автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
179 Нравится 5 Отзывы 29 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Цзинь Гуанъяо в бреду метался по кровати, сжимая в пальцах промокшие от пота простыни. Его голова раскалывалась от множества голосов, поселившихся в ней. С каждым из них приходило стойкое ощущение сумасшествия. Голос служанки в сравнении с ними казался далеким и недосягаемым — словно бы он слышал его сквозь толщу воды. Он безостановочно лепетал всякую чушь, порой весьма откровенную, но язык его заплетался так сильно, что разобрать эти звуки не смог бы даже он сам, если бы контролировал происходящее. Но, к превеликому сожалению, ситуация давно вышла из-под его контроля. Еще там, во время облавы на странно бесформенного духа, во время которой они с Сичэнем оказались с ним один на один. Никакой враждебности дух поначалу не выражал и был вполне безобиден, пока не открыл свой рот.

***

      — Я вижу тьму, — пророкотал его голос, скорее походивший на рык отчаявшегося зверя, чем на человеческий.       Цзинь Гуанъяо до побеления костяшек сжал в руке рукоять Хэньшэна.       — Столько тьмы... Липко, грязно... Так липко и грязно...       Лань Сичэнь стоял как вкопанный, никак внешне не реагируя на нежить. Ему эти слова казались странными, потому как ничего связного из них собрать у него никак не выходило, сколько бы он ни пытался. Когда ножны Цзинь Гуанъяо заскрежетали, он быстро перехватил его руку, задвигая меч обратно до тихого щелчка.       — А-Яо, — он заглянул ему в глаза и покачал головой, хмурясь с каждой секундой только сильнее.       Убить неживое мечом нельзя, если не знать, куда целиться. Этот дух чересчур странный, не похожий ни на одного из тех, что Сичэню на своем пути заклинателя довелось встретить. Вполне вероятно, что, бросься они на него безо всякого плана, ничего хорошего из этого не выйдет. Никогда не выходило.       — Ты ослеплен похотью и желанием... — снова начал дух. — Твоя ложь тебя погубит.       Сичэнь вдруг замер взглядом и сглотнул, почти не шевелясь. Цзинь Гуанъяо беспомощно бросил на него взгляд.       — Сознайся. Сознайся, сознайся, сознайся, сознайся, сознайся... — зачастил дух, срываясь на беспорядочный шепот.       Цзинь Гуанъяо невидящим взглядом уставился себе под ноги. Он был в ужасе. Да если бы он только мог! Он бы все сжег и пустил по ветру пеплом, чтобы обменять прах своих достижений на одну только возможность быть рядом с дорогим ему человеком. Но разве можно спустить ему с рук то, что он натворил? Он обхватил раскалывающуюся голову руками, жмурясь до цветных всполохов перед глазами, и стал медленно сползать по стволу дерева на землю, ощущая в конечностях невообразимую слабость.       В ушах Сичэня тонко зазвенело, и он нерешительно оступился назад, когда дух стал медленно приближаться к нему. Несколько талисманов вспыхнуло у него в руке, прежде чем нечисть смогла до него добраться. Она обожглась о вшитые в клановые одежды заклинания и зашипела, заметавшись от дерева к дереву. Больше Цзинь Гуанъяо ничего не слышал.

***

      — Господин Цзинь, — служанка дотронулась его плеча. — Господин Цзинь.       Господин Цзинь со свистом втянул воздух в легкие и едва приоткрывшимися глазами посмотрел на размытое пятно перед ним.       — Господин Цзинь, Цзэу-Цзюнь прибыл, — сказала она, не зная, как громко ей дозволено говорить.       Цзинь Гуанъяо весь сжался, рваным движением рук уперевшись в матрас. Только не Сичэнь, только не он. Он не должен видеть его. Он не должен ни видеть его, ни слышать. Особенно слышать. Иначе ему конец. Всему конец. Всему, что он скрывал. Всему, чего так долго добивался Цзинь Гуанъяо, придет конец, если Сичэнь обнаружит его здесь таким: не способным закрыть рот.       Он громко протестующе замычал, не способный выговорить отказ, потому что, как бы ни боялся того, что происходит, он хотел видеть Сичэня. Он хотел видеть его улыбающиеся губы, хотел видеть его встревоженный взгляд, хотел чувствовать его заботу, его прикосновения, его всего. Голоса в голове не позволили ему солгать.       — Я приглашу его, — сказала служанка и вышла, так и не услышав сдавленный плач Цзинь Гуанъяо, отчаянно не желавшего выпускать на свет своих демонов.       Слезы крупными каплями покатились по раскрасневшемуся лицу, а голоса в голове стали вторить его мольбам, издеваясь над ним, над Цзинь Гуанъяо, разрывая ему виски громким хохотом. Яо не смог понять, что смеется он сам. Захлебываясь слезами, он схватился за изголовье кровати и попытался встать, но тело его не слушалось, голова его не слушалась, язык его не слушался. Никто не слушался Цзинь Гуанъяо.       Удушающий, распирающий изнутри жар сводил его с ума. Его кости ломило, будто что-то давило на них внутри его тела, мышцы сильно и невыносимо больно тянуло, рот ни на секунду не желал закрываться, а слезы, не прекращая, текли по лицу, одновременно обжигая и обмораживая кожу щек и висков. Ему хотелось всего и сразу и в то же время не хотелось ничего: ни прикосновений, ни покоя, ни тепла, ни холода, ни тишины, ни шума. Ничего. Хотя шум был бы как раз кстати: он не позволил бы оставаться наедине с настырными голосами в его черепной коробке.       Лань Сичэнь обнаружил его ломко дергающимся на постели. Он крепко сжимал свои плечи, согнувшись вдвое и едва ли не касаясь лбом своих колен.       — А-Яо, — обеспокоенно позвал Сичэнь.       — Уйди, — взмолился Яо. — Ты должен уйти. Уйди, уйди, уйди, оста... Уйди!       Цзинь Гуанъяо завыл волком, его плечи затряслись, и он еще крепче вцепился в себя пальцами — так, что ткань затрещала.       — Тише, — Сичэнь успокаивающе пригладил его взмокшие волосы, смахивая их с лица. — Все хорошо. Я рядом.       — Пожалуйста, — зарыдал Цзинь Гуанъяо. — Эр-гэ, пожалуйста, пожалуйста.       Он сам не понимал, чего просит, но слова все шли у него с губ, и он никак не мог заставить себя замолчать.       — Что я должен сделать? — терпеливо спросил Лань Сичэнь, ненастойчиво отцепляя его пальцы от одежды.       — Помоги, — всхлипнул Яо. — Помоги. Я не могу. Ты мне нужен. Помоги. Пожалуйста, помоги.       Сердце за ребрами Сичэня закололо. Он смочил полотенце в рядом стоящей чаше с водой и опустил его Цзинь Гуанъяо на лоб.       — А-Яо, — Сичэнь постарался успокоить сбитое дыхание, — я прочитал несколько свитков. Голоса должны сказать, что делать. Ты слышишь голоса?       — Да. Но как я могу? — заскулил он, дрожа. — Не достоин. Я грязный. Не тебя. Не ты. Я не заслуживаю.       — Ты погибнешь, — Лань Сичэнь взял его голову в свои ладони. — Пожалуйста. Ты должен сказать, что они от тебя хотят.       — Я не могу. Эр-гэ, ты не хочешь этого знать. Ты не можешь хотеть такого, как я. Ты не обрезанный рукав. Кто захочет дотрагиваться меня? Я грязный. Я...       Дальше Лань Сичэнь не слушал — гулко сглотнул вязкую слюну, повязавшую ему рот. Пазл в голове складывался действительно скверный. Он в самом деле должен... Сделать а-Яо своим? В том самом смысле?       — Посмотри на меня, — Сичэнь наконец отмер и быстро погладил его по щеке. — Не решай за меня, чего я могу хотеть. Ты не грязный. Никогда не был. И я никогда не считал тебя недостойным.       — Эр-гэ, — снова проскулил Цзинь Гуанъяо. — Это...       — Я правильно понял? — спросил Сичэнь, сильнее сжимая пальцы на чужой скуле. — Мы должны возлечь друг с другом?       — Да, да, да, все правильно. Эр-гэ, ты правильно понял. Это так. Прошу, помоги, мне очень плохо, — против воли простонал Яо и поспешил прикусить себе язык, но отчего-то не вышло.       Одной рукой Лань Сичэнь придержал трепещущее тело а-Яо на месте, а другой неуверенно коснулся его груди, пробираясь пальцами под ворот нижней рубахи, и поджал губы, почти невесомо дотрагиваясь влажной кожи. Она очень мягкая и теплая.       Цзинь Гуанъяо дугой выгнулся на кровати, упираясь затылком в подушку, силясь вырваться из чужой хватки и спрятать пылающее от жара лицо в ткань простыней. Он крепко вцепился пальцами в предплечья Лань Сичэня, ставшего нерешительно оставлять на его щеках почти неощутимые поцелуи.       — Эр-гэ, — еще громче завыл Цзинь Гуанъяо, и Сичэнь тяжело стер с его висков новые дорожки слез. — Ты не должен. Не касайся меня. Нам нельзя.       — Отпусти мои руки, — Лань Сичэнь тревожно вгляделся в затянувшиеся поволокой глаза напротив. — А-Яо, немедленно прекрати. У тебя мало времени.       — Нет, нет, не надо, — все повторял он, когда руки Сичэня окончательно пробрались ему под одежды, поспешно стягивая и отбрасывая их в сторону, не заботясь о сохранности. — Прекрати, не трогай меня.       Сичэнь, скинув собственные одеяния, забрался на широкую кровать и подтянул Цзинь Гуанъяо, не способного на серьезное сопротивление, ближе к себе, закидывая ноги на свои плечи.       — Тебе нечего бояться, я буду аккуратным, — Сичэнь сглотнул, обмакивая пальцы в баночку масла, отыскавшуюся у кровати. — Расслабься.       — Хуань, не смей! — едва ли не закричал он, но захлебнулся слюной и стоном.       Лань Сичэнь, успокаивающе оглаживая его бедра, надавил на вход и погрузил внутрь целый палец. Цзинь Гуанъяо попытался соскочить с него. Всерьез попытался, но крепко удерживающие на месте руки не позволили и с места сдвинуться. Он обреченно захныкал, упираясь рукой в голову Сичэня, стараясь оттолкнуть его от себя. Сичэнь бросил на него отчаянный взгляд, едва ли не плача вместе с ним.       — Эр-гэ, остановись, — Цзинь Гуанъяо измученно зарыдал, снова ощутив давление на мышцы внизу. — Прошу, остановись.       — Чш-ш, — Сичэнь надломленно улыбнулся, погладив его по щеке, и развел в нем пальцы в стороны, растягивая тугие стенки. — Прости меня, а-Яо. Прости. У меня нет другого выхода. Правда нет.       Лань Сичэнь старался не думать о том, что сейчас буквально насилует своего товарища, друга, объект своей глупой, болезненной влюбленности. Ему было тошно от себя, но что он мог сделать? Его товарищ, друг, его любимый умирал. Умирал глупой, очень глупой смертью. В чем тут проблема, чья тут вина — так вышло. Лань Сичэнь не хотел этого... Хотел. Ну то есть действительно хотел. Но не так, не таким образом. Не силой вдавливать а-Яо в матрас и не в таком состоянии. Это эгоистично, очень эгоистично. Но тем не менее Лань Сичэнь не хочет, чтобы а-Яо умер. Не может себе позволить потерять свое сердце. Нельзя. Никак. Никоим образом. Он спасет его, пусть даже а-Яо и будет ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. Лань Сичэнь выдержит. Лань Сичэнь сильный. «А а-Яо? — вторит ему голос в голове. — А-Яо выдержит? А-Яо сильный?»       Сичэнь хочет заткнуть себя и свои мысли, но вталкивает в а-Яо очередной (который там по счету?) палец и плачет. Действительно плачет. Цзинь Гуанъяо выгибается в его руках, такой горячий и ледяной одновременно, и тоже плачет. Лань Сичэнь закрывает глаза. Так проще, так не видно чужих слез, хотя и слышно сдавленные всхлипы и не прекращающиеся просьбы перестать. «Смотри, что ты делаешь. Не отворачивайся. Смотри!»       Лань Сичэнь опускает ноги а-Яо вниз, смазывает себя наспех («Возбуждает роль насильника?» — смеется голос в его голове.) и приставляет подтекающую крупную головку к мягкому растянутому теплу («Заткнись. Заткнись! Заткнись!! Заткнись!!!»).       — Будет немного больно, — поломанным голосом говорит Сичэнь.       — Не надо, — потерянно хрипит Яо и захлебывается всхлипом. — Хуань, не надо.       — Прости.       Грудную клетку Сичэня сдавливает рыданиями. Он, стиснув зубы, толкается в а-Яо, в свое сердце до упора и, постоянно извиняясь, целует в губы, надеясь смягчить свое зверство. Яо не отстраняется и не кусает его за язык, когда он смеет иметь наглость коснуться им его неба. Цзинь Гуанъяо вплетает сведенные судорогой пальцы в его растрепавшуюся прическу и отвечает, скользит своим языком по языку Сичэня и не прекращает плакать. Ему больно. До ужаса больно. Но не там. Не снизу. Больно в сердце. Так больно, что хочется закричать, но он стонет, чувствуя соприкосновение таза Сичэня с его бедрами. И еще раз, и еще, пока он не теряет возможность связно думать. На его лицо капают чужие слезы — слезы Сичэня, — и он старается стереть их, не вполне понимая, кому из них двоих они на самом деле принадлежат (наваждение?). Он старается стереть их с кожи, из памяти, заставить себя забыть, как произошел их первый раз, потому что это больно. Чертовски больно.       Когда-то Цзинь Гуанъяо лелеял мечту, что у них все получится, что, выпив для храбрости, он наконец признается — и будь, что будет. Он надеялся, что сможет быть с ним рядом: проживать одну жизнь на двоих, делить с ним постель, приемы пищи, все болезни и раны и (может быть!) однажды отыскать практики — что ж, он не был уверен, что подобное возможно, но был твердо убежден, что кого-то до него это точно должно было интересовать, — мужского деторождения. Он был готов и к такому. Рядом с Сичэнем — что угодно. Но даже в самых страшных кошмарах он не мог представить, что Сичэню, эр-гэ, его милому а-Хуаню придется заставлять себя с ним спать! Мерзко, грязно. Цзинь Гуанъяо грязный. Он принудил единственного близкого ему человека к близости. Можно ли изнасиловать в принимающей роли? Еще сутки назад Цзинь Гуанъяо назвал бы эту мысль смешной. Но сейчас он понимает: да. Да — черт возьми! — можно. Его мысли постепенно проясняются, свободные от мутного дурмана, и он наконец осознает (не сквозь жар и собственную истерику — и впрямь осознает), что Сичэнь плачет. Плачет вместе с ним, давит всхлипы за тяжелым дыханием и не перестает толкаться в него — мягко, медленно, податливо. Сичэнь даже сейчас с ним нежен и не груб, хотя не должен с ним возиться.       — П... Сти... Меня, — отрывисто стонет Цзинь Гуанъяо и вжимается лбом в плечо Лань Сичэня.       — Не извиняйся, — Сичэнь теряет ритм, его сердце падает в желудок, и он рваным движением вплотную прижимается бедрами к Цзинь Гуанъяо, замирая. — Почему ты извиняешься?       Его глаза застилают слезы, и его лицо до того жалобно выглядит, что Цзинь Гуанъяо на мгновение теряет способность говорить.       — Это я беру тебя против воли, я поступаю низко и бесчестно, — хрипит Сичэнь. — Почему и здесь ты считаешь себя виноватым? А-Яо, почему?       — Я понимаю, ты не хотел разделить свой первый раз с кем-то, подобным мне, но...       — Я хотел! — задыхаясь, выкрикивает Лань Сичэнь. — Я хотел, а-Яо. Прости. Пожалуйста, прости...       Цзинь Гуанъяо замирает, в упор смотрит на Сичэня, и он теряется.       — Ты можешь ударить меня, — почти беззвучно говорит он, окончательно теряя голову от того, что творит. — Или снять мне голову с плеч, когда... Только позволь мне спасти тебя.       Но Цзинь Гуанъяо не бьет его. Он только резко сжимает его шею руками, а талию — ногами. Он так крепко прижимается к нему, что кости едва не трещат, и сам подается ближе, еще глубже принимая Сичэня в себя и сбивчиво выдыхая ему на ухо. Белая лента облаками обжигает его кожу.       — Я люблю тебя, — говорит он. — Я люблю тебя, эр-гэ. Не смей думать, что я ненавижу тебя. Я хотел тебя. Ты единственный в этом мире никогда не делал ничего против моей воли. Ты не насилуешь меня.       Лань Сичэнь тратит несколько мгновений на осмысление и принятие его слов, а после протяжно выдыхает и весь трясется, увлажняя и без того мокрую простыню. С него словно бы сбросили многовековой груз, и теперь он мог расправить плечи. Цзинь Гуанъяо гладит его по спине, постепенно успокаивая до предела натянутые нервы, сглаживая острые углы их недопонимания.       — Я люблю тебя, — слезно хрипит Сичэнь. — Почти с самой первой встречи. Всегда.       Цзинь Гуанъяо мягко улыбается и целует его в висок, ненадолго прижимаясь к коже губами. И все же не один он держал в себе это чувство. Конечно, он замечал за Сичэнем некоторые жесты, которые... Ладно. Их можно было бы списать на излишнюю тактильность. Но все равно хотелось верить во взаимность. Потому что так было проще.       — Я не смог бы жить с собой в мире, если бы знал, что ты в самом деле стал ненавидеть меня, — вдруг тихо шепчет Сичэнь, обрывая его мысли. — И, не покончи со мной ты, я сам наложил бы на себя руки.       — Дурак, — беззлобно выдыхает Яо и осторожно гладит его затылок, играясь с основанием узла налобной ленты. — Ты и впрямь дурак.       Сичэнь от подобных слов теряется только сильнее, но спустя секунду сдавленно смеется. По крайней мере этот звук сошел бы за смех, не будь они в том положении, в котором оказались.       Сичэнь не считал себя романтиком, но рядом с а-Яо ему всегда хотелось любить и быть любимым. Хотелось заобнимать, зацеловать до сильного зуда и покалывания на губах, забрать с собой, спрятать, укрыть от презрительных взглядов, заботиться о нем и о каждой его царапине до конца своих дней и показать всем и каждому, как сильно он, Сичэнь, его любит. Он готов был умереть за него и рядом с ним, оставить все, что у него только есть и было в жизни. Лишь бы только а-Яо не было больно, лишь бы его судьба могла сложиться иначе.       И уж эти чувства определенно с головой выдавали в нем романтика.       Когда движения бедер возобновляются, ни один из них не плачет. Они мягко, неторопливо целуются, сплетая языки и души. Сичэнь слегка ускоряется, проникает в его тело так глубоко, как только позволяет положение и ловит стоны губами, ласкает шею, прикусывая кожу на ней. На особенно быстрых и глубоких движениях Яо начинает поскуливать, и совсем скоро тихо воет, до боли закусывая свой указательный палец. Когда он начинает выть громче, Лань Сичэнь останавливается и осторожно касается его плеча.       — Тебе больно? — обеспокоенно спрашивает он.       Цзинь Гуанъяо выдыхает и задумывается, прислушиваясь к ощущениям в нижней части своего тела. Это не больно. Просто мышцы слегка горят. Но Цзинь Гуанъяо нравится. Он слегка ведет бедрами, проверяя свои мысли.       — Не то чтобы... — говорит он, но быстро передумывает, когда Сичэнь выходит и снова погружается на всю длину, продолжая вбиваться в него в ускоренном темпе. — Больно! Очень больно!       Лань Сичэнь виновато ему улыбается, извиняясь за грубость мягким глубоким поцелуем, и ощутимо замедляется, протягивая руку к оставленной у кровати баночке масла. Он пускает из нее тонкую струйку на место их соединения и медленно, растягивая движения, толкается, чтобы распределить смазку, а после перехватывает его в объятиях поудобнее, меняя угол проникновения, и снова движется в нем, пока Яо не выгибает на постели.       Цзинь Гуанъяо, Мэн Яо, его милый а-Яо дрожит, изливаясь на свой живот, и громко стонет, впиваясь ногтями в его спину — Сичэнь не против. Он хочет выйти, но Яо только крепче сжимает ноги на его талии и мотает головой. Сичэнь понимает его и безоговорочно продолжает двигаться, пока его самого не прошивает дрожью и он не опускается поверх а-Яо, не в силах покинуть его тело. Мокрые и уставшие, они лежат, обнявшись, и переводят дыхание. Сичэнь прижимается губами к виску Цзинь Гуанъяо, а тот невесомо гладит кончиками пальцев царапины на спине мужчины, оставленные им же.       — Что теперь? — тонким голосом спрашивает Цзинь Гуанъяо и морщится: охрип.       — Я заберу тебя в Гусу, — безапелляционно заявляет Лань Сичэнь, и Яо под ним дергается.       — Но... — он кусает себя за губу, сжимая пальцы на его лопатках. — Ты много чего еще обо мне не знаешь.       — Я знаю, — возражает он.       — Да-гэ...       — И про да-гэ, — вздыхает Сичэнь. — Ты очень много говорил, когда был не в себе.       — И ты...       — Поговорим об этом позже, — тяжело говорит он. — Но мое решение не изменится. Я не запру тебя: я не мой отец. И судить тебя я тоже не собираюсь. Что до моего отношения к тебе... Я люблю тебя. Это все, что тебе следует знать. Только... Ты готов пойти на это? Бросить все? Ради меня? Ведь ты так долго боролся за свое положение...       Цзинь Гуанъяо, не раздумывая, быстро кивает и крепче жмется к тяжело вздымающейся груди Лань Сичэня. Его положение — не больше, чем желание доказать, что, несмотря на свое происхождение, происхождение его матери, он чего-то стоит, что он имеет право быть тем, кем является. Конечно, еще это было желанием его единственного родителя, но отчего-то ему думается, что матушка поддержала бы его в этом решении. В конце концов, все, чего она хотела для сына, — счастья. А рядом с Лань Сичэнем чувствовать себя счастливым получалось практически всегда. Без особых усилий и задних мыслей. Этот мужчина простит ему все, что бы он ни сделал. Возможно, только в этом он нуждался всю свою жизнь: чтобы рядом с ним был тот, кто в трудную минуту встанет на его сторону, кто сможет понять его обиды и мотивы. И выбрасывать то, чего он так долго желал, Яо не собирается. Тем более когда Лань Сичэнь так аккуратно целует его, будто бы он самое дорогое, что у него когда-либо было и будет впредь. Они справятся. Они обязательно со всем справятся — нужно только время, которого теперь у них предостаточно.
Примечания:
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.