***
— Я думал, ты не любишь пончики. — Мне нравятся клубничные. Легкий ветерок пахнет сладким сиропом, сахарной пудрой и шоколадной глазурью, доносящимися из коробки на коленях Ангела. — Те, что с начинкой? — Мгм, — Ангел кивает, жуя и слизывая сахар с губ. Его губы, вишнево-красные и покрыты сахаром. Аки поспешно тянется за сигаретой, быстрым движением прикуривая ее и отказываясь вдыхать больше медового воздуха, не вдыхая сначала токсины. — Не мог подождать, пока я закончу? — Ангел морщит лицо, надув губы. Аки делает еще одну глубокую затяжку: — Да выживешь. Ты не человек. — Они все еще отвратительны. — Как и пончики с клубникой. — Ну, это плохое мнение. Аки усмехается: — Говорит демон. Надутые губы Ангела превращаются в суровую гримасу. Ангел молча доедает пончики, Аки докуривает сигарету. — Итак… про дом… — Да… Ангел встает, отряхивает штаны и поворачивается лицом к Аки. Когда солнечный свет прямо над ним, ему не нужен нимб для свечения. Аки несколько раз моргает, прежде чем встать. Как только он встает на ноги, он замечает сахарную пудру на щеке Ангела, инстинктивно дергается, чтобы смахнуть ее, и тот ловит его запястье руками в перчатках. — Ах, — Ангел сжимает его запястье в своей руке. — Где? Не прикасайся. — На щеке. — Люди слишком беспечны с той единственной жизнью, которая им дана. — А как насчет тех, кто решил отказаться от этой жизни? Тех из нас, кто знает, что мы можем умереть в любую секунду. — Беспечны, — повторяет Ангел. — Драматичны. — Аки вырывает запястье из его хватки и роется в кармане пальто, достает перчатки и надевает их в тот же миг. Он машет руками перед лицом Ангела, его волосы кажутся окровавленными на фоне белого, поседевшего снега на другой стороне улицы. — Так лучше? — Намного лучше. Аки берет его за руку и стряхивает сахарную пудру с щеки. Может быть, это инстинктивно (у демонов есть инстинкты?), но Ангел закрывает глаза от прикосновения, показывая веки, поцелованные солнцем. После того, как пудра осыпается с его кожи, Аки оставляет пальцы на щеке, поднимает остальную часть ладони, чтобы коснуться челюсти Ангела и слегка обхватить его лицо. Рот слегка приоткрыт, глаза закрыты, нимб на фоне солнца — он выглядел неземным. Аки мгновенно убирает руку. Он нащупывает еще одну сигарету. Ангел медленно открывает глаза, встречаясь взглядом с Аки. — Ты все убрал? — Да, — Аки включает и выключает зажигалку, предлагая сигарету Ангелу после того, как закурил свою. Ухмыляясь, он пожимает плечами и кивает, зажимая её между губами. Аки поджигает для него сигарету, пламя закрывает Ангела от его взгляда. / Улица сворачивает в переулок, Ангел хватает Аки за пальто, когда тот чуть не подскальзывается на льду. Он поднимает брови. — Спасибо, — говорит он тихо. Ангел кивает и быстро отпускает его. Он переступает через лужу, замерзшую безбожной зимой. Они молча ступают по скользкому бетону. Аки пронзает тишину мыслью, которая не прилипнет и не останется с ненадежными сосульками. — Знаешь, для демона ты довольно осторожен. Ангел усмехается: — Нет, это просто люди неосторожны. Особенно ты. — Ты не обязан беспокоиться, знаешь. Не говоря уже о том, чтобы помогать мне так сильно, как ты это делаешь. — Позволь мне тебе напомнить, что демононенавистник, сам Хаякава Аки, первым спас Ангела-Демона. — Верно, но ты не должен быть милосердным. — Ты действительно веришь, что только люди способны на милосердие? — Даже многие люди не обладают этой чертой, — уточняет Аки. — Значит, я исключение? Даже среди твоего вида? Аки поворачивается к нему лицом, наблюдая, как хитрая улыбка подкрадывается к его губам, что нехарактерно — Ангела мало что волнует, вообще ничего, на самом деле, этого недостаточно, чтобы улыбнуться, и все же в переулке Аки снова ловит его улыбающимся, улыбающимся ему, под желтым свечением его нимба. Он ему не отвечает.***
Из соображений практичности Ангел и Аки оказываются в одной постели. Так же, как и прошлой ночью, с руками и крыльями Ангела, обвитыми вокруг них обоих. Дыхание Ангела пахнет так же, как и прошлой ночью, искусственной клубникой, и Аки задается вопросом, что же он ест так часто, что от него пахнет, как от кондитерской фабрики. Он не спрашивает. Вместо этого он закрывает глаза, заставляя себя спать в минимальном тепле, обеспечиваемом теплом их тел. Он игнорирует огни машины, пытающиеся ударить его ножом, и тихое дыхание, исходящее от Ангела. — Люди такие теплые, — тихо говорит Ангел. — Что? — Ну, ты теплый. Другие люди, на самом то деле, не подпускают меня так близко. — Что ж, ну, мы живые, — Аки отвечает сухо, надеясь, что это не звучит неблагодарно или горько, трусливо прячась от богов в темноте. Убегая от богов, которые жаждут благодарности, взамен на наше существование. Он не уверен, обижается ли он на них. Он не благодарит их. Он никогда этого не делает. Никогда не делал — Я знаю, что ты живой. Я имел в виду… неважно. Аки пропускает удар, прежде чем заполнить тишину. — Ты тоже теплый, знаешь ли. Бог просит его забрать эти слова обратно. Он этого не делает. — Твоя кожа теплая, даже сквозь одежду, — лицо Аки горит в час ночи; поскольку кусочек рассвета принадлежит тьме, никто не может его видеть (особенно никакие боги). Он игнорирует свое лицо, время, комнату, сосредотачиваясь на мягком дыхании Ангела. — Хм, — протягивает Ангел, и лицо Аки горит. Проходит несколько минут. Аки считает по часам десять. — Прикасаться к твоей коже было приятно, — Ангел признается на рассвете. Кожа Аки снова краснеет. Желание закурить сигарету поднимается у него в животе. — Люди беспечны, и ты не исключение, но это было приятно. Я бы сделал это снова. На этот раз Аки что-то мычит в ответ, и Ангел застывает у него за спиной. Прежде чем они засыпают, Аки шепчет: — Ты не должен заботиться о беспечности людей. Ангел издает смешок, прежде чем засопеть.***
В последнюю ночь в холодном мотельном номере Ангел обхватывает Аки руками и ногами, прежде чем тот натянет все свои слои одежды, прежде чем наденет капюшон, прежде чем они уложатся спать. Он закидывает ноги и одну руку на туловище и бедра, вздыхая в кровать и тело Аки. Это звучит как облегчение. — Я не… — Аки собирается сказать, что он не готов, но воздерживается. Глаза Ангела распахиваются, он поднимает голову с груди: — Хм? — Просто… будь осторожен… с моей шеей. Ангел сонно кивает, осторожно ложась обратно. — Я всегда осторожен, — бормочет он в майку Аки, — это ты тут неосторожен. — Иногда я бываю осторожен, — Аки настаивает. Фырканье Ангела прижимается к Аки. Его кожа улавливает тепло его дыхания, всасывая его, он практически чувствует мягкость его щеки через рубашку. — О, да? Когда это? — Я… — Спасти демона, прикоснувшись к нему и сократив свою продолжительность жизни? Ты это хочешь сказать? Аки вздыхает, наблюдая, как голова Ангела опускается, когда он успокаивается: — Забудь уже об этом. — Никогда. / — Почему ты такой доверчивый? — Ангел смотрит на него снизу вверх. — Ко мне. - Потому что ты не причинишь мне вреда. — Зачем подпускаешь демона так близко? — Слово Макимы. Приказ Макимы, — Аки легко реагирует, испытывая искушение убрать рыжие волосы со лба Ангела. Даже с перчатками в качестве барьера он не посмел бы. Ангел дует на выбившуюся прядь. Оранжевые волосы мягко ложатся ему на лицо, щекочут бровь, блокируя обзор. Ангел снова дует. Аки воспринимает это как просьбу убрать их рукой. Ах, нет, я думаю, что осмелился бы. Аки осторожно зачесывает прядь назад, подбирая большим пальцем еще больше выбившихся прядей, заправляя их за ухо Ангела. От этого прикосновения глаза Ангела снова закрываются, на его губах застывает вздох, инстинктивный, нет, может быть, интуитивный? Нет… довольный. Довольный, но чем? Осторожно, чтобы не потревожить ни одной ресницы, Аки приглаживает рукой еще больше волос, перебирает пряди между пальцами. Так же быстро, как его глаза закрылись, они снова моргнули Аки: — Макима и это сказала тебе сделать? Руки Аки блуждают по волосам Ангела, перебирая пряди, внимательно обматывая их вокруг изгиба уха Ангела, распутывая узлы возле мочек, когда его руки проходят по волосам с изящной точностью, на которую он не думал, что способен. К черту Богов. — Нет, — бормочет Аки, его голос хриплый и сиплый, — она не говорила ничего об этом. — Ты не подчиняешься приказам, Хаякава? Аки сглатывает тошнотворную слюну, слюну, которая на вкус похожа на искусственную клубнику и сахарную пудру. — Насколько я знаю, нет, — он убирает руку с волос цвета дыни, только чтобы провести пальцами по челюсти Ангела, добравшись до его подбородка и перевернув его к себе на живот. Что происходит с человеком, который спит с демоном? С человеком, который лежит на поле среди розовых бутонов с кем-то, кто упал с небес, с кем-то, брошенным в ад за свои грехи в глазах ангелов и богов? Что происходит с человеком, который колется о шипы роз и выходит поцарапанным, не сорвав ни одного цветка из-за страха укола шипом розы? Что происходит с человеком, который не может прикоснуться к демону, но хочет этого? Шелушится ли его кожа, остаются ли после них порезы? Загорается ли огонь так, как они об этом говорят? Лицо Ангела искажается кислой, но доброй улыбкой: — Теперь ты определенно точно не должен этого делать. — Кто бы говорил. Что происходит с человеком, который ложится с неприкасаемым демоном? Аки слышит беспощадный, резкий голос Макимы: «Не прикасайся к его коже. Твоя жизнь сократится». Ангел вздыхает у живота Аки, его собственная рука в перчатке поднимается, чтобы убрать руку парня со своей кожи. — Не будь так нежен с Ангелом-демоном, Аки, — печально говорит он, как будто читает Священное Писание или неизвестную книгу правил и предписаний. — Мне больше нечего терять, — Аки отвечает серьезно. Еще больше неизведанной нежности вырывается из его рта, голос Макимы исчезает, ее предупреждения становятся бессмысленными, пока он перебирает пальцами пряди цвета дыни. Ангел издает глухой смешок, качает головой и садится. Он наклоняется над ним и тычет ему в нос. — Твоя жизнь, — он проводит пальцем в перчатке от носа к нижней губе, слегка её оттягивая, — Ты можешь потерять свою жизнь, человек. Он убирает палец, глядя сквозь него. — И я буду использовать её так, как сочту нужным. — Не позволяй мне больше красть её, — отвечает Ангел. Суровые. Вялые и незаинтересованные, но на этот раз эти слова задели за живое.***
Аки время от времени ловит на себе пристальный взгляд Ангела. Ветерок, как обычно, привлекает его внимание, когда холод хлещет его по лицу, и он мечтает о лете, он смотрит и смотрит на горизонт, надеясь увидеть проблеск солнца только для того, чтобы встретиться с глазами Ангела, с любопытством смотрящими на него. — Что? — Аки никогда не преуспевал ни в искусстве быть незаметным, ни в искусстве быть молчаливым. Ангел, как и всегда, выгибает бровь, наблюдая за Аки, как будто его поведение дало ему новое представление о данных, которые он собирает. Обычно тогда он качает головой и либо продолжает безжизненно смотреть на него, либо поворачивается, чтобы внимательно рассмотреть проходящих мимо людей. Сегодня Ангел отвечает: — Как ты думаешь, есть ли будущее? Аки бросает на него взгляд, ветер щиплет его за лицо, заставляя его еще глубже зарыться в пальто: — Что это вообще за вопрос, блять? — Будущее. Для людей. — О насколько далеком будущем мы говорим? — Он что, его развлекает таким образом? Кто знает. — Я не знаю, пару сотен лет или что-то типа того. Аки пожимает плечами, натягивая шапку поглубже на уши, когда они переходят улицу, направляясь в более оживленный район города, слишком холодный, чтобы курить, слишком холодный, чтобы ходить, слишком холодный, чтобы думать: — Думаю, тебе придется сообщить мне, если люди все еще будут жить к тому времени. Ангел издает наполовину кашель-наполовину смешок: — Кто-то, умнее тебя, убьет меня к тому времени. — Демон? Ангел посасывает свою губу: — Ты быстро схватываешь, — он делает паузу, забавляясь собой или, может быть, Аки, — но да, демон. — Ты намекаешь на то, что будущее полно демонов, а не людей? — А ты думаешь иначе? — Думаю, да. — И каким же ты его себе представляешь? — Ну, если тебя не будет рядом, это определенно будет лучшее место… Кулак Ангела врезается в его плечо, обрывая его на полуслове. Аки потирает руку, но снова смотрит на горизонт, бесконечно расширяющийся далеко за пределы атмосферы и в небытие, из которого они родились. Он думает об аде, местных демонах, о демоне рядом с ним, который выглядит святым, но все еще жаждет крови. — Может быть, будущее будет выглядеть точно так же, — Аки формулирует, побежденный. — Демоны. Люди охотятся на демонов. Демоны и люди заключают взаимовыгодные соглашения. — Это угнетает. — Да, — Аки вынужден согласиться, — так и есть.***
Когда Ангела нет рядом, дабы создать затишье в непрекращающихся мыслях Аки, его мысли все равно возвращаются к нему. Массивные крылья трепещут в тихой комнате, волосы цвета дыни проникают в его поле зрения, его руки тянутся, чтобы схватить Аки за конечности: руки в перчатках, костлявые запястья, угловатые локти. Он думает об Ангеле чаще, чем обычно, больше, чем он когда-либо позволил бы себе признаться, чтобы оставаться спокойным. Прекращение шторма. Когда Ангела нет рядом, шторм бушует. Хотя, когда Ангел рядом, внутри него поднимается еще один порыв ветра, который успокаивается только тогда, когда руки Ангела в перчатках соприкасаются с его руками. Что происходит, когда демон ложится с человеком? Может быть, это вопрос к демонам, а не к людям, не к Богу и не к небесам. Может быть, это единственный вопрос, задавая который существам из ада Аки чувствует себя комфортно. Неземные существа не известны своей добротой, но демон не будет делать выговоры и замечания так, как это делает Бог, демон будет вести тебя дальше ко греху.***
— А демоны прощают? — спрашивает Аки в другом номере мотеля. На этот раз здесь есть обогреватель. На этот раз здесь две односпальные кровати. На этот раз волосы Ангела скручены в наполовину растрепанный пучок. Ангел потягивает газировку из соломинки, его язык кружит вокруг рта, прижимаясь к зубам, губам, деснам, слизывая сахарин с поверхности. — Демоны не заботятся о прощении. Это библейская штука, Божья штука, — он машет рукой, — Ты знаешь об этом, — добавляет он, делая еще один глоток и снова облизывая губы. Я знаю. Я убиваю их, чтобы заработать на жизнь. — Хорошо, ты прощаешь меня? — Аки перефразирует вопрос в нечто более эгоистичное. Ангел поднимает брови, трубочка все еще висит в уголке его рта. — Я не обязан, — Ангел пожимает плечами. — Мне все равно на это. Аки молчит, наблюдая за ним со своей кровати, в то время как Ангел отдыхает в одиночестве, ест пончики с сахарной пудрой и играет со своей трубочкой. — Мне не нравится сокращать продолжительность жизни, но люди неосторожны и беспечны, а я не беспокоюсь о населении глупых существ. Это заставляет Аки фыркнуть: — Глупых? — Я забочусь только о себе, — Ангел пожимает плечами, засовывая в рот пончик, — как и большинство демонов, — он говорит с полным ртом. Он жует. Он сглатывает. — Впрочем, ты и это знаешь. Ты же прекрасно осведомлен, что демоны эгоистичны, особенно те, кто работает с людьми. Может быть, я одержим эгоизмом, думает он, глядя на Ангела, лениво жующего пончики. Простодушие, конечно, отвратительно в худшие дни, но смутно восхитительно в другом свете. Он думает о праведности и милосердии Пауэр и вздыхает. Простая праведность должна быть довольно приятной. Демоны тоже подвергаются наказанию. Он стирает эту мысль из головы. — Я знаю, что ты ненавидишь нас, — заявляет Ангел. — Да. Ненавижу, — без раздумий бормочет Аки. — …Я не ненавижу тебя, — Ангел говорит тихо, едва слышно, уставившись в пакет с пончиками, газировка стоит пустая на прикроватном столике. Тишина обволакивает стены, окутывает комнату прозрачной статикой. Ангел-демон обнажился, как оголенный провод, а Аки стал тем самым маленьким огоньком, готовым поджечь весь дом. Что происходит, когда демон ложится с человеком? Ну, блять. Может быть, человек, Бог, демон, кто угодно, задающий этот вопрос, должен был подумать об Ангелах, которые выглядят как Демоны, или о Демонах, которые выглядят как Ангелы. В частности, о последнем варианте. Спрашивающий человек не считал Ангела Демоном. Мерцающее пламя, вкус крови, оставшийся на его губах, его глаза, преследующие людей, как Аки преследует демонов. Ангел-демон не святой и не грешный, застрявший в подвешенном состоянии, дышащий в затылок Аки в забытые часы рассвета и открывающий для него двери, когда забывает, что не должен быть добр к нему. Доброта просачивается в то, что и подарило ему место в аду, может быть, это обман, какая-то хитрость, но когда Ангел смотрит на него слишком долго, касается его рук неуверенными пальцами, что-то говорит об обратном. Итак, что же происходит, когда демон ложится с человеком? Аки может узнать.***
Нервничающий и готовый к запугиванию. Макима пристально смотрит на Аки через стол. Ее губы подергиваются. Ее кружка с кофе дымится и стоит нетронутая между ее бледными ладонями. Честно говоря, ей трудно делать хоть какое-то выражение лица, которое не является синонимом свирепого взгляда или хмурого взгляда — независимо от того, находит ли она того, с кем говорит, забавным или скучным, ее глаза остаются сосредоточенными, всегда привлекательными. Красивыми. На грани смертельного. Что-то в этом смертельном заставляет его кожу покрываться мурашками. Но этого недостаточно. Никогда не бывает достаточно, чтобы ослушаться. Ее рот снова дергается. Она развлекается. — Ты ему очень нравишься. Аки хмуро смотрит в свою кружку с кофе. — Ангелу? — Он качает головой: — Он даже не может находиться в одной комнате со мной. Макима мычит. — Нет. — Она многозначительно говорит: — Нет, я не думаю, что это правда. — Я не… — Разве ты не спас ему жизнь? — Макима своим голосом разрезает всю его грудь, кофейную кружку, стол, стул. — Его бессмысленную, бессмертную жизнь? Человек? Спас демона? Как благородно. — Это не было… — Знаешь, ты мне тоже очень нравишься. Аки сжимает свою кофейную кружку. Чувствуя нежелательное беспокойство и нервную дрожь вокруг, он действительно польщен- — Люди не должны спасать демонов, Хаякава. Ты их терпеть не можешь. — Ее глаза кружатся, кружатся и кружатся, пока Аки не начинает сомневаться, на что она намекает. — Но ты делаешь исключения? — На ее губах появляется тревожная миниатюрная усмешка. — Думаю, я… Ее взгляд скользит по дверному проему: — А, вот и он, — она пододвигает к нему свою кружку с кофе, — возьми и мою тоже. Я скоро вернусь. — Со своей грациозной осанкой, нечеловеческой грацией она приподнимается, а затем приближается к уху Аки: — Позаботься о нем для меня, хорошо?***
Ангел отчаянно, нетерпеливо разворачивает пленку, возится с контейнером, в то время как пленка прилипает к стойке, его пальцам и контейнеру. Она накатывается сама на себя, и Ангел измученно стонет. — Какого черта ты делаешь? — Аки с удивлением наблюдает, как Ангел шарит у стойки в номере мотеля рядом с мини-холодильником. — Я пытался, — ворчит он, пластик прилипает ко всей его ладони, — сохранить эту клубнику на потом. — Так, дай мне помочь, — Аки встает, обходит кровать и подходит к стойке. — Нет. — Не будь дураком, дай мне это сделать. — Нет, уходи. — Ангел… Ангел ведет свою руку, покрытую пищевой пленкой, к Аки, попадая прямо в середину лица, удерживая ладонь неподвижной и прижатой к носу. Когда он убирает ее, пищевая пленка прилипает к лицу Аки, оседая на переносице и закрывая нижнюю половину его лица. В глазах Ангела пляшут веселые искорки, его рот остается в тонкой прямой линии. Аки вздыхает, пленка колышется от его дыхания, Ангел смотрит, как она поднимается и опускается на подбородок Аки. Закатив глаза, он делает движение, чтобы снять пищевую пленку с лица, но руки Ангела мгновенно останавливают его. Он подносит указательный и средний пальцы ко рту, удерживая обертку на месте. Рот Ангела приоткрывается, его глаза медленно моргают. — Подожди, — выдыхает он. — Какого черта ты творишь? — Аки снова вздыхает, дергая Ангела за рукав, чтобы убрать его руку от своего лица. А правда, что, черт возьми, он такое- Ангел пододвигается ближе. Аки резко вдыхает, когда Ангел подносит другую руку к его щеке, разглаживая пленку на нижней части лица. Глаза Ангела приклеились прямо к месту под носом парня. Что он, блять, такое- Он облизывает свои губы, медовые глаза трепещут. — Подожди, — говорит Аки, чувствуя, как напрягается его тело, когда Ангел подходит к нему еще ближе. — Ангел… — Его слова приглушены полиэтиленовой пленкой. Не делай ничего глупого. Ангел встает на цыпочки и быстро и тепло целует Аки в губы, прикрытые пленкой. Инстинктивно, не задумываясь, Аки снова притягивает его к себе, дергает за волосы, позволяя себе снова почувствовать губы Ангела. Поцелуй жесткий, он не пахнет искусственной клубникой, но Аки чувствует тепло Ангела под пленкой. Когда Ангел во второй раз приоткрывает рот, он прикусывает его губу и тянет, снимая пленку зубами. Его глаза медленно открываются, когда он продолжает отступать назад. Он выплевывает длинный кусок пищевой пленки. Она мягко опускается на пол. Лицо Аки, должно быть, такое же красное, как волосы Ангела, но он прикусывает язык, ожидая, что Ангел что-нибудь скажет. Зрачки Ангела сужаются, его лицо, как всегда, бесстрастно: — Спасибо, — он бормочет. — За то, что позволил мне это сделать. Аки сглатывает, кивая: — Ага. — Ты можешь помочь мне завернуть клубнику? — спрашивает он, отводя взгляд и снова поворачиваясь к стойке. — Ага, — машинально повторяет Аки, Игнорируя его горящие органы, пузырящиеся и разрывающиеся в середине груди.***
Поле пустынно. Покрытое по меньшей мере пятью дюймами снега, поле, когда-то пышущее зеленью, гниет с наступлением зимы и ночи. Только слабые мерцающие уличные фонари освещают начало поля, свет исчезает дальше в нем, снег мерцает звездами. Остальное выцветает до темно-фиолетового. Ангел останавливается, чтобы посмотреть. — Давай, сарай в этой стороне. Терпение никогда не было его добродетелью. Несмотря на рациональность и сообразительность, терпение требует практики, и в середине ужасной зимы Аки не хочет начинать эту практику. Особенно, если они собираются таращиться снег. Он продвигается вперед, пока не понимает, что Ангел не следует за ним. Раздраженный, он кричит через плечо: — Ангел. Ангел смотрит на поле, кончики его ботинок встречаются с полем там, где снег начинает покрывать землю. Сломанный, гниющий деревянный забор, стоящий между Ангелом и бескрайним ничем, которое может предложить заснеженная земля. Это то место, где Ангел-Демон решит бросить его? Посреди ночи, до рассвета оставалось больше двух часов, наполненных очарованным пурпурным сиянием снега. Он смутно реагирует на свое имя, бросая взгляд на Аки с выражением, которое он не может определить. Дурацкий уличный фонарь, нимб и снег рисуют его красивым и святым на краю пустоты. Сейчас, глядя на нежность его волос на фоне белизны снега, на ум приходят другие слова: — Ты в порядке? — Аки направляется обратно к Ангелу. Тихо Аки входит в личное пространство демона. — Я давно не видел такого снега, — Ангел наконец заговаривает, когда Аки останавливается, чтобы посмотреть вместе с ним. С каких это пор он стал таким чертовски сентиментальным? Он подавляет голос в своей голове, ну, точнее, пейзаж заставляет его замолчать. Бескрайнее ничто, напоминающее город, до краев наполненное тишиной и ничем таким громким, что могло бы охарактеризовать это, как город. — А если бы ты сбежал? — тихо спрашивает Ангел, мерцающий, как снег, Аки поворачивает к нему голову. Жалкая лампа над ними жужжит, как жук-молния, то включаясь, то выключаясь. Нимб вибрирует мягким оттенком. — Не начинай. — Что было бы, если бы ты сбежал, Аки? Что тогда? Сбежал в пустые поля и оставил охоту на демонов позади? — Ангел… — Послушай меня хоть раз, — Ангел перебивает его, не напрягая ни единого мускула, чтобы повысить голос. Он держит его таким же зловещим, как снег. По какой-то причине Аки чувствует себя так, будто над ним издеваются. Хотя снег кажется блестящим, как бриллиант, он тает, превращаясь в воду — в конце концов он исчезнет в болотистом поле, предназначенном для жизни. Жуки. Цветы. Трава. Снег не вечен. — Так что… порадуй-ка меня… если бы ты сбежал, куда бы ты отправился? — Ангел, я бы никогда, блять, не сбежал. Ангел бросает на него взгляд, который Аки хочет отрицать, который хочет больше никогда не видеть, на его лице было выражение, которое смутно напоминает ему Макиму, Пауэр, но что-то более мягкое, не такое самодовольное или беспощадное. — Если бы ты сбежал, куда бы ты пошел? — Он настаивает. Аки качает головой. — Я бы уехал из Японии. Я не знаю. Может быть. Если бы я мог себе это позволить. — Ты бы не смог, — Ангел ухмыляется в тусклом, слабом свете, он щиплет уголки и складки левого легкого Аки… или… Аки толкает его локтем. — Ты спросил, я ответил. — Ты не ответил, — Ангел пинает снег, падающий с бордюра на тротуар. — Мне все равно, куда именно. На что оно похоже? Место, куда бы ты убежал? — Я никогда не хотел сбегать. Никогда. Ни разу. Это правда, Ангел. Если бы я сбежал, я бы нашел другое такое же место, как это, и Макима нашла бы меня, и я все равно слушал бы ее. — Почему ты ее слушаешь? Почему ты так заботишься о ней? — Ангел тихо бормочет. Он пинает еще больше снега. На этот раз немного агрессивнее, и несколько белых хлопьев рассыпаются по тротуару, покрывая туфли Ангела искусственными бриллиантами. Аки не отвечает ему. / После уничтожения демона Ангел перепрыгивает через ветхий забор, ноги тонут в сугробе, создавая кратеры в кристаллическом снегу, Аки следует за ним без особого протеста. Снег сразу же просачивается к его носкам, мочит брюки, лодыжки, холод пробегает по спине. Снег — это непростительно. Ангел поднимает глаза, едва освещенный фонарями с тротуара, и медленно пробирается в темноту. Он останавливается посреди поля, поворачивается к Аки с ленивой ухмылкой на лице и падает навзничь. Его крылья трепещут, они подкидывают снег вокруг него, чтобы смягчить приземление на спину и голову. Аки слышит, как тот лениво хихикает. Аки присоединяется к нему. Он молча падает на спину, позволяя снегу смягчить приземление, но все еще чувствует твердую поверхность под собой, когда падает на Землю. — Красиво, — бормочет Ангел, Аки поворачивается к нему и видит, что он смотрит в черное небо. Звезды тускло гудят в небе, мерцая, как жалкие лампы, освещающие тротуар. Звезды менее жалки. Звезды можно съесть. Звезды могут быть леденцами. Они лежали в снегу, Аки сосредоточился на том, чтобы держать дрожь под контролем, пытаясь не обращать внимания на то, как снег сжимает его пальцы ног и пятки в своих болезненно холодных объятиях. Ангел нарушает молчание: — Ты не должен любить её, знаешь. — А ты сам разве её не любишь? — Аки спрашивает у звезд. — Люблю. — Тогда почему я не должен? — Что-то не так с этими глазами. Аки фыркает. Звезды танцуют в его видении. — Нет, я серьезно. — А ты не любишь? — снова спрашивает Аки. У него такое чувство, что Ангел говорит неправду. — Разве ты не любишь Макиму? Ангел склоняет голову набок, его ухо касается снега, укачивающего его тело. — Может ли демон по-настоящему любить? Ты бы сказал «нет», верно? Аки смотрит на него — мягкого в тусклом свете, звезды, как и его нимб, размытые, но золотые, его глаза медовые. Все светилось перед его взором. Внезапно Ангел снова переводит взгляд на звезды: — Ну что ж, — он садится, расправляя плечи, его крылья трепещут за спиной, создавая порыв холодного ветра. Поднявшись на ноги, он снова оставляет Аки позади. Аки смотрит на оставленный отпечаток, желая, чтобы снег не таял. Желая, чтобы снег, ранее покрывавший тело Ангела, мог сохраниться таким образом навсегда. Как шаблон. Как скульптура. Но снег обманчив и совсем не похож на алмазы. Снег — это вода. Аки в конце концов следует за ним. / — Я бы не стал думать о тебе плохо, — выпаливает Аки в машине, обогреватель дует против слов, вылетающих из его рта. — Меня не волнуют твои мысли или отсутствие обожания, когда речь заходит о Макиме. Это не имеет ничего общего с тем, чтобы быть человеком или демоном. Аки ведет машину, следуя за белыми линиями и надеясь, что Ангел промычит вместо ответа. Он делает это, но не более, чем через пять, минут Ангел поворачивается к нему: — У меня есть еще один вопрос к тебе, Аки. — Хм? — Ты бы заключил контракт с Ангелом-демоном? — Игривая ухмылка складывается на его губах, Аки это нравится. По крайней мере, речь шла не о Макиме: — Ты не заключаешь контрактов с людьми. Ангел действительно смеется. Смутно Аки думает о том, что он звучит не как человек, а как падший ангел. (Как бы это ни звучало). Как и парадокс, которым он является. — Ну-у, да, не заключаю, и что? Аки дразнит: — Я тебе настолько нравлюсь, ха? Ангел снова смеется своим дьявольским смехом. Аки думает, что ему это нравится, нравится гораздо больше, чем ухмылка. Он хочет услышать это снова. Он продолжает в том же духе, желая, чтобы мелодия лиры поглотила машину: — Хм, так какой бы контракт ты предложил? Какой мой орган ты бы хотел сожрать? Ты думал, что сможешь получишь мое сердце? Ангел хихикает, пока Аки не произносит слово: сердце. Колокольный звон прекращается. Аки сглатывает, белые линии остаются идеально нарисованными, четкими и блестящими в ночи, колеса автомобиля продолжают следовать за ними. Желая, чтобы то, как они никогда не колеблются, никогда не исчезают, могло быть синонимом его собственной жизненной силы. Ангел бросает на него косой взгляд; краем глаза Аки все еще может заметить тень улыбки, оставшуюся на его губах. — Ты только что предложил свое сердце демону? — Ангел говорит, из его рта и носа вырывается тихое фырканье, в машине снова раздается звон колокольчика. — Добровольно? — Он снова смеется, его глаза щурятся. — Боже, это даже не самоубийство или самопожертвование, это просто до нелепости смешно. — Ты бы отказался от моего сердца? Может быть, лежание в снегу может опьянить Ангел снова перестает смеяться, издав напоследок несколько развязных смешков, затем поворачивается, чтобы посмотреть прямо на Аки, ухмыляясь: — Аки, я бы съел его целиком.***
Две односпальные кровати, расположенные в паре метров друг от друга, не мешают Аки просыпаться под тихое хныканье Ангела. Хнычет, но лежит неподвижно, как мертвый. Такой же пугающий, как Макима, но с добавкой уязвимости. Аки скатывается с кровати, протирает глаза, смахивая сон ладонью. — М-нгел, — Аки бормочет в темноте, его босые ноги касаются ковра, в полусне он спотыкается в темноте, пока его колени не соприкасаются с кроватью, на которой лежит Ангел. — Ангел, — он повторяет, плюхаясь на кровать, наблюдая, как огромная слеза скатывается по его лицу в приглушенной комнате. — Хэй, — Аки ворчит немного громче, надеясь, что Ангел проснется, не слишком испугавшись. Он не просыпается. Идя на риск, за который Ангел наверняка накажет его, он проводит голыми руками по волосам, стараясь не касаться головы, лба или ушей. Он осторожно хватает пряди его волос, расчесывает их ладонями и пропускает сквозь пальцы. От этого прикосновения глаза Ангела распахиваются. — Аки, — слезы текут по его щекам, одна скатывается по виску. — Хэй, хэй, все в порядке, я здесь. — Ты прикасаешься ко мне. — Нет, только к волосам. Он вздрагивает, почти заставляя руки Аки скользнуть ему на лоб. Глаза Ангела расширяются от страха, он тут же вырывается из рук Аки. — Не прикасайся ко мне. Не прикасайся ко мне, Аки. Не прикасайся ко мне. На его глазах снова выступили крупные слезы. Часы щелкают с 3:59 до 4:00. Аки убирает руки, проглатывая эгоистичную тревогу. — Извини. — Я не хочу причинять тебе боль, — бормочет Ангел, Аки едва слышит его. — Ты никогда не причинял мне боли, — слабо признается Аки, чувствуя, как что-то крутится у него в груди, как стиральная машина, так эгоистично, ты хочешь, чтобы он принадлежал только тебе, и ты бы умер за него, и это тоже было бы эгоистично. — Я мог бы. Аки устраивается на краю кровати, держась на расстоянии от Ангела, который сидит, натянув одеяло до подбородка, пока слезы текут по его лицу. Кто-то должен был сказать Аки давным-давно, что демоны прекрасны. Кто-то должен был сказать Аки, что, забравшись в постель с одним из них, он почувствует, как кончики пальцев бьются о его ребра, те же самые кончики пальцев бьют его по грудине, выдергивая что-то свободное. Может быть, это его спинной мозг, отделенный от тела, забирает часть его нервной системы, которая создает Аки, Аки вместе с этими мыслями. / — Подожди меня. Аки быстро хватает толстовку, чтобы накинуть ее, натягивает носки и снова встречается с Ангелом на своей кровати. — Что ты делаешь? — Забираюсь в постель. — Здесь недостаточно места для нас обоих. — А мы не пробовали. Ангел повинуется, покорно обнимая Аки. Он колеблется, но не настолько, чтобы забраться в свою собственную кровать. — Расскажи мне о своем сне. Завтра, — шепчет Аки. — Я никогда никому о них не рассказывал. — Так расскажи мне, Ангел-Демон.***
Со лба Аки капает кровь, он вытирает ее, морщась от собственных агрессивных, нетерпеливых ладоней. Ангел стоит у кровавой ванны, кишки и останки разбрызганы и размазаны по полу. Тихо. Все еще. Ничего не выражающий, Ангел лениво поворачивается к нему, подходит к тому месту, где он стоит; его ладонь давит на порез на лбу, пачкая волосы кровью. Ангел смотрит на него, или, на самом деле, смотрит прямо сквозь него, не узнавая его, глаза цвета меда, пустые и расфокусированные. Гармонично, в движении, резонирующем с балериной, Ангел вырывает перо из своего крыла. Он намеренно использует перо, чтобы дать Аки сигнал убрать руку от пореза. Аки подчиняется, наблюдая, как глаза Ангела моргают, глядя на рану. Аки задерживает дыхание, когда Ангел подходит ближе. Перо задевает его открытую рану, Ангел несколько раз щекочет им порез, позволяя крови окрасить молочно-белое перо в ярко-красный цвет. Когда он заканчивает, Аки снова прижимает ладонь к своей голове. Наблюдая, как Ангел изучает кровь Аки на своем пере, медовые глаза следят и прослеживают красный цвет. Его глаза встречаются с пристальным взглядом Аки. Ангел крутит перо между большим и указательным пальцами, прежде чем открыть рот и положить окровавленное перо на язык, как леденец. Он немного посасывает, затем перо исчезает между его губами, и Ангел жует один раз, а затем глотает. Все это время он смотрел прямо на Аки.***
Итак, что же происходит, когда демон ложится с человеком? Демон влюбляется.