Дверь моего дома визгливо простонала из-за несмазанных петель, под стать моему внутреннему крику.
Я ушёл, видя, как Антонио провожает меня взглядом полным страха и ненависти… Будто бы я раньше этого не видел. Не видел ли? О, как я смешон!.. Как низко упасть — себя обманывать и надеяться на правила вампиров, думать, что всё делал правильно. Да, Антонио — еда для меня по любым законам, за исключением человеческих — он моя жертва, и я умело скрывал всё. Если бы он стал утверждать кому-либо, что я вампир, что все эти укусы на нём сделаны нечистью — его бы сочли сумасшедшим, так как клыков моих им не увидеть во век — я могу показывать их только по собственному желанию. Или если теряю контроль…
И я потерял его сегодня. Казалось бы, я уже не ребенок, я живу среди людей и должен, обязан уметь держать себя в руках при виде любой крови.
Такой сладкой, вкусной, открыто-текущей с изрезанных рук… Разве можно так обращаться с дорогим, жизненно необходимым мне напитком?! Но я слабый, я держался недолго — когда осознал, что всё хорошо, жизнь Сальери вне опасности, голод взял верх. Но я бы назвал это не голодом, а желанием, неудержимостью, это как рвение жить, только вредящее другому. Я всегда это знал… В итоге — я уничтожил желание жить у моего Антонио.
Я сел на пол около кровати, приобняв колени и сжавшись в комок, словно под обстрелом копьями собственной совести. Не понимаю, я не понимаю, почему мне так плохо именно сейчас. Я любил Антонио, а он был со мной — был для меня жизненно необходимым человеком. И нет слов, чтобы описать его красоту в те моменты!.. Но он нравился мне несчастным. Я думал, что так и надо, это нормально и так всегда было — вампиры пили кровь, а люди молчали и тем самым спасали себе жизнь. Антонио хотел жить…
Пока в какой-то момент не нарушил понятный для меня ход вещей.
Нет мне признания нигде, мне — плачущему от любви вампиру! Меня отвергнут сородичи, но меня и не примет человек, которому я отдан душой. У нечисти душа тоже есть!
Но что значит моя боль сейчас и моё одиночество в будущем, если я не замечал и не хотел слышать о боли моего Антонио?
Совсем, совсем ничто…
***
Я уеду из города, попрощаюсь с карьерой придворного музыканта — будь что будет! Теперь, когда уже совсем поздно, я услышу тебя, Антонио, и ты будешь жить. Сумеешь, я верю, ты сможешь вернуться к нормальной жизни и забудешь о чудовище, что кусало тебя ради собственного удовольствия. Я никогда не пойму, зачем делал это так эгоистично.
Сегодня с восходом солнца я стал другим. Я уйду и никогда не встречусь тебе, как ты и просил. Если это спасёт тебе жизнь… Как же хочется верить, что ты сдержишь своё слово, и моё одиночество тебя спасёт!
***
Помнится, ты признал мою гениальность, прогоняя меня, но мне стало от этого лишь хуже — даже желая моего ухода, ты вспомнил о чём-то хорошем. Слишком хорошем для меня
такого.
Сейчас я сажусь в экипаж. В нём меня ждут немногочисленные вещи, которые я собрал за день, и около литра крови в бутылке — остальное я выпил из человека до капли, чтобы не мучаться от голода, если дорога или освоение в новом городе затянется.
— Мне должно быть мерзко от того, что я делаю, да, Антонио? — спрашиваю я у своего экипажа… Нет-нет, с ума сходить еще рано и говорить с отвергшими меня людьми — тоже!
Кучер удивлённо смотрит на меня. Мы уточняем маршрут и гонорар, и я усаживаюсь в экипаж. Вампир, что выбрал скитания по миру, и вечные прятки не на жизнь, а на смерть с себе подобными — здравствуй, это я. Молва о том, что вампир возлюбил свою жертву, как в равное себе существо, разнесётся, как дождь, и за мной будет охота. Я не раз слышал, как многим не удавалось скрыться, и их ставили перед выбором: спасать себя или человека. Некоторые действительно предавали и убивали свою любовь, но другие отказывались… Тогда смерти было две.
Это было так нормально, пока я не осознал, что жизнь Антонио мне дорога! Не только жизнь, нет, ещё и сам Сальери — его хрупкая исстрадавшаяся человеческая душа; я не эгоист, достаточно! Я заслужу прощение, я свято верю, что не сделал Сальери ничего непоправимого. Я буду молиться, чтобы он был в порядке, и не важно, что при молитвах от креста на моих руках останутся ожоги.
