***
Упакованные вещи ютятся в прогревающейся машине у учительского общежития. Без трех недель новоиспеченная выпускница факультета геройской педагогики ловит ресницами снежную пыльцу рождественского снегопада. Поодаль доносится веселая суматоха вечеринки с общежития учеников. Под Рождество чудеса случаются? Она садится в автомобиль. Оставшиеся снежинки тают, неощутимо скатываясь каплями по лицу. Мягкой поступью шин ее бесшумно несет по аллеям ставшей родной академии. Ностальгически провожая знакомые пейзажи, сенсей в последний момент замечает одинокий силуэт, плывущий слева по тротуару. Припарковывается и открывает окно: — Бакуго? Он оборачивается. Тлеющие угли глаз молча вопрошают из-под белокурой заснеженной челки. — Не холодно? — вместо «какой же ты красивый». Как тривиально. Рядом с ним постепенно очерчиваются полосы выдыхаемого пара. И ругательством не удостоит? А он нахально крадет дыхание — в свойственной ему манере вдруг заваливаясь на пассажирское место рядом. Опрокинувшись на подголовник, бросает расслабленное «двигай». И она слушается, тая под сжигающим кожу током.***
(Бессовестно — жадно ласкать взглядом контуры юного, даже во сне хмурящегося лица, плевав на догмы морали...) Свет гарнитуры небрежно рисует размытые блики на мокрых волосах, бровях, коже. (утопать самозабвенно в опьяняющей похоти, давиться клокочущим в горле сердцем.) Легкое, нежное касание подушечек пальцев к теплой щеке на мгновение парализует. (Все это не иначе как происки Сатаны.) Белесые ресницы слабо вздрагивают. Подернутые сонным пеплом угли зрачков разгораются. Пламя глаз плавит душу. Душу ему проданную, отданную, подаренную. Он ловит руку, тянет рывком повелительно, заключает неравноценную сделку поцелуем. Тело испаряется под адским жаром, само существо золой оседает в воздухе. А он не церемонится, сразу ладонью очерчивая дьявольской хитростью полученные владения. Внутри нее оглушительно вопит голос разума, кончики пальцев на горячей коже вздрагивают в тщетной попытке сохранить стремительно рушащиеся границы приличия. Но до безумия желанные губы настойчивым поцелуем освобождают от сковывающих предрассудков. И за душу она получает свободу. Наконец чувствует жесткость блондинистых волос кожей ладоней, обжигающий жар крепкого натренированного тела, тает в грубых руках, касающихся уверенно и авторитетно. Страсть тел конденсатом оседает на стеклах, а снаружи вьется метель, благосклонно сохраняя секрет запретной любви. Каждая клетка в ней в это мгновение существует для Бакуго Кацуки. Чтобы чувствовать его губы на шее, плечах, ключицах. Его сдавленное рваное дыхание. Его в себе. Под Рождество чудо случается. В старенькой отцовской Toyota, под рьяным снегопадом, вдали от чужих глаз. Чудо-наваждение. Чудо, подаренное самим Сатаной.