«Порой бывает, что покинутое место
остается с тобой навсегда».
Она вновь и вновь — мыслями, во сне или наяву — возвращалась к одному и тому же месту: кладбищу, могиле, где был захоронен её отец. Оно стало её бредом, её ночным кошмаром. Девушка до сих пор не могла успокоиться, продолжая винить себя, и это чувство вины доводило её порой до сумасшествия. — Куда ты? — слабым голосом спросила мать, услышав, как хлопнула входная дверь, но девушка уже не ответила. Она выбежала во двор, затем на дорогу — и побежала по ней, вперёд, вперёд, только не оглядываться, не думать, не вспоминать. Прохладный сентябрьский ветер дул ей в спину, словно подгоняя: быстрее, быстрее. Наконец она остановилась, переводя дыхание. Отдышавшись, подняла голову — и замерла. Из груди вырвался полный ужаса крик: снова то же место. — Проснись! Проснись! — услышала девушка такой знакомый, родной голос матери. — Ты кричала во сне. — Мне… снился кошмар, — прошептала она, всё ещё тяжело дыша, как после долгого бега. На лбу выступили капельки пота. Неужели её так и будут мучить эти ужасы всю оставшуюся жизнь? После смерти отца девушка замкнулась в себе ещё сильнее, отдалившись даже от тех немногих друзей, которые сочувствовали ей. Никогда и никому в жизни не призналась бы она в том, что с ней происходит. «Если бы я не уговорила их… О, если бы я не была такой эгоисткой! Отчего мне надо было уехать именно тогда? Неделя задержки ничего бы не изменила для меня, но тогда мама осталась бы с ним, сумела бы вовремя заметить признаки болезни, вызвать врача — а может быть, отец тогда не заболел бы вовсе. Но она должна была уехать со мной, а сестра — ну какая от неё помощь? Разве знала что-нибудь она, разве могла что-нибудь сделать? Зачем, зачем я только настояла?..» — думала она, сидя под раскидистым деревом в лесу около школьной ограды, обняв руками коленки: здесь было одно из любимых её мест. По румяным щекам катились слёзы. В октябре погода стала меняться, приближались заморозки, но ей, казалось, не было до этого никакого дела: всё так же носила она чёрную курточку, в которой провожала отца… Когда она не вернулась домой в обычное своё время, мать начала тревожиться. Соседка попыталась успокоить: «Подожди, вернётся скоро, взрослая ведь уже…» Но время близилось к полуночи, а дочь всё не возвращалась. Ведомая тревогой, мать отправилась на поиски. — Да, верно, была здесь такая, как вы описываете. Девушка лет двадцати, пришла с небольшим букетом цветов и направилась воон в ту сторону, — махнул рукой кладбищенский сторож, указывая направление. — Когда я делал обход, она сидела около могилы и как будто плакала. А может быть, молилась или ещё что — слов не разобрал. — Может быть, она всё ещё там? — с надеждой спросила мать. — Она, верно, приходила сюда на могилу отца. Умер он… — голос её дрогнул — месяц тому назад. С тех пор часто стала она сюда ходить, всё не может никак примириться. Сторож сочувственно покачал головой: — Соболезную… Я могу провести вас туда, если желаете, но сомневаюсь, что вы её там найдёте — я закрываю тут всё за полчаса до полуночи, должна была уж уйти. Девушки на могиле отца не оказалось. Зато там стояли цветы, принесённые ею, а рядом с ними, на тёмных могильных плитах, лежал маленький белый конверт, на котором стояло имя её отца. На другой день девушка вернулась снова, на сей раз уже осторожно, чтобы не столкнуться со сторожем. Конверт, оставленный ею, исчез, зато появился другой. И на нём было начертано её имя. Дрожащими пальцами распечатала она послание «с того света», подошла к одному из фонарей, освещавших дорожки между могилами, чтобы в его свете прочитать письмо. — Нет… — прошептала она, оседая на землю. — Неет… — сжала в руке лист простой белой бумаги. — Нееет!!! — закричала она, и крик её разнесло по пустующему кладбищу эхо. Она уходила — и снова возвращалась, словно мрачная таинственность этого места влекла её к себе. «Это шутка. Чья-то глупая шутка. Я не должна принимать всерьёз. Кто-нибудь увидел, что я прихожу сюда, заметил конверт на могиле… и написал ответ, чтобы я думала, что мне отвечает он». И всё же страх не покидал. Она никогда не верила в мистику или что-нибудь сверхъестественное — а теперь иного объяснения не находила. «Так не бывает», — говорила себе она. Но спокойнее всё равно не становилось.***
Гроб. Люди в чёрной одежде. Много людей. В гробу лежит мужчина лет пятидесяти пяти — шестидесяти. Его унесла болезнь. Второй инсульт окончательно разбил его, и он умер в реанимации, так и не придя в сознание. До инсульта он лечился в больнице, был выписан домой, но врачи продолжали время от времени осматривать его. Вдова, моложе своего мужа всего на год или два, сейчас внезапно постаревшая, стояла в траурной одежде, принимая соболезнования. Лицо её было неподвижно, словно она выплакала уже все слёзы. В уголке, сжавшись, сидела девушка с заплаканными глазами, она почти ни с кем не говорила, лишь изредка мотала или кивала головой. Наконец гроб закрыли крышкой, четверо мужчин подняли его, а за ними потянулась вся остальная процессия. Кто-то попытался заговорить с ней, но она не могла говорить, потому что то и дело срывалась на слёзы. Из двух сестёр она была младшей, старшая сейчас находилась рядом с мамой. Девушка брела где-то в стороне, чтобы только никто не трогал и не заговаривал с нею, и в таком угрюмом молчании провела почти всё время, пока шли на кладбище. Так она впервые оказалась там. В вырытую могилу опустили гроб. Молчаливо взиравшая на всё, девушка вдруг словно опомнилась, очнулась и бросилась к гробу, её едва успели перехватить. «Пустите меня, пустите!» — вырываясь, кричала она. «Бедняжка, — шептались родные и знакомые, — она так тяжело переживает. Это истерика, но скоро всё пройдёт…» О, если бы они знали, как ошибались!..***
Октябрь подходил к концу. Вот уже скоро почти три месяца, как похоронила она отца. Она идёт по холодной, пустынной улице. Ветер дует прямо ей в лицо, а она всё идет, не останавливаясь, против него, борясь с дрожью и холодом. Листья — красные, жёлтые, коричневые — кружатся вокруг неё в осеннем вихре. И в завывании ветра, и в причудливом узоре листьев чудится ей одно слово… — Убийца! — слышится чей-то голос, и она вздрагивает, ища, кто бы мог это сказать, но на улице никого, только она одна, и эхо разносит страшное слово: «убийца», повторяя его на все лады. И чувствует она, как груз вины становится невыносимо тяжёлым, и он мешает дышать, и она задыхается, плачет, умоляет кого-то… И падает без сил на землю. Рядом с могильной плитой. Крик, истошный крик вырывается из груди. И снова она просыпается. Отрицать бессмысленно: это место, однажды покинутое ею, притягивает, словно магнит. И странная мысль приходит ей в голову: а почему бы здесь не остаться? Может быть, это поможет избавиться наконец от мучающих её кошмаров? Она снова пришла сюда — не во сне, наяву. Царство тишины. Царство вечного спокойствия. Где никто и никогда не потревожит. Страшные мысли приходят в голову. Но такие заманчивые: ведь здесь нет боли, горя и слёз, только тишина и спокойствие. Разве не этого она искала? Страшно. Хочется домой, скорее, туда, где ждёт её мать. Хочется увидеть её, поцеловать тёплые, мягкие руки… И наконец всё рассказать. И, сорвавшись, она бежит домой, отворяет дверь, заходит в комнату. Мать её задремала в кресле с вязанием в руках. Глаза закрыты, дыхание рвное, пряТак и не решившись войти, девушка снова затворила дверь. Сердце бешено колотилось в груди. Ещё не поздно уйти, пока не проснулась, потому что после она уже не сможет, ещё можно… И она закрывает входную дверь, сбегает вниз по ступеням и бежит во двор, потом — на дорогу, и всё бежит, пока не останавливается перевести дух. Почти как в том кошмаре. Только теперь она уже не кричит. Она заходит в приоткрытую калитку и идёт хорошо знакомыми тропинками меж погребальных плит. Здесь. Последние цветы, принесённые ею. Слёзы капают из глаз, растекаясь по холодному камню. «Прости, прости…» — шепчет она исступлённо, обращаясь не то к умершему отцу, не то к оставленной ею дома матери. Она пришла, чтобы остаться тут навсегда.