δαίμονες

      

2023 год н.э.

Домо

             Крыша космического корабля под его ногами крошится мокрым рыхлым песком. Икарис сваливается с потолка в главный зал. Донельзя напряжённый, настороженнее всех диких волков мира, он выпрямляется в полный рост и медленно обводит территорию взглядом.              Статуя Аришема возвышается безмолвным богом, небесным линчевателем, что в расход пустит каждого непокорного, каждого желающего помешать истинному замыслу Вселенной. Икарис его верным цепным псом вздыбливается, как только замечает движение у противоположного конца пространства.              Ну конечно.              Это до жестокости ожидаемо: кто, как не Тена, может противостоять ему.              Кому, как не Тене, не может противостоять он.              Она скользит вдоль стены отточенной плавностью, играючи и грациозно. Дикой кошкой ведёт всем телом в его сторону и так знакомо бьёт провокацией на провокацию, будто сейчас всего лишь 575 год до христовой человеческой эры, а он всего лишь зовёт её выпить вместе в разгар людского веселья...              ...будто между ними не провисают годы недосказанности...              ...будто всё это — глупая шутка и невинный флирт...              ...будто Икарис по-прежнему не знает, что ей сказать, а она — всегда знает, что ответить.              — Где Друиг?              — Он занят.              Тена ускоряется невольно, приближается и чеканит шаг в ритм его звенящего угрозой голоса, который предупреждает её всей рвущейся с привязи противоречивостью:              — Тена... перестань.              Вопреки своим же уговорам, он идёт навстречу, следя за каждым жестом, и в зверином начале пытается вывести её в круг, где контроль даётся легче, а убеждения — прозрачнее. Тена считывает это быстрее, чем он успевает додумать саму идею, а потому меч формирует ещё до того, как между ними остаётся один полупрыжок в кипящуюю демонами Бездну.              Закручивает себя по оси, дразнит, прекрасно осознавая, что выстрел лазерами между лопаток мог прилететь ещё на половине оборота. Вращает клинок над головой, красуясь и безмолвно заклиная «смотри-смотри-смотри, Икарис, смотри на меня, глупый мальчишка», и бьёт в воздух рядом с ним.              Не доходит до крайности специально, позволяет бесстрашно перехватить лезвие, пока сама бесстрашно перехватывает его взгляд. Откровенно и нагло, смотрит не стесняясь и не боясь, так, что у Икариса со скрипом ржавых механизмов смещаются ориентиры.              Он возвращается к себе тягуче медленно и будто бы нехотя. Скрежещет сквозь зубы, просит и желает, чтобы она отказалась от своей затеи, потому что всё, что в его голове, и всё, что между ними, — это слишком:              — Ты не сражалась со мной.              Тена с нажимом клокочет бурлящей яростью, что выливается за край вместе с её терпением и завершается трескучими всполохами золотой энергии вдоль лезвия:              — Но всегда хотела.              Икарис отшатывается и её замах пропускает, не в силах собрать себя до конца. Парирует обрушивающиеся на него удары откровенно паршиво; защищается, но не нападает.              И Тена, быстро наигравшись в его поддавки, с силой бьёт коленом в пах, заставляя отлететь от себя под потолок. Материализует второе оружие и скрещивает над головой, отражая заряд его лазеров. Выводит из себя, злит и доводит до края, точно в этом какая-то её особенная цель, не продиктованная общим планом и стремлением спасти эту глупую планету.              Икарис ослепляет её вспышкой от контакта энергий и опускается обратно, добровольно теряя преимущество. Вновь обходит её по дуге и — о, Создатель — Тена принимает его игру.              Скалится в хмельном торжестве, и клинки держит в строгом блоке, не позволяя себе расслабиться даже на миг. Изгибает брови, неотрывно следя за его мутнеющими оранжевым оттенком глазами, и склоняет голову к плечу, по-прежнему призывая смотреть.              Они кружат напротив друг друга двумя хищниками, готовыми броситься в бой в следующую секунду, но постоянно упуская её и ожидая новую. Икарис спрашивает, кулаки сжимая до хруста суставов:              — Как ты убедила их, что одна сможешь одолеть меня?              Тена улыбается шире и цокает языком, перед тем как проворковать издевательски заранее заготовленный ответ:              — Сказала, что у меня есть своя тактика.              А после добавляет, катая смех на языке совсем уж бесстыдно:              — И я её придерживаюсь.              Икарис, потрясённый до глубины души такой наглостью, останавливается, едва ли не спотыкаясь, и теряет ровный шаг. Всего мгновение, но этого хватает, чтобы Тена вновь бросилась к нему с копьём.              Удар приходится по рёбрам и ещё один — в грудь. Воздух вылетает выпущенной из костяной клетки птицей, и Икарис снова отступает. Почти врезается в стену, но вовремя перемещается, не позволяя вогнать наконечник лезвия себе в горло. Тот крошит внутренний камень Домо, словно он из пенопласта.              Тена выхватить превосходство атаки сзади пресекает на корню. Вновь бьёт первая, на этот раз щитом и рядом с сердцем.              Алебардой замахивается и вздрагивает, когда лезвие искрами расходится при столкновении с предплечьем Икариса. Без каких-либо повреждений, он дёргает рукой вверх, отталкивая оружие от себя.              Вошедший во вкус, подпитанный неясным замешательством Тены, он бьёт куда придётся и попадает под чашки нагрудной брони. Слишком далеко, не достать для полной силы, но чтобы ещё раз пошатнуть — более чем достаточно.              Заряд лазеров в центр щита Тена ловит скорее интуитивно. Ослеплённая, алебардой замахивается на ощупь и, конечно же, разрезает воздух. Проклятье.              От очереди ударов в своё тело спасает всё тот же щит, но и он в конце концов не выдерживает и рассыпается под кулаком Икариса смиренными искрами.              Не успевшая сориентироваться Тена чувствует, как её руки за запястья оплетает стальная хватка, а тело вздёргивается наверх до тряпичной безвольности.              Кровлю позвоночника холодный камень Домо взрезает даже сквозь броню, а от резкого удара — тем более. И когда туман дискомфорта перед глазами рассеивается, осознание накрывает беспощадной лавиной.              Икарис, хмурый и до не смешного серьёзный Икарис, оказывается слишком напротив и слишком близко.              И встреча глаз предстаёт невиданным пасмурным откровением.              О.              О, Создатель.              Рукоять оружия из ладони испаряется сама собой. Напряжение между ними сейчас может спалить дотла все девять миров без всякого Пробуждения. Ощущение чужих рук на своей коже, тяжёлого дыхания и жадно-свирепого взгляда, полного тлеющего желания, становится невозможным.              Икарис плавит кости, весь стальной стержень заставляет кипящей смолой стекать прочь, когда вжимает теснее, глядит беззастенчивее и дышит чаще. Тена шумно сглатывает, но о своём молчаливом призыве смотреть не жалеет даже сейчас. Гордо вздёргивает подбородок и забирает контроль так естественно, будто это вовсе не она приколота к стене, как морфо киприда булавкой к деревянному дну ящика коллекционера.              Решает действовать напролом, растаптывая в пыль и свои, и его намерения, позволяя себе пойти на поводу не у желания, но у определённого интереса. Шепчет искусительницей в чужие губы, выдыхает, шипя королевской коброй и яд впрыскивая едва ощутимым соприкосновением:              — Чего ты хочешь, Икарис? Чего ты хочешь прямо сейчас?              О, как очарователен он в своём замешательстве, как прекрасен в раздумьях предательства обеих сторон ради своего удовольствия! Тена жжёт его выжидающим взглядом, хотя прекрасно знает...              ...все войны он ей проиграл ещё задолго до этой.              И когда Икарис, не способный бороться с собственными низменными желаниями Икарис, насильно выбивает прочь остовы своей веры в высший замысел их великого Бога по одной лишь причине, что Тена рядом с ним — жар утренней звезды, драконье пламя и жерло вулкана... ей кажется, что победа никогда ещё не ощущалась столь сладко.              Икарис склоняется к ней резко, рывком разозлённого зверя, и иступленно прижимается ртом так, что зубы стукаются о зубы. Он жадный, наглый и ненасытный, он целует до того, что реальность вокруг ведёт в сторону и по спирали, он глухо рычит, катая ярость в глотке, и... о.              От избытка его напора руки Тены начинают трещать энергией, грозясь сплести клинок, которым Икарису шею разрежут до самого затылка. Он отрывается от её губ на долю секунды, чтобы выхватить себе воздуха, а после целует вновь, кажется, дурея окончательно. Его ладони ползут по чужим запястьям вверх, пока не нащупывают плотно сжатые суставы пальцев. Икарис их размыкает и свои вклинивает между, переплетая до откровения, до осознания, до вожделения.              Из горла Тены против воли вырывается хрип. Тонет раскатом молчаливого грома, перебитого шумным свистящим дыханием Вечного. Она чувствует его лихорадочную дрожь, его силу, что он пытается сейчас сдержать, и это уже слишком даже для холодной и отчуждённой Войны.              Когда его колено втискивается между её бёдер, поддерживая и не давая сползти по стене вниз, — скорее из практичности, нежели из-за неуёмной жадности и стремления обладать, хрип превращается в стон:              — Мальчишка-а-ах!..              Тена прикусывает свой язык, чтобы опрометчиво не потребовать отпустить её; и вовсе не потому, что она хочет завершить начатое и прикончить Икариса, а потому, что она хочет его касаться. Бездумно и бесконтрольно вцепиться в жёсткие волосы и оттянуть до боли, царапнуть линию челюсти, самой впечатать его спиной в пол и... проклятье.              Икарис глухо зовёт, кружа вокруг её губ, но не целуя:              — Тена...              Вместо ответа она даёт ему то, чего он желает, и этим жестом срывает все тормоза, все их проржавевшие никчёмные остатки, утягивая в темноту их визжащих от восторга демонов: языком вскользь касается его рта, проводя от одного уголка губ к другому; до поцелуя Икарис доводит сам, расценивая это как безоговорочное «да».              И стоит ему только надавить коленом между её ног чуть сильнее, как мир вдребезги теряет свои очертания.              Тена едва шевелит ладонями, безмолвно прося освобождения, но пальцы лишь сжимают до болезненного хруста. Икарис неодобрительно рычит сквозь поцелуй. Ну уж нет. Собирая остатки самообладания, она подошвами обуви скользит по гладкому чёрному камню стены.              Приноровившись, упирается так, чтобы толчок получился достойным, и резко двигается вперёд. Помноженная на возбуждение неожиданность играют ей на руку, потому что Икарис поддаётся рывку, теряясь на половину мгновения.              Этого оказывается достаточно, чтобы их отнесло от стены к центру комнаты. А дальше Тена сама тянет их, обвивая чужие бёдра ногами и группируясь так, чтобы распределить вес сверху вниз. Ловит ошеломлённый взгляд Икариса и победно улыбается, чувствуя неизбежное приближение пола.              Икарис ударяется лопатками и спиной так грузно, что воздух вырывается из груди болезненным хрипом. Осознание, что роли поменялись и Тена сейчас сверху, приходит, когда уже она впечатывает его руки своими в мрамор пола по обе стороны от головы.              Смотрит хищно, опасно и с разыгравшимся азартом. Так определённо лучше. Чувствует внутренней стороной бёдер, как дёргается его тело, желая вновь забрать контроль, и клацает зубами рядом с его ухом:              — Даже не думай.              А после, с самым ясным осознанием, что его от возможности выпустить лазеры ей прямо в лицо и расплавить череп останавливает целое ничего, языком проводит по ушной раковине, смыкая укус ненадолго на мочке. Скользит вдоль линии челюсти беспорядочно короткими и лишающими рассудка поцелуями, не забывая кусать за неимением других альтернатив сбить с него желание сопротивляться.              Издевательски медленно останавливается возле его губ, перенимая всю сравнимую с концом планеты дрожь, и надавливает сильнее своими ладонями на его. Не может сдержать ликующего смешка, когда Икарис изгибается под ней дугой, ища контакта. Слепо тычется в рот, но урвать может лишь короткий чмок, потому что Война внезапно отступает.              Его шёпот похож на стон мольбы:              — Т-тена...              Она медлит ещё секунду, наслаждаясь. И отпускает его руки, принимая на его бёдрах почти вертикальное положение.              Получивший свободу Икарис тут же кидается в её сторону, полусадясь, и забирает свой поцелуй так, будто имеет на него полное право. Обхватывает её лицо, обдавая жаром ладоней. А Тена...              Тена отвечает ему, пропуская момент, когда пальцы смыкаются кольцом на горле.              Распахивает глаза, сталкиваясь с его бесстрастным выражением лица. Икарис, до неверия отчуждённый Икарис, держит её шею в своей хватке, не перекрывает доступ кислороду, но и расслабиться в полной мере не даёт.              Тена в отместку всей пятернёй хватает его за волосы на затылке, сжимая у корней так, словно хочет выдернуть вместе с кожей — одним таким беспощадным рывком снять скальп. И она это сделает, если мальчишка надумает творить глупости.              Икарис второй рукой ощупывает чашки её нагрудной брони, шаря вслепую — взгляд прочно сцепился со взглядом Тены, ожидая нападения даже сейчас.              Она же хватку не усиливает, но и не ослабляет, крепко в кулаке держа его жёсткие пряди. Свободной рукой так же начинает скользить по его груди, ища чёртову застёжку.              Раздевать друг друга в таких условиях оказывается тем ещё квестом: стягивать пласты доспех приходится на ощупь и одной рукой — вторые у обоих резко оказываются заняты, и удерживание одного положения превращается не в необходимость обеспечения собственной безопасности, а в дело принципа; уступать никто не хотел.              Когда нагрудная броня Икариса с лязгом падает за его спиной, а лиф Тены оскверняюще отлетает прямо в безмолвное изваяние Аришема, причин ломать трахеи и вырывать волосы неожиданно больше не оказывается. Сидеть полуголыми посреди главного зала космолёта и до скончания веков вот так удерживать друг друга кажется ещё более нелепым и абсурдным, чем изначальное нежелание довериться в раздевании, когда они уже без прикрас и оправданий собирались сделать то, что хотели.              Икарис прерывает поток мыслей за них обоих игривым в своём изначальном смысле, но без тени шутки в его исполнении:              — На счёт три?              Вместо согласия Тена чеканит:              — Раз.              На долю Икариса приходится звенящее «два». Пальцы сжимаются чуть сильнее сами собой.              С искрящим напряжением зрительным контактом, удерживающим любое поползновение в пристальном внимании, они одновременно сталкивают с языка такое простое:              — Три.              Хватку разжимают синхронно, но Тена всё же успевает провести по коже головы ногтями. То ли из вредности, то ли потому что просто хочется.              Взгляд опускает медленно, рассматривая вязко и жарко. Мышцы Икариса от такого напрягаются, натягиваясь. Его очередной бросок в её сторону мог бы стоить ему уже без раздумий вырванного вместе с плотью клока волос, но Тена лишь ахает, поражённая ощущением его губ.              Он целует её шею, языком прижимает стучащую бешеным темпом вену, ловит её грохот ртом, раскрытым настолько, словно собирается заменить свои пальцы на её горле своими челюстями. Тена проводит по его обнажённым плечам, царапая, но голову откидывает, давая больший доступ.              Ёрзает на нём почти неконтролируемо, вздрагивая, когда кожей живота касается металла нижней части брони. Икарис под ней раскалённый, живой, отчаянно дрожащий от нетерпения и нереальности осознания.              Беззащитный в своём слепом гневе, холод которого сменился на горящую адским пламенем страсть, он рисует влажные неаккуратные узоры на её коже, руками скользя по бокам так несмело и неловко, что это почти лишает терпения. Тена выдыхает: о, сколько бы она с ним сделала; и сколько бы позволила сделать с собой.              Не выдерживает, перехватывает его голову, когда он самозабвенно вылизывает затянутые в плен бледной кожи кости её ключиц, и тянет наверх, к себе. Прижимается к губам влажно и откровенно, слишком иначе, чем до этого. Толкается языком в рот, лишая всего здравомыслия.              Подчинившийся ей Икарис понятия не имеет, куда деть руки, а потому крупно вздрагивает, когда задевает грудь основаниями ладоней. Словно опомнившись, сжимает мягкую кожу, ловя резкий выдох. Несдержанно приподнимает бёдра, из-за чего их броня стукается друг о друга и издаёт неприятный звук. Начинает снова дрожать, когда пальцы Тены вплетаются в его волосы, забирая последние крохи самообладания.              Вот так самозабвенно целоваться, конечно, прекрасно и просто изумительно, но, учитывая обстоятельства, позу и количество одежды, наверное, имеет смысл или продолжить начатое, или закончить прерванное. А поскольку перспектива битвы всё ещё остаётся заманчивой, но не настолько, как исполнение давно тлеющего желания, то отказ от решения махаться кулаками и не только ими становится до ужаса предсказуемым.              Тена отрывается от него первая и ногтями проводит по груди и животу до кромки нижней части брони. Ощупывает, продолжая смотреть Икарису в глаза, но крепления здесь ещё мудрёнее, чем на верхнем пласту, а потому к поиску застёжки приходится подключить не только осязание, но и зрение.              Стоит ей опустить голову, ища ремень, молнию, пуговицу — да хоть что-нибудь, Создатель, зачем надо было всё так усложнять?! — как чужая раскрытая ладонь ложится на затылок, путаясь в светлых волосах. Тена тут же топорщится, выпуская шипы и обнажая зубы. Предупреждающе рычит, когда наконец-то находит, как снять это дурацкое подобие штанов, и дёргает:              — Без глупостей, Икарис.              Под его смешок приспускает до уровня коленей, освобождая достаточно. Со своей «одеждой» справляется быстрее, но снимает полностью и небрежно бросает рядом, неуютно поведя плечами от наготы.              Икарис выпаливает, не в силах оторвать от неё глаз:              — Ты красивая.              Тена в ответ только фыркает: в мальчишке за семь тысяч лет было всё ещё слишком много нерастраченной романтики; и чувств, проявление которых её, несомненно, интриговало, но в сухом остатке было не нужно и даром. И сейчас это всё только мешает и злит.              Чтобы заткнуть его новый поток глупостей, она толкает в грудь, укладывает на лопатки, целует, пальцами в который раз зарываясь в волосы со стороны белёсой пряди, сжимает у корней, тянет, как ей и хотелось, а второй ладонью проводит по горячей коже вниз.              Икарис давится её поцелуем, когда Тена без особой нежности обхватывает его член у основания. Приподнимается сама, устраиваясь удобнее. Направляет, точно им не нужна никакая прелюдия, и возбуждение уже играет на их нервах, как на перетянутых струнах, и делает крохотное движение, останавливаясь в точке соприкосновения.              Замутнённое сознание Икариса с трудом различает её безжалостно-дьявольскую улыбку и коварный блеск в глазах.              Тена говорит слишком спокойно, точно это что-то обыденное и совершенно неважное:              — Отрекись от своей веры в Аришема.              Икарис поражённо выдыхает:              — Что?..              И уже через секунду трепыхается под ней, возмущённый и возбуждённый:              — Это шантаж!              Тена холодно парирует:              — Это способ.              Продолжает держать себя на весу и держать его, упирается ладонью в пол рядом с его виском. Едва ощутимо качает бёдрами, но на пике неудовлетворённости и раздражения даже это кажется в высшей мере невозможным издевательством.              Икарис чертыхается и собственный вдох встаёт ему поперёк глотки: он же отрёкся ещё в тот момент, когда выстрелу лазерами предпочёл поцелуй, когда повёлся на её провокацию и поддался своим желаниям, когда позволил утянуть себя на пол и оседлать, он же... какие ещё унижения ей нужны?!              Он рычит в глухослепой злобе:              — Тена...              Она коротко и влажно касается его рта своим, собирая на язык всю его ярость.              Смакует вкус, наслаждаясь откровенно и голо. Упивается своей властью и продолжает сжимать его внизу так, что Икарис даже думать о резких движениях забывает в целях своей же безопасности.              Искушённо бьётся под ней, ёрзает, пытаясь податься бёдрами вверх, но ожидаемо опасаясь делать что-то больше, чем ему позволяют. Тена шипяще воркует, драконит сильнее, продолжая обжигающе целовать его лицо, шею и грудь:              — На чьей ты стороне, Икарис?              Её знаки между строк он читает с трудом, но их понимание не приносит ни радости, ни облегчения: кому принадлежит его безродная собачья верность, за кого он будет идти до конца, кому он отдаст всего себя, кто для него важнее, кто... Тена и так знает ответ, видит в его глазах даже то, что Икарис безуспешно пытается скрыть от самого себя, но ею движет что-то безумное, захватившая разум идея услышать напрямую от него.              Икарис сдаётся и, не в силах противостоять закипающей от желания крови, сбивчиво воет:              — Т-тебя... тво-оей. Те-ен-на.              Он заплетается в собственных словах, но Война решает быть милостивой и этот несуразный набор звуков принимает за вполне сносный ответ. Не отказывая себе, снова целует и неожиданно находит это вполне приятным. Икарис, кажется, становится ещё горячее, весь взмыленный и мокрый, как будто его бьёт самая сильная из всех людских лихорадок; его руки сжимают её колени и выше, только сейчас вспоминая, что могут трогать без запретов; он едва находит в себе силы толкаться языком в чужой рот, но всё это выглядит так очаровательно и заманчиво, что Тена не в силах прекратить.              Опускается на него резко, лишая их обоих воздуха от захлестнувших ощущений. Стон Икариса походит на скулёж несмышлёного волчонка, Тена же издаёт звук с придыханием, точно короткий вскрик и скрип ржавых деталей одновременно. Сокрушительно признаёт — разумеется не в слух, а лишь самой себе — и тут же проглатывает мысль, что с Икарисом занятно не только целоваться.              Двигает бёдрами, привыкая к чувству наполненности, и в беззвучном стоне раскрывает рот, когда Икарис дёргается вверх, входя ещё глубже. Осознание, что он не железный и даже не каменный, накатывает сверху упругой волной: его первый толчок получился отрывисто резким, безнадёжно чувствительным, как будто последним.              Уложенный на лопатки и сдавшийся ей на милость теперь уже окончательно и бесповоротно, он едва касается пальцами её бёдер, ведёт вверх и перехватывает поперёк талии. Приподнимает и снова опускает, облегчая ей сумасшествие. Тена елозит коленями по полу, расставляет шире и втискивается ещё теснее и беззастенчивее, облегчая сумасшествие ему.              Откидывается назад и тянет его на себя, снова уводя в полусидячее положение. Двигаться так оказывается удобнее, но сцепившиеся взгляды вмиг выбивают весь оставшийся воздух из трещащей грудной клетки. Не готовые к такому откровению, они снова тянутся друг к другу за поцелуем, отвлекая себя от исступления.              Икарис, ошалев вконец, водит горячими ладонями по её коже, сжимает, трогает, царапает. Отрывается от губ и тянется к шее, кусается, лижет, глухо стонет, кажется, желая вобрать в себя всю её, загнать под кожу ещё сильнее, чем сейчас, укрыть волчьей шкурой привязанности, подчинить и при этом самому принадлежать до последнего вздоха и... глупый мальчишка.              Тена хватается за его волосы, как за конскую гриву, и через боль возвращает к реальности. Икарис порывается поменять положение и опрокинуть её на пол, но на очередном толчке сам чуть не падает за край, сжимая зубы до скрипа.              Это жарко, неподдельно и восхитительно. Разгоняться некуда, останавливаться — тем более. Как минимум по той простой причине, что они уже одно целое на несколько ослепительно прекрасных и лишающих рассудка минут.              Тена мешает их тяжёлое рваное дыхание, ловя себя на том, что сама теперь с трудом подбирает слова, особенно когда движения внизу не то что не прекратились, а стали чаще и — немыслимо! — ещё глубже:              — Скажи, кому ты принадлежишь, Икарис, скажи..?              Для неё особое удовольствие видеть, как его ломает в тысячный раз. Словно его болезненный излом бровей питает её силой, какой не ведают ни сам Аришем, ни вся Вселенная. Тена ещё какое-то время повторяет в бреду «скажи-скажи-скажи» ему в губы, не забывая упоённо целовать между этими беспорядочными приказами, а после замирает, только услышав его голос.              Икарис толкается в неё бёдрами так, лишь бы притереться теснее, уже даже не выходя и не прерывая единение, и хлёстко ухает, слово передавая едва ли не с языка на язык:              — Тебе.              И в таком простом и вкрадчивом ответе неожиданно открывается Бездна. Кишащая демонами, что восторженно визжат диапазоном высоких нот, стучат в височных костях и топятся в шуме крови, она зовёт в свои вязкие тёмные объятия соблазнительно и волнующе. Тена ей почти верит, почти сдаётся.              Отпускает себя падением за край пропасти извращённого удовольствия так, словно она обрела крылья и добровольно сложила их, чтобы рухнуть камнем вниз. Хриплый и по-мужски короткий стон ей в ухо, полностью отражающий состояние, слышится сквозь вату, но всё же закрепляется где-то на периферии мыслей.              Себя Тена осознаёт только когда внимание фокусируется на глазах Икариса, мутных, как вынесенное морем на берег голубое стекло. В полубреду послеоргазменной дрожи он осыпает её лицо поцелуями, трогательно смотря сквозь слипшиеся от пота ресницы. Тена лениво отвечает ему касаниями губ и машинально водит ногтями по пылающим жаром самых искренних чувств плечам и лопаткам.              Переводит дыхание и чувствует, как кожа постыдно рассыпается мурашками, потому что Икарис вжимается лбом ей в изгиб шеи и стискивает в объятиях так, словно это самое ценное, что у него есть. Тена может только догадываться, о чём он сейчас думает.              Икарис потерян и сбит с толку, злой и обеспокоенный, он зачем-то улыбается сам себе и пылко кусает липкую и холодную от пота ключицу, что слишком соблазнительно упирается в его губы. Тена сердито фыркает куда-то в висок. Вот и всё.              Размышлять, вдумываться и анализировать произошедшее нет никакого желания; разбираться в причинах и следствиях — тем более. Икарис признаёт и принимает, что случившееся просто... случилось; должно было случиться, не могло не случиться за все эти проклятые семь тысяч лет. И единственное, за что он в теории должен бы себя корить, но на деле не чувствует даже толики вины — это ослепляющее, оглушающее, лишающее дара речи чувство, что ему до глупого, до грешного, до невозможного хорошо.              Лёгкие изнутри царапает понимание, что всё это было сделано больше из желания выиграть время для команды, а не потому что у Тены внезапно проснулись к нему большие и светлые чувства, но... они всё ещё здесь.              Война любезно даёт ему вволю наиграться с касаниями и поцелуями, точно котёнку, терпеливо сидит на его бёдрах и не спешит прерывать их единение, втайне даже от себя самой наслаждаясь ощущением наполненности и тепла внизу живота.              Убеждать себя, что мальчишка ей не нужен, получается с каждой секундой из ряда вон плохо. Тена не может не признать, что ей с ним... неплохо. Въевшиеся под кожу холод и отчуждённость попросту не дают показать что-то большее. Их жалкое подобие связи не сравнится с тем, что было между ней и Гильгамешем, и вряд ли достигнет уровня, хотя бы близкого к этому, но... но.              То, что Икарис беспросветно преданно и чудовищно палевно влюблён в неё, почву из-под ног не выбивает, но знатно её пошатывает. И Тена понятия не имеет, что с ним таким делать. Таким добровольно сдавшимся ей практически без боя, вверяющим сердце, тело и душу, словно поступок столь романтического масштаба должен изменить её отношение к нему за один миг.              О, где же твоя гордость и твоя баранья упёртость, мальчишка?!              Тена с трудом разлепляет зудящие после бесконечных поцелуев губы. Хрипло выдыхает, силясь подобрать достойные слова. Икарис, почувствовав её шевеление, отстраняется, впрочем, не выпуская её тело из своих рук. Смотрит открыто, честно и хмуро. Ждёт.              Тена плюёт на всю запланированную деликатность, хватает его за подбородок, удобнее разворачивая, сама удерживает его взгляд и с хищной полуулыбкой припечатывает:              — Если пойдёшь со мной и будешь хорошим мальчиком, то я постараюсь убедить остальных не убивать тебя при первой же возможности.              Судя по насупленным бровям, Икарис двойное дно её слов более чем улавливает: тебе придётся быть за нас, тебе придётся отказаться от своего предназначения, тебе придётся поверить нам, а нам — тебе, и если ты не оправдаешь это хрупкое доверие, если ты его разобьёшь, то мы убьём тебя, я убью тебя, ты будешь моим до конца времён, ты сам это проскулил в бреду исступлённого удовольствия, так идём с нами, Икарис, что скажешь, идём со мной, будь за меня, мальчишка, пожалуйста, идём со мной...              Косится на величественную статую Аришема, глумливо возвышающуюся над ними, и взвешивает все за и против в незамутнёном запалом битвы или жаром удовольствия сознании. Скользит вниманием по их с Теной телам, по её спутанным светлым волосам и испытующе впившимся в него глазам, по раскиданным вокруг блестящим лоскутам их брони, по чёрному мрамору Домо, по своим ворочающимся змеиным клубком чувствам и мыслям, что воют лютоволчьей стаей в черепной коробке.              О своём решении он определённо пожалеет. И хвала всем мыслимым и немыслимым богам, если это случится как минимум ещё через семь тысяч лет.              Для Тены его молчаливый кивок становится спусковым крючком, после которого она позволяет себе свободный выдох облегчения, вымученную довольную улыбку и ободряющий дразнящий поцелуй в качестве награды.              Икарис соглашается.