Возьми мое сердце, возьми мою душу

      Какаши смотрел из открытого окна своей небольшой комнатушки наружу, сидя с ногами на подоконнике и опираясь спиной на внутренний откос. Ночная Коноха искрилась светом зажженным в окнах чужих домов. Хатаке думал, что наверняка счастливые семьи в это время собирались за большим кухонным столом и разделяли ужин, шумно и весело обсуждая уходящий день. Только он один сейчас сидел в мрачной темноте пустой неприветливой комнатенки. Листы раскрытой недочитанной книги в его руке перебирал прохладный ветер и они тихо шелестели, как листва растущих неподалеку деревьев. Никто не ждал его возвращения домой, никто не спрашивал о том, как прошел его день, устал ли он, не поранился ли на миссии… В последнее время одиночество невыносимо сильно душило его, не давая покоя. Сердце болело и ныло от того, что рядом не было старой команды. Все погибли — Обито, Рин и даже Минато-сенсей. Больше всех Какаши скучал по своему погибшему другу, несмотря на то, что прошел уже не один год. Каждый день воспоминания об исчезающем под грудой камней Учихе выворачивали душу наизнанку. Он корил себя за нерасторопность, невнимательность и слабость. Мало того что будучи тогда капитаном отряда Хатаке позволил другу пострадать, так еще и не смог ничего сделать чтобы помочь Обито выбраться из-под придавившего его камня. Если бы только Какаши был быстрее, умнее, сильнее… Юноша хотел увидеть своего вспыльчивого постоянно опаздывающего друга и был готов отдать все что угодно — лишь бы на краткий миг встретиться и поговорить, сказать все, чем не успел поделиться с ним при жизни.       Хатаке давно был влюблен в несносного шумного Обито, но не успел открыть своих чувств. При одном только взгляде на учиховское лицо, при любом звуке его приятного голоса, мимолетном движении сердце Какаши заходилось в восторженной пляске и стучалось о грудную клетку, словно хотело выпрыгнуть и уютно устроиться прямо в руках объекта воздыхания владельца. Юный Хатаке всегда боялся, что Обито когда-нибудь услышит этот влюбленный стук и в страхе смущенно скрывал алеющие щеки под маской, стараясь успокоиться. С тех пор как друг погиб оно как будто обратилось в кусок тяжелого камня, который сковала корка вечного льда. Какаши иногда даже задавался вопросом, а бьется ли оно вообще? Жив ли он? Вчера Хатаке нашел наконец ответ на вопрос — он сам внутренне погиб ровно в тот момент, когда Обито не стало. Все это время Какаши мучился, продолжая бесцельно безрадостно существовать и хранить единственное напоминание о друге в своем левом глазу, но так не могло продолжаться бесконечно. Всему приходит конец. Настал конец и самому Какаши. Не было смысла дальше страдать непонятно ради чего будучи морально мертвым. Хатаке ни за что бы не поверил, что бывают живые мертвецы, не считая тех, кто подвергся техники Эдо Тэнсэй, если бы сам не оказался таковым.       Ночное черное небо нависало и довлело над деревней. В вышине его не светила луна, не мерцали бесчисленные звезды… Оно было пустым и безжизненным, как и многострадальная душа Какаши. Хатаке вдохнул свежий воздух Конохи полной грудью в последний раз, а потом слез с окна на пол, закрыл его и резко задернул темно-синие шторы, затемняя и без того темную комнату. Он кинул книгу на кровать и прошелся, бродя по дому словно во сне, осматривая и будто стараясь запомнить каждую мелкую деталь. Записки и отчеты на письменном столе, которые он так и не отдал, электрический чайник, недоеденный с прошлого дня обед, любимое одеяло с принтом сюрикенов… Какаши помедлил возле настенного зеркала, рассматривая себя. Чем старше он становился, тем больше напоминал отца. — Оказалось, что мы с тобой похожи не только внешне, отец, — обратился Хатаке к своему отражению и отвернулся.       Какаши взял в руки кунай и примотал к рукояти леску. Затем он закрепил его на определенном расстоянии, чтобы когда все начнется тот мог набрать необходимую скорость для сквозного прохождения через препятствие. В качестве «препятствия» Хатаке подразумевал собственную голову. Он отодвинул стул и присел у стола, не выпуская лески из рук. Увидев рамку с фотографией старой команды, он взял ее и с грустью в глазах погладил пальцем образ Обито. — Скоро мы с тобой встретимся, Обито, — прошептал едва слышно Какаши, крепко прижимая фото к груди. — Я так одинок без тебя… Настолько одинок, что хочу умереть. Здесь, на земле, я любил лишь тебя. Мой мир разрушен, поэтому возьми мое сердце, возьми мою душу… Я разделю твою боль… Я иду к тебе.       С этими словами Хатаке отставил фотографию обратно на стол, откинулся на спинку стула и приступил к делу. Он пустил поток чакры по тонкой леске, направляя ее таким образом к кунаю, чтобы придать ему разрушительную проникающую мощь. Голубое свечение охватывало оружие, постепенно принимая его форму. Когда все было готово, Какаши дернул за конец лески и кунай, напитанный чакрой, полетел, разрезая воздух с бешеной скоростью. Он вонзился Какаши прямо острием в висок и прошел насквозь, выходя с другой стороны. Кунай пролетел дальше, порвал задвинутые шторы и наполовину застрял в оконном стекле. Для Хатаке все произошло быстро и безболезненно. Тело обмякло, лохматая светлая голова упала на грудь, небрежно повиснув. Из нее сочилась еще горячая кровь, стекая по краям скул и щек на одежду, пропитывая ее. В самый последний миг взгляд Какаши зацепился за зеркало и ему показалось, что на мгновение там мелькнул призрачный силуэт его возлюбленного Обито. Затем глаза закрылись сами собой и его сердце окончательно прекратило биться в молодой груди.       Оказавшись в загробном потустороннем мире Какаши встретил отца, Рин, Минато-сенсея с Кушиной и даже свою мать, но как бы он не искал там Учиху — нигде не мог его обнаружить. — Значит ты все еще жив, Обито, — улыбнулся Какаши. — В таком случае я безумно счастлив и буду всегда ждать тебя здесь. Только не вздумай торопиться ко мне… Лучше опоздай, как всегда это делал…