выстрелы в молоко

Закрывается крышка ноутбука — кажется, на полуслове оборвал Разумовского, тот едва собрался перескочить с рабочих обсуждений на пустую болтовню, как Олег попрощался. Лера снимает костюм, складывает плащ. Слышит, как отодвигается стул, как приближаются шаги. Дверь, соединяющая кухню и кладовку, открыта, всегда открыта — Лера с детства привыкла переодеваться в комнате, полной людей. Но сейчас, помедлив, прислушивается. Олег подходит к ней, но внутрь не заглядывает. Прислоняется спиной к дверному косяку и, скрестив руки на груди, негромко говорит: — Оставайся на ужин, Валер. Она пытается понять, приглашение это или приказ. — Ну… ладно, — отвечает в замешательстве. — Можно мне тогда хотя бы… — Душ в твоем распоряжении, полотенца сейчас дам, — понимает Олег ее без слов. Когда Лера заходит в ванную, там на стиральной машинке ее уже ждет стопка белых полотенец, словно в гостинице. Два больших и два маленьких. Олег на кухне ставит на огонь сковороду, коротко покашливает — видимо, у него тоже саднит горло после того, как они проторчали полчаса у горящего склада. Одежда Леры провоняла гарью, и она сразу сует ее в стиралку — ничего, Олег не обломится, развесит вместе со своими шмотками. Она включает горячую воду и переступает через бортик ванны. Из средств личной гигиены у Олега только шампунь, остро пахнущий ментолом. Надо же, она ни разу не замечала такого аромата от его волос. Только что-то терпкое, кофейное, едва уловимое… Она осекается. Быстро моет голову, избавляясь от запаха гари. Даже через костюм въелся в кожу и волосы… И закончив, понимает, что чистая одежда осталась в кладовке. Лера приоткрывает дверь. У Олега что-то шкворчит на плите. Тихо бормочет телевизор. Замотавшись в полотенце, Лера босыми ногами пересекает коридор и кухню. Олег на мгновение оглядывается на нее, она пожимает голыми плечами, а он кивает в ответ. И больше не смотрит. Дверь в кладовку она, как всегда, оставляет открытой. Одевшись, она выходит на кухню, спрашивает: — Тебе помочь? — Подай сливки из холодильника, — просит Олег. — Подумал, что стоит сделать карбонару. Карбонару едят все. Лера передает ему в руку коробочку сливок и прислоняется к тумбе рядом с плитой. — Ага. Невольно морщится. — Что не так? — Олег тут же замечает, быстро взбивая венчиком яйца со сливками. Он вообще все видит, думает она. Всегда. Любые мелочи. — От тебя гарью пахнет. Лера, прищурившись, замечает на его виске черный росчерк от пепла. Касается, стирая, и демонстрирует ему потемневший указательный палец. Олег хмурится, чешет затылок. Опускает взгляд в глубокую сковороду и льет сливки, помешивая деревянной лопаткой. — Сейчас тоже схожу в душ. Потерпишь меня еще пять минут? — После того, как я вас обоих полгода терплю, еще пять минут смогу выдержать, — хмыкает Лера. Олег усмехается. — Серый тут же возмутился бы, — вполголоса говорит он, хмурясь. — А что такого я с тобой делаю, ма шери, раз тебе терпеть приходится, — передразнивает он, и Лера хихикает — интонации именно те, который постоянно проскакивают у Разумовского. Хорошо, что его здесь нет. И все же Лера уточняет: — Сергей придет? — Нет, у него другие дела, — бурчит Олег. — Например, еще пару самоубийственных планов придумать… Он прикусывает язык, а Лера вспоминает недавний разговор — когда Олег пытался сказать о ловушке, а Разумовский легкомысленно отмахнулся. Надо же, Олег умеет затаить обиду. Лера тактично произносит: — Если тебе нужно выговориться — то я, когда ем, всегда молчу. Послушать могу. Олег гасит огонь, прикрывает скоровороду крышкой. Коротко глядит на Леру и обещает: — Пять минут — и я тебя накормлю. Он уходит в душ, а она, отойдя к окну, пишет маме, что вернется чуть позже, и отключает у смартфона звук. Она ни разу не оставалась на этой кухне одна. Не задерживалась в квартире Олега, бросала костюм, переодевалась и убегала домой, сжимая в кармане куртки проездной. Теперь оглядывается. Обстановка спартанская. Ничего лишнего. Все на своих местах. Ножи расставлены в подставке, висят поварешки на стене. И вопреки всему — не пусто, а уютно. Лера вдруг догадывается, что именно здесь, на кухне, Олег проводит больше всего времени. У него здесь место под ноутбук и зарядка для телефона, здесь книга про очередных попаданцев и потрепанная тетрадка, на которой большими печатными буквами выведено “Р Е Ц Е П Т Ы”. Не удержавшись, Лера берет тетрадь в руки, пролистывает. Каждый рецепт — на отдельной страничке. Никаких подробностей, в основном только цифры: сколько грамм взять, сколько выдержать в духовке, на какое время отправить заготовку в холодильник. На полях порой мелькают рисунки — точно не Олег делал: фривольные мордашки, иногда сердечки. Она хмыкает. Закрывает тетрадь. Четкий, почти печатный почерк Олега она ожидала увидеть; а вот рисунки Разумовского — едва ли. Не может понять, как этот псих может испытывать теплые чувства. Олег возвращается — в светлом поло, в домашних растянутых спортивных штанах, с мокрыми волосами. Улыбается, а глаза грустные: — Присаживайся за стол. И Лера наблюдает, как он накладывает на тарелки карбонару, как посыпает тертым сыром, как аккуратно кладет приборы на льняные салфетки. Давно уже подметила, что если он предлагает пообедать, да хоть кофе просто выпить — он сделает все красиво. Затем Олег ставит два бокала под вино и вытаскивает из шкафа бутылку, смотрит на нее, читая этикетку, и произносит: — Белое полусухое. Будешь? — У нас свидание? — хмыкает Лера. — У нас пятница. Так что? — Давай, — пожимает она плечами. Действительно, пятница. Что же он не с Разумовским ее проводит? Они же такие друзья, такие друзья… Вслух ничего не говорит. Олег наливает ей и себе, ставит бутылку на стол. Садится напротив Леры и желает приятного аппетита. Поначалу разговор не клеится. Они оба голодны, набрасываются на еду, Олег вскоре подкладывает себе добавки, а для Леры порция, которую он ей подал, огромна. Она запивает вином. И вдруг слово за слово — и она уже, закатывая глаза, рассказывает, как Киря пристает к ней с вопросами, с кем она по ночам встречается, не веря, что она на работе, и ей приходится отбиваться уже не только от мамы, уверенной, что у Леры есть ухажер, но и от него… Олег посмеивается: — Уж мне-то можешь довериться. После улиц едешь к своему парню? — Да, он меня карбонарой кормит, — фыркает Лера. — Нет, есть один, в тиндере постоянно пишет, типа он историк, препод в универе, но я таких преподов в жизни не видела… Да и старый слишком. — Я тоже старый? — Ну так. Еще не разлагаешься, в отличие от него. Олег смеется и подливает еще вина. Лера, сделав глоток, решается осторожно спросить: — Вы поссорились с Сергеем? — Нет, с чего ты взяла? Веселый блеск пропадает из глаз Олега. — Прости, — торопливо говорит Лера. — Карбонара роскошная… Ее уловка с переводом темы не ускользает от Олега, он хмыкает. Смотрит на бокал вина и спрашивает: — Ты не против, если я себе чего покрепче налью? Кислятина же, как это пить можно… — Да пожалуйста, мне больше достанется. И они забывают о Разумовском, на столе появляются вчерашние шоколадные кексы, Олег самокритично сетует, что духовка его подвела, а Лера заверяет, что ничего вкуснее в жизни не ела, и вообще, если б она знала, что Олег так восхитительно готовит, то давно бы уже напросилась на ужин… Вино наконец дает приятное опьянение, расслабляет. Она с полуулыбкой слушает, как Олег однажды сослуживцу надел котелок на голову, прямо вместе с макаронами надел, и как же они тогда попиздились, ему штрафбатом грозили, еле пронесло… Бутылка пустеет. Олег варит кофе в турке. А Лера понимает, что совсем потеряла счет времени. Она так давно не проводила вечер спокойно, не думая ни о ночных вылазках, ни о долге родителей, ни об учебе… Смотрит на спину Олега, стоящего у плиты, и мечтательно думает: вот бы почаще ей красивый мужчина ужин готовил и вина подливал… Тут же краснеет. Нет, Олег, конечно, красивый, но он не ее парень, и вообще, он ничей парень, наверное, а значит, в целом, ничего криминального… Лера, вспыхнув, бормочет: — Я на пару минут… И сбегает в туалет. Стоит потом у раковины, глядя на свое отражение, и кусает губы. Иногда мелькают эти мысли об Олеге, да и об историке тоже, у него крутые фотографии, шутки только тупые, и еще о парне с педфака курсом постарше… А сейчас в ней говорит вино. Да, вино, кивает Лера своему отражению. Поэтому — кофе и домой. Она тянется на кухню за запахом сигарет. Олег курит в форточку у окна. Она пристраивается на подоконник рядом с ним и просит: — Дай тоже. Он подает было ей пачку, но она мотает головой: — Нет. Один раз затянуться. Олег делает быструю затяжку, выдыхает дым, запрокинув голову, и Лера завороженно смотрит на его шею и линию челюсти. Олег протягивает ей сигарету. Поддавшись порыву, Лера обхватывает фильтр губами, сама в руки не берет, и втягивает, пока Олег держит. Чувствует табачный запах его пальцев. Прикрывает глаза. Медленно отстраняется и выдыхает, повернувшись к окну. Сквозит холодом. Чуть кружится голова. — Лер, — тихо говорит Олег, — ты фотки этого историка-то из тиндера скинь, мы с Серым пробьем его. Нормальный он или маньяк. — После твоего Серого мне никакие маньяки не страшны. Они возвращаются за стол и кофе пьют уже молча. Лера разглядывает Олега, почти не таясь. У него верхние пуговицы поло расстегнуты и видны в вырезе темные волосы на груди. У него по предплечьям бегут вены. И он возмутительно, незаконно красив. Особенно сейчас, когда волосы после душа у него подсохли, и те пряди, что подлиннее, едва заметно кудрявятся. — Лер, — смущенно зовет Олег. Она поднимает взгляд к его глазам. — Дырку же прожжешь… Он отводит взгляд. И то ли свет так падает, то ли скулы у него действительно чуть порозовели. Она улыбается. — Извини. Мне пора. Он провожает ее до двери, галантно помогает надеть пальто. Зашнуровав ботинки, она выпрямляется, смотрит на Олега. — До среды? — спрашивает она. — Ага. До среды. Отдохни немного. Само собой получается, что Лера тянется к нему обнять на прощание, чуть привстав на цыпочки. Обвивает руками шею. Вот уж чего они никогда не делали и не собирались — обнимашки на прощание… На долгое мгновение кажется, что Олег так и останется стоять статуей, но он запоздало обнимает ее за талию. Лера утыкается носом ему в шею. Вдыхает. Запах сигарет и того ментолового шампуня. А может, мерещится. Но пахнет круто. И он большой, теплый, твердый… Объятие затягивается — но Лера разрешает себе поставить такую приятную точку в этом вечере.