие вселенные, когда у них есть эта, их собственная? бинтованные бледные пальцы тянут с бёдер плотную ткань, словно так и должно быть. но ведь это правда? тендо, тендо, тендо. он ведёт языком по члену и слизывает каплю смазки. смотрит снизу вверх из-под светлых ресниц - и пальцами выводит узоры на гладкой коже. тендо, тендо, тендо. обхватывает губами - горячо, осторожно, невозможно - двигает головой, своей такой простой и неприкрытой лаской доводя до розоватых бороздок от ногтей на ладонях и сбившегося дыхания. подстраивается под череду судорожных вдохов-выдохов, до стыдливых грудных стонов в подушку и мурашек по позвоночнику. тендо, тендо, тендо. его имя - медленно, нежно. не приторно, нет - просто до одурения сладко. истомой на губах и по всему телу. так, как и должно быть. - тендо, я…- говорить получается с трудом. кислорода в лёгких просто катастрофически не хватает. тендо, тендо, тендотендотендо накрывшим оргазмом, пульсирующим гулом в висках, разморенной усталостью в ватных конечностях и неприкрытой лаской. сатори обнимает его, сатори трётся носом о шею и улыбается. - пойдём в душ? - размазанно-заспанно, почти мурлыча. ушиджима влюбляется, наверное, в тысячный раз. как в самый первый.