Амбивалентность сердца

Вряд ли я мог объяснить ей, что этот тонкий запах жасмина преследовал меня. Куда бы я не направлялся, и из-за этого вызывал головную боль. И в кухне, где она в очередной раз готовила чай, я почти задыхался. Он забился в лёгкие, словно осадком от едкого, но смертельно приятного дыма. Всё, что я мог видеть — её образ и направленный на меня взгляд внимательных, открытых, сияющих глаз. И меня искренне интересовало: почему временами казалось, словно я мог целую вечность сидеть, просто вдыхая успокаивающий запах, забывая обо всём. И о родителях, и о том, насколько паршивым был другом, даже о том, что сам по себе являлся отвратительным человеком, полным злобы, яда и плохих комментариев.  Самым глупым было то самое ощущение, когда после очередной игры на площадке, я сидел у неё на кухне, пытаясь смотреть куда угодно, но не на неё, осознавая, насколько трудно было не разглядывать её, улавливая взгляд голубых глаз. Естественно, у меня ничего не получалось. Я то и дело глядел, как она сначала доставала чашки, ставила чайник, а после заваривала чай, при этом двигаясь словно под известную только ей мелодию, плавно, время от времени широко улыбаясь в предвкушении. А следом терпкий запах жасминового чая распространился по комнате, медленно сводя меня с ума. Я не сказал ни слова, лишь спустя почти минуту поблагодарил, глядя на свою чашку напитка. Делая глоток, обжигающий горло, почти верил, что это было способно привести меня в чувство. Но нет.  В какой момент все произошло именно так? Я не знал. В какой-то момент до удушения стало важно знать, что она рядом? В какой момент страх потери застрял где-то в подкорке мыслей? В тот миг, когда я просто панически побоялся в какой-то момент не увидеть её русую шевелюру в своём поле зрения? Или же когда осознал, что после средней школы она уйдёт в старшую и, возможно, выберет другую школу, а не ту, куда планировал податься я? Именно в тот момент я узнал, куда она хотела перевестись после средней школы. Именно этим были заполнены мысли в последние недели, последние дни лета и начало учебного года. Это становилось невыносимой пыткой.  Сейчас же, стоя в раздевалке и пытаясь сосредоточится на предстоящей тренировке, я всё ещё с трудом соображал, что со мной происходило. Ещё труднее мне было слушать разговор, начавшийся минут пять назад, когда большая часть команды покинула раздевалку, а мне из-за опоздания пришлось задержаться, спешно натягивая форму. Голдман никак не мог угомониться. Кажется, он решил обсудить с Гэйбом Тернером, одним из своих главных дружков, каждую заметную черту характера и внешности Энни. В конце концов, они пришли к выводу, что она симпатичная. Естественно, какой бы идиот не заметил тёплых, небесного оттенка глаз, смешивающихся где-то на радужке с серым, цветом грозовых туч. Хотя, вероятно, только мне довелось так хорошо запомнить этот цвет, в деталях рассмотреть его, сидя в этом оттенке отпечатки всех её эмоций. Оттенок, который бы я не забыл, даже если бы мне стëрли память. Потому что он впечатался мне в мысли чем-то таким же трудновыводимым, как татуировка или клеймо. Аналогично сложно для них было игнорировать в обсуждении её утонченную, хрупкую фигуру, и длинные волосы, которые она вечно заправляла за ухо, чисто машинально, особенно когда писала или была сосредоточена.  Это меня настолько взбесило, что я оказался готов набить им их лица. Но старательно сдерживался. Кажется, это почти стоило всей имеющейся у меня выдержки. Но лишь до момента, когда эта шайка из двоих идиотов гнусно захихикала, высказав мысль о том, что было бы неплохо начать встречаться с ней или пригласить куда-то, чтобы проверить, умеет ли она нормально целоваться. Кажется, я зрительно мог убить их двоих, если бы взглядом можно было это сделать. В этот момент мне довелось жалеть, что этой способности не было у меня. Зато была другая: возможность сполна представить, хотя бы в воображении, как бы я мог избить их. По одиночку или двоих сразу, отхватив при этом не меньшей порции ударов.  — Может вам двоим пора заткнуться и сосредоточится на предстоящей тренировке? — я скрестил руки, развернувшись и прислонившись спиной к шкафчику. Внимательно всматриваясь в их на миг застывшие лица, я надеялся, что слова возымеют хоть какой-то эффект. Но что-то пошло не по плану.  Голдман, намеренно равнодушно, пожал плечами, медленно закатывая глаза, а следом пытаясь сделать вид, словно ему совершенно наплевать, показательно зевнул, хотя спать, вероятно, хотел также сильно, как и я в данный момент лицезреть его лицо.  — А в чëм проблема, Хоаг? — теперь он посмотрел на меня, делая вид, что пытается всмотреться в непроницаемое выражение лица и увидеть хоть какие-то эмоции. — Или хочешь сказать, что ты против, если мы решим позаимствовать твою подружку?  Он наверняка знал, куда пытался ударить, и это удивило меня на какой-то момент. А я, кажется, не подозревал, что меня это действительно могло задеть насколько значительно. Сильнее, чем мне того хотелось, намного сильнее. Лишь отдалённо я осознал, что мне удавалось контролировать выражение лица и дрожь в руках от едва сдерживаемого гнева. Гнева, пронизывающего каждую косточку. Ярости, стоявшей красной неумолимой пеленой, перед глазами.  — Прекрати вести себя как придурок, Голдман, — слишком холодно, так, чтоб этим льдом можно было приморозить к месту, бросил я, а после перевёл взгляд на его дружка, показывая, что фраза была адресована им двоим. Предостережение, которое могло бы позволить им не нарываться на драку. Несмотря на ярость, я всё ещё каким-то чудом контролировал себя. И мог завидовать чёртовой выдержке и умению скрывать рвущие нутро эмоции.  — Да брось, мы ведь ещё даже не вышли на площадку, а ты уже решил, что мы придурки. Делай выводы хотя бы после игры, — Мэтью широко усмехнулся, старательно делая вид, что он обращался ко мне дружелюбно. Я бы мог поверить ему только в том случае, если бы оказался достаточно наивным, чтобы в свои четырнадцать всё ещё верить в чушь о Санте.  — Для того, чтобы понять, что вы идиоты не нужно выходить на площадку. Достаточно лишь посмотреть на вас, — мне не хотелось больше слышать их, поэтому я даже не дал им возможности ответить. Развернувшись, я вскоре оказался в спортзале и оглядел нашу шайку, а также тренера. Он смотрел воодушевлëнно на нас всех, словно бы искренне верил, что из нас что-то могло получиться. Как же наивно это было. Ведь большинство из нас были совершенно бесполезными. Да и я ощущал себя именно так из-за идиотской, бессильной ярости, текущей по венам вместо крови.  Игра в спортзале, вместе с необходимой частью тренировки, прошла слишком быстро. Я старался не обращать внимание на ту двойку, которая разозлила меня. И мне вполне удавалось это, но лишь до того момента, пока Мэтью не решил взять меня в противники в соревновании один на один, которое решил устроить тренер Менсон. Мужчина средних лет время от времени отвлекаясь от книг и пособий, каким-то образом умудрился выбрать именно нас двоих.  Я был очень раздражён после того разговора в раздевалке, в то время как Мэтью чувствовал себя хозяином положения, словно паразит питаясь негативом, явно исходящим от меня. Он играл хуже меня, я это знал. А также знал, что, не сумев сосредоточиться, становился для него не таким грозным противником, каким мог бы быть. Естественно, он воспользовался этим. А также тем, что тренер не наблюдал, а поэтому старался толкать меня и выбивать мяч как можно более агрессивно и грязно. Мне удалось отвоевать всего на несколько очков меньше. Я планировал собраться с силами, однако в последний момент тренер поднял голову и сказал, что на этом хватит, а после сказал начать какой-то очередной способ тренировки из учебника. Досада засела острой иголкой где-то под кожей, принося отвратительное ощущение. А текущий день обещал меня доконать, хотя повезло, что он проходил не так медленно, как мог бы. 

***

— Ты выглядишь ещё более серьёзным, чем обычно, — Энни на какой-то момент остановилась, повернулись ко мне и сосредоточенно рассматривая. Она вряд ли рассчитывала получить ответ, но всегда интересовалась. Каждый чëртов раз.  — Ничего особенного, — кривая ухмылка, показывая молю ложь, привычно растянулась на губах. Сколько раз я подобным образом врал ей? А сколько скрывал? И сколько, в конце концов, врал самому себе?  Энни недоверчиво поджала губы, прикусив их. Мне пришлось спешно отвести взгляд и сосредоточить его на доме, который мы проходили. Всего лишь одно сооружение отделяло нас от её дома, не больше двухсот метров, или около того. Я же вспомнил дурацкий разговор Мэтью и Гэйба.  Каково было поцеловать её? Какими бы по ощущению показались её губы: мягкими и нежными, как она, или же такими же шершавыми и сухими как мои собственные? Эта мысль на какой-то миг оказалась в голове, но я также спешно убрал её. Спрятал так далеко, как смог.  — Рэй? — на этот раз Энни потянула меня за рукав кофты, накинутой сверху, заставляя посмотреть на неë. Что я и сделал, замечая как выражение лица девушки стало сосредоточенным. — Да что с тобой?  Я лишь выдернул кофту из её рук, покачав головой. Чувствуя себя глупо, я, кажется, впервые чувствовал что-то вроде стыда. Идиотское чувство, подбирающееся как нечто липкое и отвратительное. Я провёл рукой по волосам, сделав неосознанный жест, выдающий волнение, а следом постарался вернуть своему выражению лица более собранный, а не растерянный вид.  — Всё в норме, лучше иди домой, родители, должно быть, тебя заждались, — цокнув языком выдал я, а после наконец-то сумел прийти в себя, когда Энни спустя какое-то время быстро побежала в сторону своего дома. Мне пришлось, как всегда, зайти домой, чтобы достать мяч и переодеться, а после направиться на площадку, чтобы побыть в одиночестве ближайший час. Игра в баскетбол, особенно когда я был один, без внимательного взгляда голубых глаз Хейман, всегда больше походила на попытку разобраться в мыслях и себе. Хотя сейчас я скорее пытался разобраться в том, что чувствовал. Это вызвало небольшое раздражение, которое на себя перенимал мяч. Словно бы я мог на нём вместить все сомнения и гнев. Я в очередной раз вёл мяч, когда меня отвлекло уведомление. Я кинул мяч, промазав мимо корзины в пятый раз за тренировку, из-за спешки и отвлечëнности, а после направился прямиком к смартфону, разблокировав его и глядя на СМС от Энни. Быстрым, слегка взволнованным и раздраженным движением руки я убрал тёмные пряди, вечно лезущие прямиком в глаза, а после попытался сконцентрироваться на написанном. Энни довольно плохо давались точные науки. И, кажется, то, что она не могла решить одну из не слишком сложных задач только подтверждало это. Я огляделся, осознавая, что на улице не мог толком объяснить решение примера. А значит мне необходимо было вернуться домой. Я быстро набрал ей, чтобы она подождала пятнадцать минут, это время которое мне необходимо было, чтобы добраться домой, а после пошёл за мячом. Домой я вернулся даже раньше, поднявшись по ступенькам дома уже спустя десять минут. Однако, открыв дверь, я едва не врезался в женщину, лет тридцати пяти. Тёмные пряди волос были уложены в идеальной укладке, а яркий макияж был призван максимально исказить черты её внешности. Однако я прекрасно мог вспомнить, кто это. Ведь её я замечал довольно часто. Либо у нас дома, либо в компании отца. Я не знал, как звали его любовницу, да и не хотел интересоваться этим. И, кажется, если бы знал, то это меня злило бы лишь сильнее. — О, прости, я едва не задела тебя, — её голос был мелодичным, но до ужаса высоким. Я отшатнулся, непроизвольно выдавая раздражение и отвращение единственным жестом. На какой-то момент стало интересно: есть ли у этой женщины муж, и если есть, знает ли он, насколько отвратительно с ним поступают? И если он был, я даже не мог решить, какой из двух вариантов был бы для него хуже. На самом деле, оба были слишком паршивыми, так что рассуждать об этом почти не имело смысла. Она, кажется, рассудила мой жест правильно, так что лишь поджала накрашенные губы и обошла меня. Я же слишком быстро поднялся наверх. Злость куда-то нужно было деть, и я не собирался молчать. С меня хватило молчания, оно вызывало лишь отвратительную тошноту. Хотелось наорать на родителей, попытаться что-то разрушить. Откуда во мне была эта злость? Она появилась из-за предательства? Из-за ощущения вечной лжи? Или того, что я теперь не мог верить ни им, ни их показательной игре в идеальную семью? Да вообще, возможно ли было подобие счастья в таком мире? В мире, где притворство загораживало собой все. Почему я просто не мог быть дураком в блаженном и совершенно бестолковом неведении? Вероятно, потому что я всегда был слишком наблюдателен. И, чаще всего, именно к тому, чего бы мне стоило не замечать. Я ворвался в свою комнату. Я не знал, что собирался делать, да и, в общем, с трудом соображал. В мыслях и крови бурлили лишь гнев и ярость. Кажется, они взорвались, обрушив на мою голову лишь тупую ноющую боль. Я сел за стол пытаясь, как бывало обычно, уйти в книги, формулы, записи. Но с каждой секундой гнев все больше овладевал мной, даже несмотря на то, что я минут двадцать пытался пояснить Энни очередную формулу по переписке, в последний миг вспомнив об обещании помочь. В какой-то момент я услышал довольно тихий, словно даже немного нерешительный стук в дверь. Хотя её открыли без моего ответа, и я заметил отца, невольно убравшего большой ладонью свои непослушные волосы назад. Это от него я перенял эту глупую привычку? — Ты что-то хотел, — это не был вопрос, констатация факта, хотя, кажется, говорил я всё равно излишне зло, через силу пытаясь выбросить с головы образ женщины. Именно с ней отец проводил время, тогда как Лора проводила свою часть времени с другим мужчиной. —Мне показалось, я должен был что-то сказать, ты ведь встретился с Хлоей, верно? Из-за этого двери, когда ты зашёл, едва не повылетали с петель? — Это имеет смысл? Я его не вижу, — очередная резкая фраза, после которой мой родитель, словно проделывал подобное тысячи раз, покачал головой. А после он прошёл в комнату, сев на кровать и сминая простыню, которую я не так давно успел поправить. И зачем он всё портил, чëрт возьми. Зачем он тут, чего добивался и зачем решил устроить этот глупый разговор? Я не видел в этом ни малейшего смысла. — Просто мне кажется, ты воспринимаешь все это излишне близко к сердцу, — он скривил губы в подобии улыбки, отводя взгляд. Из-за неловкости, или же из-за того, что не хотел смотреть мне в глаза, чувствуя вину. — Мы с матерью просто решили, что так будет лучше. — Излишне? Я считал, что у меня нормальная семья… До тех пор, пока не узнал о том, что вы всё время лгали. Не только мне, всем, — я обвел рукой комнату, хотя имел в виду, конечно же, родственников, которые, кажется, даже не думали о том, каким образом поступили Крис и Лора. — Я видел, всё видел, но вам оказалось плевать. Совершенно плевать не только на семью и меня, но и на всё, что когда-то сами вы пытались создать. Дребезжащий тон, едва ли не выдавал ярость, но, кажется, именно это мне и было необходимо. Хотелось всё высказать им, правда также сильно хотелось куда-то уйти, чтобы не видеться с ними. Кажется, поэтому я отвёл взгляд, снова глядя на кипу тетрадей и учебников. — Этому были причины, — слишком спокойно ответили мне, я же сумел лишь на миг скривить лицо от гнева. Отчаяния, никак не покидающего меня. — Вы никогда не любили друг друга, а пытаясь создавать видимость, словно это не так, делаете только хуже, — уверенность моего голоса и спокойствие, кажется, удивили отца. Я же только сильнее сжал в руке ручку, которой писал конспект. — Рэймонд, — строгий голос и моё полное имя, произнесëнное отцом, должны были заставить меня успокоится, но, кажется, возымели совершенно обратный эффект. — Я не перестану быть им, а вы не завершите своё представление. Так что пора прекратить тратить ваше и моё время на все это. — Я не скажу Лоре, что ты знаешь обо всём этом. Она хотела скрыть от тебя, — отец, кажется, отступил, наконец-то осознав, что для нотаций и нравоучений слишком поздно. Я же был рад, что он наконец-то осознал это. — Я не буду ничего рассказывать ей, и прошу тебя поступать также. Не стоит расстраивать её. После этих слов он наконец-то поднялся, выйдя с комнаты. Он пытался что-то изменить своими словами? Но сейчас его попытки были совершенно не вовремя.

***

Отец ушёл, а у меня в ушах всё ещё звенели его слова. Хотелось закрыть руками уши, лишь бы не слушать. Но, кажется, это было бесполезно. Также бесполезно, как и верить в то, что вовсе может существовать что-то искреннее между людьми. Они всегда лгут друг другу, всегда что-то умалчивают, всегда что-то скрывают. Я не хотел, чтобы это становилось моей реальностью. Но, кажется, именно в эту реальность и попал. Не зная ни того, к чему это может привести, ни того, что делать. Это слегка походило на панику, страх, пронизывающие каждую клеточку тела в попытке достать к самому сердцу. В какой-то момент злость переполнила чашу терпения. В тот момент, когда я услышал, как пришла Лора, или же Лаура, каким было её полное имя. А после, совершенно спокойно, звонко она разговаривала с отцом. Я резко вскочил с места, опрокинув учебники и тетради на пол одним движением рук. Хотелось ещё что-то разрушить, но я был слишком в состоянии оценить, к чему может привести вспышка ярости. Мне отчаянно сильно было необходимо закричать, но я лишь схватил рукой волосы, оттянув их до боли в голове. Если бы мне это помогло, я бы их вырвал. Но это, опять-таки, было совершенно бесполезно. Мои глаза автоматически стали шарить в поисках смартфона. А когда он нашёлся, я схватил мобильный, мгновенно набирая сообщение. Это просто нужно было, чтобы отвлечься. Я был уверен, что Энни ответит что-то такое, что заставит задуматься о чём-то совершенно другом. Заставит забыть, даже если на короткое, довольно мизерное мгновение. «Надеюсь, ты успела сделать эссе к следующему уроку литературы?» — довольно глупый вопрос, и я даже не знал, в самом ли деле разговор о чём-то таком вроде учёбы, мог отвлечь. Хотя сейчас был готов почти на любую глупость, способную убрать мысли. «Только закончила его. Кажется, миссис Блэйктвуд придётся потратить уйму времени, чтобы разобрать мой почерк» — я усмехнулся, на этот раз качая головой и поражаясь тому, как подобное могло действовать. Она действительно помогла. Одной фразой заставила вспомнить её почерк, всегда слегка небрежный, словно она слишком торопилась всё записать. А следующей картинкой я представлял учительницу литературы, которой придётся его разбирать. Кажется, Энни была права, и на это обещало уйти уйма времени. Я порой не мог понять, видел ли в Энни что-то вроде света, необходимого для того, чтобы нормально существовать, или же просто восхищался её постоянной улыбкой, кажется, почти никогда не покидающей мягкие черты лица. И лишь в тот момент, когда я осознавал, что не хотел бы, чтобы она уходила, хотел бы, чтобы она улыбалась всегда, в мысли закрадывалось нечто вроде паники. Каждый раз, когда я невольно осознавал, насколько важной казалось её присутствие для меня. Слишком важное, слишком выворачивающее наизнанку, чтобы просто игнорировать, но именно так я и поступал. Кажется, надеясь, что ошибался. Искренне пытался поверить в то, что это было не так. «Думаю, было бы занятно за этим понаблюдать» — мой ответ был отправлен запоздало, и сейчас, сидя на кресле и глядя на разбросанную кипу школьных предметов, я размышлял. Мысли всё равно приходили в настоящую панику в каждую минуту ожидания. Я прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Но мне это отчаянно не удавалось сделать. Даже то, что я мучал свои волосы, не помогало избавиться от чувства волнения. Они сейчас горели под пальцами от того, насколько сильно я оттягивал их, невольно выдавая совершенно все эмоции. А хотел бы я избавиться от всего этого? Наверняка, да. Хотя я не был уверен, что в те моменты, когда Энни улыбалась, не поменял бы своё решение. Но в такие моменты, как этот, я был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы моё существование стало проще. Если бы эмоции стали проще. Лишь бы это прекратило каждый раз переворачивать мой чëртов мир. Но ещё одно сообщение, и сердце снова теряло свой ритм, а я, как утопающий, со всех сил хвастался за спасательный круг.