Васильки

- Черт тебя побери, Лань Сичэнь, ты же уже взрослый ответственный человек! - кричит Лань Цижэнь, пока краснеющий племянник, босой и растрепанный стоит у входной двери, пойманный с поличным в середине ночи. Уши у Сичэня горят, как два факела: он не привычен к крику. Дядя всегда был строг и требователен к Сичэню, так как возлагал на него большие надежды и считал своим преемником в семейном бизнесе. Картинная галерея Ланей была широко известна на всю округу, а в таком бизнесе без идеального имиджа никуда. Что скажут уважаемые покупатели и спонсоры, если заметят племянника в таком неприглядном виде? Сам же наследник и преемник вдруг решил взбунтоваться: последнее лето перед началом университетской жизни проносилось слишком быстро, а за ним – тяжелая учеба, стажировки, работа, семейный бизнес, и никаких больше беззаботных каникул… Зная это, Цижэнь не сказал бы ни слова. Можно игнорировать припухшие искусанные губы, кричащие метки на шее и безобразный растрепанный вид, но как не взбеситься, если племянник заявился домой в середине ночи в чужой футболке? Грязно-сиреневая безвкусная пакость, на груди – широкими мазками иероглифы. Всего лишь имя – Цзян Чэн – но чье! Хулигана, бездаря и позорища! И что только видит в нем Сичэнь, зачем подружился и разрисовывает теперь чужие футболки? Трата времени и таланта племянника! Сичэнь слушает все обвинения, все упреки и угрозы. Надо только перетерпеть это, еще ночь и немного утра – и потом все снова будет хорошо. Как только они с А-Чэном снова сбегут.

***

По правде говоря, еще год назад Сичэнь и сам бы на себя раскричался за общение с Цзян Чэном. Высокий, угловатый и постоянно хмурый паренек в черных драных джинсах и выцветших футболках слыл главным хулиганом округи, и быть замеченным в его компании было попросту неприлично. Однако их младшие братья подружились в школе, и Лань Сичэню и Цзян Чэну пришлось иногда бывать в одной компании. Пока младшие безумствовали под предводительством безудержного Вэй Ина, старшим приходилось за ними вдвоем присматривать. Первые недели были мучительно неловкими: образцовый Сичэнь старательно и демонстративно читал учебники для будущего поступления, пока недовольный Цзян Чэн слушал музыку или копался в телефоне. То в школе, то в кафе, то на скамейке около любимого скейт-парка Лань Ванцзи – рядом, молча, напряженно. А потом оказалось, что Цзян Чэн слушает те же группы, читает те же блоги и собирается в тот же университет. А еще - за несколько недель Сичэнь ни разу не видел никакого обещанного местной молвой хулиганства и бесчинств. Грубость и обсценная лексика – этого было в достатке, но какой подросток таким не грешит? А ко всему прочему выяснилось, что тот умеет играть на гитаре, много читает и отличает экспрессионизм от модернизма. А еще – он не любит магазинную газировку, но умеет сам делать имбирный лимонад и носит его в собственноручно разрисованном термосе. Он смешно щурится, когда у него чешется спина, громко ругается на брата и тихо благодарит посторонних, засыпает в обед, если его не тормошить, обожает собак и носит в рюкзаке пакетики с кормом для них, любит плавать и ненавидит рано вставать, смотрит в глаза собеседнику, если ему интересна тема, и закатывает глаза, когда говорят скучные вещи. У него мелодичный, глубокий голос, и вибрирующий, бархатный смех, и ко всему прочему, он безумно вкусно пахнет – одеколоном, кожей широких браслетов и собой, и часто кусает губы – и вот бы не только свои… Когда Сичэнь ловит себя на этой мысли, спасать его поздно. Они с А-Чэном уже подружились, в доме Цзян уже есть его кружка, тапочки и подушка, и они уже встречаются не из-за младших братьев, а чтобы вместе сделать домашнюю работу, или послушать подкаст, или молча поделать свои дела… Они чинят старый велосипед Цзянов – неделя во дворе, замерзшие руки и заляпанные маслом лица – и теперь можно ездить по городу и за него, кричать с холма в небо и рвать полевые цветы домой. Сичэнь заглядывается на А-Чэна, беспечно складывающего руки за головой и несущегося вдоль дождевой колеи, и оба летят на обочину, прямо в васильки. Оцарапаны локти и разодраны джинсы, но – рука в руке, и никто не спешит подниматься с земли. Двое молодых отлично ладящих парней – что же такого, если они постоянно касаются друг друга? Нет ничего криминального в соприкасающихся коленках, и переплетенных ногах на тесном диване, и в руке, лениво перебирающей пряди волос. Сичэнь не знает, что с этим всем делать. Какое-то время он был уверен, что он асексуал, и втайне гордился своей устойчивостью к сумасшедшим вспышкам гормонов и влюблённостей вокруг. И вот он нашел человека, сны о котором заставляют его просыпаться посреди ночи, возбужденным и взвинченным. И тем страшнее ему оставаться на ночь у Цзянов – лицо спящего А-Чэна так трогательно нежно, что он боится сорваться и сломать такую странную, невероятную их дружбу. Знает ли Цзян Чэн, что делает, когда шатается по дому без футболки? Понимает ли, что творит с несчастным Сичэнем, когда с кривой своей усмешкой ложится ему на колени с книжкой? Так же бьется в темноте его сердце, когда он бездумно выводит кончиками пальцев круги на руке лежащего рядом Сичэня? Пытка, пытка и мучение! А потом наступает пора экзаменов. За зубрежкой и повторением совсем нет времени для встреч и ночевок, и Сичэнь изнывает от нетерпения. Последняя неделя проходит почти без общения, только пара сообщений – «удачи», «не забудь документы». Но после последнего экзамена Цзян Чэн ждет его у галереи, к вящему неудовольствию дядюшки Цижэня, и Сичэнь еле сдерживается, чтобы не побежать к нему и не стиснуть в объятиях. Они говорят совсем мало, чувствуя, как несколько недель разлуки обострили их странные чувства, и искрит между ними что-то неуловимое, что делает их неловкие касания томящим обещанием чего-то большего. На каникулах младшие братья со своими друзьями срываются за город, на озеро. Лань Сичэнь и Цзян Чэн едут с ними, но, не сговариваясь, уходят от шумной толпы подальше вдоль берега. Вокруг только тихая природа: березы, лещина, зеркало озера да пение птиц. Цзян Чэн расстилает покрывало и снимает майку, готовясь поплавать. - Идешь? – грубо спрашивает он Сичэня. Но Ланя не обмануть. Его голос хриплый и дрожащий, и стягивая футболку, Сичэнь не сводит с него глаз. От взгляда А-Чэна у него начинают стучать зубы – прямо в летний полдень. В воде им проще справиться с неловкостью. Цзян Чэн наконец начинает улыбаться, оказавшись в своей стихии, и Сичэнь развлекает его, вылавливая в прозрачной воде мальков. А потом у Цзян Чэна вдруг чешется спина – он смешно морщит нос, и Сичэнь по привычке разворачивает его спиной к себе и проходится ногтями по спине. Раз, другой. Гибкое тело под его руками чуть выгибается, и Сичэня будто током пронзает. Все его запретные мысли, все потаенные желания и грязные сны тут, надо только осмелиться… Его руки проходятся по спине, плечам, спускаются к бедрам, а Цзян Чэн не отталкивает, не возмущается, нет. Он только откидывает затылок на плечо Сичэня и издает полустон-полувздох. Сичэня это сводит с ума. Его руки теперь мечутся по всему телу – гладят, сжимают, царапают. Но этого мало, так мало! Он впивается губами в шею Цзян Чэна и получает в награду еще один сдавленный стон. А потом Цзян Чэн заводит руки ему за спину и, хватая за задницу, прижимает к себе, трется бедрами. Сичэнь стонет ему в шею, плечо, спину. Весь мир Сичэня – парень в его руках, его стоны и вкус кожи на языке. Он бормочет что-то несвязное, что-то о «хочу», «А-Чэн» и «пожалуйста», и наконец тот сдается, разворачиваясь в его руках. Они целуются как дикари – жадно, быстро, кусая и оставляя засосы, и ноги Цзян Чэна уже вокруг его бедер, а руки – под шортами. И все это грязь, низкая, недостойная Ланя грязь, но как сдержаться, когда рука Цзян Чэна сжимает его сильнее, движется быстрее, и он так давно этого ждал, что не может остановиться? Они оба торопятся – еще бы, столько ждать! – и оба хотят угодить друг другу, прислушиваясь к ритму, вздохам и просьбам. Полубезумные от влюбленности и близости, они кончают быстро и почти одновременно, замирая в блаженном оцепенении. Мир вокруг них постепенно проявляется, неизменный и совсем новый одновременно. Те же березы и птицы, лещина и озеро, но теперь мир полон возможностей и перспектив. Они выбираются на берег, держась за руки, и никак не могут прекратить улыбаться. После этого в жизни дядюшки Цижэня появляется много поводов для стресса. Племянник постоянно пропадает из дома, не отвечает на звонки, а домой приходит день ото дня краше – то в засосах, то в чужой одежде. А Сичэню первый раз в жизни плевать. Они с любимым ловят стрекоз и друг друга, воруют клубнику и поцелуи, пьяные от лета, свободы и объятий. Впереди у них все-все-все: переезд в университетское общежитие, новые друзья, сложности и серьезные разговоры с семьей. А пока они упиваются уединенностью, обдирают обгоревшие носы и на камень-ножницы-бумагу выбирают, кто пойдет покупать презервативы в ближайшую аптеку за углом. Поэтому горят у Сичэня уши, и кричит дядюшка, и вибрирует в кармане телефон, где ждет сообщение, от которого на душе легко и радостно – «уже скучаю».